Потом пошла к столу и с отсутствующим выражением лица разлила по чашкам кипяток.
– Что я должен сделать для вас?
С этим вопросом я тянул до последней возможности. Светло-карие глаза смотрели на меня уже не с грустью, а с какой-то отрешенностью.
– У меня есть дочка. – Йованка, видимо, давно готовилась к разговору. Из кармашка куртки она вынула цветную фотографию и положила ее на стол. – Оля. В январе ей будет семь. У нее белокровие. Врачи говорят, что жить ей осталось меньше года.
По-армейски коротко, ясно, доходчиво. Как рукояткой «стечкина» в лоб. Светловолосое голубоглазое создание, улыбавшееся мне с фотографии, было воплощением жизни, красоты, радости. Я смотрел на озорную мордашку и не мог ни зажмуриться, ни взглянуть на Йованку. У меня бы не хватило смелости смотреть на нее.
– У вас есть дети? – спросила она. Я покачал головой, не поднимая ее. – Ну, книжек-то у вас хватает. Читали, должно быть, где-нибудь, что такое материнская любовь…
Я встал и подошел к окну, конечно же, чтобы проверить, не подкладывают ли бомбу под мой лимузин. В окно я смотрел, пока глаза не пришли в норму. Дистанция между мной и Йованкой как-то разом исчезла.
– Что нужно сделать?
– Я хочу отыскать ее отца.
– Пана Бигосяка?
– Роман Бигосяк – мой нынешний муж. Он не отец Оли. Какое-то время мы думали, что отец он, но потом выяснилось… Я сама из Югославии, а Роман…
– Вы сербка? – (Она не ответила.) – Значит, наполовину сербка. А вторая половина у вас польская… Верно?
– Я знаю сербохорватский, хорошо знаю английский, не очень хорошо русский, немного немецкий, албанский, болгарский… – Она слабо улыбнулась. – У меня, должно быть, способности к языкам. А польский я учила здесь, когда вышла замуж.
Доводилось мне слышать и более конкретные ответы на свои вопросы. Но, в конце концов, дело было не в ее родителях.
– Давайте договоримся, – предложил я, – если вы не хотите говорить о чем-то, сделайте так… – Я сложил треугольник из указательных и больших пальцев, касающихся друг друга кончиками.
– А что это? – Она растерянно улыбнулась.
– Понятия не имею. Это один мой приятель выдуман. Видите – Треугольник? У вас есть водительские права?
– Н-н-нет. – Она наморщила лоб. – Но я, кажется, догадываюсь, что вы имеете в виду: бывают такие дорожные знаки.
– Совершенно верно, предупредительные. Знаете, только, ради бога, не говорите, что отца нужно искать на Балканах…
Она опустила голову и посмотрела на меня сквозь ресницы… Или из-под бровей? Они у нее были густые и светлее, чем волосы. Не светлые, а просто светлее. Подкрашивать их тушью нужды не было. Они придавали ее лицу какую-то возвышенность, что ли. Как у красавиц на картинах старых мастеров. Сказать по правде, красавицей она вовсе не была, и, что забавнее всего, именно это мне в ней и нравилось. Она не отпугивала аурой прекрасной недоступности и в то же время была эффектной, влекущей… Идиотский гимн красоте звучал в моей душе, пока колдовские глаза Йованки гипнотизировали меня, и я под их воздействием мало-помалу смирялся с неизбежным…
– А это нужно говорить? – услышал я как сквозь сон.
Странное дело, я только улыбнулся:
– Значит, я должен ехать на Балканы…
– Не один, нет! – Она энергично мотнула головой. – Мы должны ехать вдвоем. Я знаю, вы не владеете сербским, это чужая страна… И вообще…
– Вдвоем?! Но это же совсем другое дело!.. Во сколько? – Я сделал вид, что смотрю на часы.
– Я знаю! Вы считаете меня сумасшедшей…
– Сумасшедшей? Ну что вы!.. – Я вздохнул. – А ведь надо было бы. Вы что, не видите, какой из меня детектив? Черт меня дернул напечатать дурацкие объявления в газе…
И опять она перебила меня:
– А я пришла к вам вовсе не из-за ваших объявлений! Не такая уж я дура, чтобы ничего не видеть…
– Но вот видите, видите! – воскликнул я с горьким удовлетворением.
Некоторое время она молчала, сведя брови.
– Я думала, вы действительно хотите помочь мне.
Некоторое время мы молчали. Потом я сказал, помешивая ложечкой пустой кипяток:
– Но я ведь до сих пор не знаю, чем могу помочь вам. А помочь хочу. И вам, и вашей девочке… Вот поэтому я бы и советовал вам поискать кого-нибудь другого…
Йованка вздохнула:
– Но денег на профессионала у меня нет. Да и не в этом дело… Вы верующий, пан Малкош? – (Некоторое время я недоуменно смотрел на нее.) – Простите, пожалуйста, но тому, кто верит в Бога, было бы легче понять меня. Я знаю, это глупо, но когда я прочитала ту статью… ну, это было для меня как Божий знак, не иначе. Порой не знаешь, что делать, мучишься годами, и вдруг тебя словно бы осеняет, как молнией в темноте…
– Минуточку! О какой статье вы говорите?
– О той – в «Политике»… Ну вы же знаете!
– Да, честно говоря, и знать не хочу. Я не покупаю вашу «Политику». Понимаете?… Я не читаю таких газет.
Мне казалось, что я все объяснил ей предельно ясно. Должно быть, психолог из меня был никакой. Йованка странно улыбнулась:
– Но для этого номера вы должны были сделать исключение…
Мой тупой взгляд сказал ей куда больше слов. Крайне удивившись, Йованка встала. Она подошла к шкафу, вынула оттуда свою сумку. На этот раз гостья моя копалась в ней сравнительно недолго. На стол передо мной лег цветной еженедельник. Той самой статьи, на которой остались отпечатки Божьей руки, искать не было нужды, достаточно было взглянуть на обложку. Большую ее часть занимала послужившая фоном фотография поросшей лесом горы с фрагментом дороги и бронемашиной на переднем плане. Поперек горы крупными красными буквами было напечатано: «Он не ошибается!» – а справа черными буквами помельче цитата из материала о героях Монте-Кассино. Там же справа, но вверху, были помещены названия хитовых статей номера.
– «Польский путь в Европу», – зачитал я вслух, морщась. – «В ошмянском повяте»… «Выберите меня, и я это сделаю!..» – Сначала я поднял глаза, потом брови: – Надеюсь, это не цитата из моего объявления?
Йованка Бигосяк смотрела на меня широко раскрытыми глазами.
– Вы что, и тогда были… пьяным?
– Тогда?… Пожалуй что нет. Если б был под газом, ей-богу, придумал бы что-нибудь поинтересней… – Я ткнул пальцем в самый хвастливый из трех заголовков. – Там, на лестнице, была бы сейчас очередь, если б я действительно принимал участие в этом свинстве…
Она в ужасе покачала головой:
– Господи, вы и вправду ничего не помните… Как же так можно, с пьяным… Какая же она курва в таком случае!
Я впервые услышал от нее по-настоящему польскую фразу. Энергичную, сочную!
– Кого вы имеете в виду?
– Эту Ковалек, журналистку. – Йованка произнесла фамилию с нескрываемой ненавистью. – Мы с ней о вас говорили по телефону… Я думала, она вас хорошо знает, просто соловьем пела, обещала познакомить.
– Вы сказали – Ковалек?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
– Что я должен сделать для вас?
С этим вопросом я тянул до последней возможности. Светло-карие глаза смотрели на меня уже не с грустью, а с какой-то отрешенностью.
– У меня есть дочка. – Йованка, видимо, давно готовилась к разговору. Из кармашка куртки она вынула цветную фотографию и положила ее на стол. – Оля. В январе ей будет семь. У нее белокровие. Врачи говорят, что жить ей осталось меньше года.
По-армейски коротко, ясно, доходчиво. Как рукояткой «стечкина» в лоб. Светловолосое голубоглазое создание, улыбавшееся мне с фотографии, было воплощением жизни, красоты, радости. Я смотрел на озорную мордашку и не мог ни зажмуриться, ни взглянуть на Йованку. У меня бы не хватило смелости смотреть на нее.
– У вас есть дети? – спросила она. Я покачал головой, не поднимая ее. – Ну, книжек-то у вас хватает. Читали, должно быть, где-нибудь, что такое материнская любовь…
Я встал и подошел к окну, конечно же, чтобы проверить, не подкладывают ли бомбу под мой лимузин. В окно я смотрел, пока глаза не пришли в норму. Дистанция между мной и Йованкой как-то разом исчезла.
– Что нужно сделать?
– Я хочу отыскать ее отца.
– Пана Бигосяка?
– Роман Бигосяк – мой нынешний муж. Он не отец Оли. Какое-то время мы думали, что отец он, но потом выяснилось… Я сама из Югославии, а Роман…
– Вы сербка? – (Она не ответила.) – Значит, наполовину сербка. А вторая половина у вас польская… Верно?
– Я знаю сербохорватский, хорошо знаю английский, не очень хорошо русский, немного немецкий, албанский, болгарский… – Она слабо улыбнулась. – У меня, должно быть, способности к языкам. А польский я учила здесь, когда вышла замуж.
Доводилось мне слышать и более конкретные ответы на свои вопросы. Но, в конце концов, дело было не в ее родителях.
– Давайте договоримся, – предложил я, – если вы не хотите говорить о чем-то, сделайте так… – Я сложил треугольник из указательных и больших пальцев, касающихся друг друга кончиками.
– А что это? – Она растерянно улыбнулась.
– Понятия не имею. Это один мой приятель выдуман. Видите – Треугольник? У вас есть водительские права?
– Н-н-нет. – Она наморщила лоб. – Но я, кажется, догадываюсь, что вы имеете в виду: бывают такие дорожные знаки.
– Совершенно верно, предупредительные. Знаете, только, ради бога, не говорите, что отца нужно искать на Балканах…
Она опустила голову и посмотрела на меня сквозь ресницы… Или из-под бровей? Они у нее были густые и светлее, чем волосы. Не светлые, а просто светлее. Подкрашивать их тушью нужды не было. Они придавали ее лицу какую-то возвышенность, что ли. Как у красавиц на картинах старых мастеров. Сказать по правде, красавицей она вовсе не была, и, что забавнее всего, именно это мне в ней и нравилось. Она не отпугивала аурой прекрасной недоступности и в то же время была эффектной, влекущей… Идиотский гимн красоте звучал в моей душе, пока колдовские глаза Йованки гипнотизировали меня, и я под их воздействием мало-помалу смирялся с неизбежным…
– А это нужно говорить? – услышал я как сквозь сон.
Странное дело, я только улыбнулся:
– Значит, я должен ехать на Балканы…
– Не один, нет! – Она энергично мотнула головой. – Мы должны ехать вдвоем. Я знаю, вы не владеете сербским, это чужая страна… И вообще…
– Вдвоем?! Но это же совсем другое дело!.. Во сколько? – Я сделал вид, что смотрю на часы.
– Я знаю! Вы считаете меня сумасшедшей…
– Сумасшедшей? Ну что вы!.. – Я вздохнул. – А ведь надо было бы. Вы что, не видите, какой из меня детектив? Черт меня дернул напечатать дурацкие объявления в газе…
И опять она перебила меня:
– А я пришла к вам вовсе не из-за ваших объявлений! Не такая уж я дура, чтобы ничего не видеть…
– Но вот видите, видите! – воскликнул я с горьким удовлетворением.
Некоторое время она молчала, сведя брови.
– Я думала, вы действительно хотите помочь мне.
Некоторое время мы молчали. Потом я сказал, помешивая ложечкой пустой кипяток:
– Но я ведь до сих пор не знаю, чем могу помочь вам. А помочь хочу. И вам, и вашей девочке… Вот поэтому я бы и советовал вам поискать кого-нибудь другого…
Йованка вздохнула:
– Но денег на профессионала у меня нет. Да и не в этом дело… Вы верующий, пан Малкош? – (Некоторое время я недоуменно смотрел на нее.) – Простите, пожалуйста, но тому, кто верит в Бога, было бы легче понять меня. Я знаю, это глупо, но когда я прочитала ту статью… ну, это было для меня как Божий знак, не иначе. Порой не знаешь, что делать, мучишься годами, и вдруг тебя словно бы осеняет, как молнией в темноте…
– Минуточку! О какой статье вы говорите?
– О той – в «Политике»… Ну вы же знаете!
– Да, честно говоря, и знать не хочу. Я не покупаю вашу «Политику». Понимаете?… Я не читаю таких газет.
Мне казалось, что я все объяснил ей предельно ясно. Должно быть, психолог из меня был никакой. Йованка странно улыбнулась:
– Но для этого номера вы должны были сделать исключение…
Мой тупой взгляд сказал ей куда больше слов. Крайне удивившись, Йованка встала. Она подошла к шкафу, вынула оттуда свою сумку. На этот раз гостья моя копалась в ней сравнительно недолго. На стол передо мной лег цветной еженедельник. Той самой статьи, на которой остались отпечатки Божьей руки, искать не было нужды, достаточно было взглянуть на обложку. Большую ее часть занимала послужившая фоном фотография поросшей лесом горы с фрагментом дороги и бронемашиной на переднем плане. Поперек горы крупными красными буквами было напечатано: «Он не ошибается!» – а справа черными буквами помельче цитата из материала о героях Монте-Кассино. Там же справа, но вверху, были помещены названия хитовых статей номера.
– «Польский путь в Европу», – зачитал я вслух, морщась. – «В ошмянском повяте»… «Выберите меня, и я это сделаю!..» – Сначала я поднял глаза, потом брови: – Надеюсь, это не цитата из моего объявления?
Йованка Бигосяк смотрела на меня широко раскрытыми глазами.
– Вы что, и тогда были… пьяным?
– Тогда?… Пожалуй что нет. Если б был под газом, ей-богу, придумал бы что-нибудь поинтересней… – Я ткнул пальцем в самый хвастливый из трех заголовков. – Там, на лестнице, была бы сейчас очередь, если б я действительно принимал участие в этом свинстве…
Она в ужасе покачала головой:
– Господи, вы и вправду ничего не помните… Как же так можно, с пьяным… Какая же она курва в таком случае!
Я впервые услышал от нее по-настоящему польскую фразу. Энергичную, сочную!
– Кого вы имеете в виду?
– Эту Ковалек, журналистку. – Йованка произнесла фамилию с нескрываемой ненавистью. – Мы с ней о вас говорили по телефону… Я думала, она вас хорошо знает, просто соловьем пела, обещала познакомить.
– Вы сказали – Ковалек?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91