Больше ни о чем не спрашивай меня.
– Тогда поехали, – вздохнул я.
От здания остались часть закопченного фронтона и груды кирпича, заросшего кипреем. И – вот уж чудо! – пожар, скорее самый обыкновенный городской пожар, чем следствие обстрела, пощадил табличку у главного входа.
– Я правильно понял – это что-то связанное с гинекологией?
– Да, – кивнула Йованка. – Но где окна? Ни одного окна нет.
Я поднялся на кучу мусора. За остатками стены было все то же безрадостное пепелище, украшенное поставленной на попа ржавой кроватью с дырявой панцирной сеткой.
– Была клиника, и нет ее, – констатировал я.
Соседние дома стояли неподалеку: виллы, две двухэтажные пригородные виллы сразу же за яблоневым садом клиники, не тронутого пожаром.
– Кажется, это было здесь, – прошептала Йованка. – Яблони цвели, я помню, я точно помню…
Яблоки были крупные, еще не успевшие одичать. Я съел одно и сорвал парочку для Йованки, но когда оглянулся, у стены ее уже не было. Не было ее и на улице, куда я выбрался, весь перепачканный сажей. Я пошел вдоль пожарища, по чисто выметенному тротуару. За углом, на соседней улице, послышались голоса. Говорили женщины и одной из них была Йованка. Разговор внезапно прервался, и сначала я услышал запах Йованки, а потом ее саму, вылетевшую из-за угла.
– Ты?! – испугалась она. – Как ты меня нашел?
Я пожал плечами:
– Но я ведь детектив… И пожалуйста, не делай так больше. Это не Польша, это Босния…
– Да кому я нужна! – махнула рукой Йованка. Лоб у нее был наморщен, лицо озабоченное.
– Не ты, так твои деньги.
– Деньги, – усмехнулась моя работодательница. – Я осторожная, я никогда не ношу с собой сумочки. Она в машине. Пошли.
И мы пошли. Я не стал ни о чем расспрашивать Йованку, да и она не спешила делиться полученной информацией. Я дал ей яблоко, и она сочно хрумкала им. Светило почти по-летнему яркое солнце. Оглянувшись на нас, проехал пацан на велосипеде. Дорогу перебежала кошка, и, что характерно, не черная, обыкновенная серая кошка…
Я взялся за дверную ручку своего верного «малюха», и сердце у меня оборвалось. Ключ, который я достал из кармана, был уже ни к чему: дверь малолитражки была не заперта.
– Ты не замкнул дверь? – удивилась Йованка.
– Наверное, замок, – пробормотал я.
«Бардачок» был открыт. Пустой бумажник лежал на сиденье. На коврике валялись документы.
– Холера! – простонал я.
С минуту я тупо смотрел на свои водительские права. Потом открыл правую дверь, сел на свое кресло и закрыл глаза. Я слушал, как Йованка, сдавленно вскрикивая, копошится в куче тряпья на заднем сиденье так энергично, что «малюх» раскачивался. Потом наступила гробовая тишина… Я уже догадывался, что последует за ней.
– Господи!.. – прошептала она.
Ни единой слезинки не увидел я в глазах Йованки. Откинувшись на кресло, она не мигая смотрела на акацию у забора. Слабый ветерок шевелил сухонькие, жидкие листики деревца.
– За бензин я тебе верну, – тихо сказала Йованка.
– Много там было?
– Какая теперь разница, – вздохнула она. – Я во всем виновата.
Обе двери «малюха» были распахнуты настежь. Ветерок шевелил ей волосы на лбу. Черные, как у той сумасшедшей монашки.
– И суточные я верну тебе. Только не здесь, а в Польше. Ты отвезешь меня?
– А если нет, тогда что – поедешь автостопом?
– Это идея, – сказала она. – Так честнее, чем сидеть у тебя на шее. И потом, я ведь вижу…
– Что видишь?
– Что мы должны расстаться.
Странное дело, лицо моего товарища по несчастью не выражало особых эмоций.
– Ты увольняешь меня? – сухо спросил я.
– У меня нет другого выхода. Украли все мои деньги. Все, понимаешь?
– И что дальше? Что ты будешь делать, когда вернешься в Польшу?
– Пойду на работу.
– На какую работу?
– А ты как думаешь? – Она вяло пожала плечами. – Надо же как-то зарабатывать на жизнь… Как-нибудь выкручусь. Ты только подожди немного, я отдам…
Глаза у Йованки были как две выгоревшие дотла звезды.
– А как же Оля?
– Почему ты спрашиваешь?
– Потому что я любопытный.
– В конце концов, можно обойтись и без костного мозга ее отца. Доктор мне сказал, что донора можно найти на стороне. Были бы деньги.
– А бесплатно не получится? – Вопрос был, в сущности, совершенно риторическим. – Ну, понятно, капитализм и всякое такое, но если денег нет, а человек умирает…
Йованка слабо улыбнулась:
– О чем ты, Марчин?
Я не знал, что и сказать ей.
– Слушай, а почему ты уверена, что у этого твоего… ну, здешнего, есть деньги?
– Бедные не дарят женщинам бриллианты.
Я, конечно же, не должен был делать этого, но мой палец сам потянулся к ее уху, я отвел густые смоляного цвета волосы и не увидел ни сережек, ни характерной дырочки в мочке.
– Я же не боснийка, – улыбнулась Йованка. – На востоке принято носить золото на себе – на ногах, на запястьях, в ноздрях… Терпеть не могу, когда что-то бренчит при ходьбе. И уши я не прокалывала… А сережки с бриллиантами у меня были.
– Дорогие?
– Очень дорогие… Роман не сказал, сколько злотых ему дали за них в Кракове, но того, что он привез, хватило на то, чтобы сменить отопление в доме, в большом доме, заметь… А всего у меня было пять колечек, сережки, три кулона с изумрудами. Представляешь, если б я надела все это на себя!..
– Хотел бы я на тебя взглянуть.
– А если б увидел, что бы сделал?
– Не знаю, наверное, ограбил бы.
– Шутишь?
– Пытаюсь, – сокрушенно вздохнул я.
– А мне, честно говоря, не до шуток. – Она горько улыбнулась. – Ты даже представить себе не можешь, что это такое – жить в чужом для тебя доме. Когда по каждому поводу твой дорогой муженек обзывает тебя курвой. И у него есть основания для этого… Может быть, есть. – Брови Йованки сошлись на переносице. – Думаешь, я пытаюсь оправдаться перед тобой?
– Ничего я не думаю. Закрой дверь.
– Зачем?
– Чтобы не выпала по дороге, – сказал я, поворачивая ключ зажигания.
По дороге мы не разговаривали. Собственно, и говорить-то было не о чем. По лицу Йованки трудно было понять, о чем она думала, и, честно говоря, я не был уверен в том, что это та Йованка, которая мне нравилась.
Мы медленно ехали по главной улице Добоя, где каждое второе здание зияло черными проемами бывших окон. А вот машин в городе хватало, как ни странно, вполне приличных, не чета моему недомерку, купленному, кстати, на деньги, заработанные здесь, в Боснии. На тротуарах было много по-летнему легко одетых пешеходов. Как и повсюду на юге, никто никуда не спешил. Даже военные в голубых беретах скорее лениво прогуливались, чем патрулировали недавнюю горячую точку. Поразил меня норвежец с автоматом, стоявший в очереди за мороженым. Скучающим взором он следил за кружащим над городом орлом. В дуло ствола его «М-16» кто-то воткнул белую ромашку.
– Я должен позвонить, – сказал я Йованке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
– Тогда поехали, – вздохнул я.
От здания остались часть закопченного фронтона и груды кирпича, заросшего кипреем. И – вот уж чудо! – пожар, скорее самый обыкновенный городской пожар, чем следствие обстрела, пощадил табличку у главного входа.
– Я правильно понял – это что-то связанное с гинекологией?
– Да, – кивнула Йованка. – Но где окна? Ни одного окна нет.
Я поднялся на кучу мусора. За остатками стены было все то же безрадостное пепелище, украшенное поставленной на попа ржавой кроватью с дырявой панцирной сеткой.
– Была клиника, и нет ее, – констатировал я.
Соседние дома стояли неподалеку: виллы, две двухэтажные пригородные виллы сразу же за яблоневым садом клиники, не тронутого пожаром.
– Кажется, это было здесь, – прошептала Йованка. – Яблони цвели, я помню, я точно помню…
Яблоки были крупные, еще не успевшие одичать. Я съел одно и сорвал парочку для Йованки, но когда оглянулся, у стены ее уже не было. Не было ее и на улице, куда я выбрался, весь перепачканный сажей. Я пошел вдоль пожарища, по чисто выметенному тротуару. За углом, на соседней улице, послышались голоса. Говорили женщины и одной из них была Йованка. Разговор внезапно прервался, и сначала я услышал запах Йованки, а потом ее саму, вылетевшую из-за угла.
– Ты?! – испугалась она. – Как ты меня нашел?
Я пожал плечами:
– Но я ведь детектив… И пожалуйста, не делай так больше. Это не Польша, это Босния…
– Да кому я нужна! – махнула рукой Йованка. Лоб у нее был наморщен, лицо озабоченное.
– Не ты, так твои деньги.
– Деньги, – усмехнулась моя работодательница. – Я осторожная, я никогда не ношу с собой сумочки. Она в машине. Пошли.
И мы пошли. Я не стал ни о чем расспрашивать Йованку, да и она не спешила делиться полученной информацией. Я дал ей яблоко, и она сочно хрумкала им. Светило почти по-летнему яркое солнце. Оглянувшись на нас, проехал пацан на велосипеде. Дорогу перебежала кошка, и, что характерно, не черная, обыкновенная серая кошка…
Я взялся за дверную ручку своего верного «малюха», и сердце у меня оборвалось. Ключ, который я достал из кармана, был уже ни к чему: дверь малолитражки была не заперта.
– Ты не замкнул дверь? – удивилась Йованка.
– Наверное, замок, – пробормотал я.
«Бардачок» был открыт. Пустой бумажник лежал на сиденье. На коврике валялись документы.
– Холера! – простонал я.
С минуту я тупо смотрел на свои водительские права. Потом открыл правую дверь, сел на свое кресло и закрыл глаза. Я слушал, как Йованка, сдавленно вскрикивая, копошится в куче тряпья на заднем сиденье так энергично, что «малюх» раскачивался. Потом наступила гробовая тишина… Я уже догадывался, что последует за ней.
– Господи!.. – прошептала она.
Ни единой слезинки не увидел я в глазах Йованки. Откинувшись на кресло, она не мигая смотрела на акацию у забора. Слабый ветерок шевелил сухонькие, жидкие листики деревца.
– За бензин я тебе верну, – тихо сказала Йованка.
– Много там было?
– Какая теперь разница, – вздохнула она. – Я во всем виновата.
Обе двери «малюха» были распахнуты настежь. Ветерок шевелил ей волосы на лбу. Черные, как у той сумасшедшей монашки.
– И суточные я верну тебе. Только не здесь, а в Польше. Ты отвезешь меня?
– А если нет, тогда что – поедешь автостопом?
– Это идея, – сказала она. – Так честнее, чем сидеть у тебя на шее. И потом, я ведь вижу…
– Что видишь?
– Что мы должны расстаться.
Странное дело, лицо моего товарища по несчастью не выражало особых эмоций.
– Ты увольняешь меня? – сухо спросил я.
– У меня нет другого выхода. Украли все мои деньги. Все, понимаешь?
– И что дальше? Что ты будешь делать, когда вернешься в Польшу?
– Пойду на работу.
– На какую работу?
– А ты как думаешь? – Она вяло пожала плечами. – Надо же как-то зарабатывать на жизнь… Как-нибудь выкручусь. Ты только подожди немного, я отдам…
Глаза у Йованки были как две выгоревшие дотла звезды.
– А как же Оля?
– Почему ты спрашиваешь?
– Потому что я любопытный.
– В конце концов, можно обойтись и без костного мозга ее отца. Доктор мне сказал, что донора можно найти на стороне. Были бы деньги.
– А бесплатно не получится? – Вопрос был, в сущности, совершенно риторическим. – Ну, понятно, капитализм и всякое такое, но если денег нет, а человек умирает…
Йованка слабо улыбнулась:
– О чем ты, Марчин?
Я не знал, что и сказать ей.
– Слушай, а почему ты уверена, что у этого твоего… ну, здешнего, есть деньги?
– Бедные не дарят женщинам бриллианты.
Я, конечно же, не должен был делать этого, но мой палец сам потянулся к ее уху, я отвел густые смоляного цвета волосы и не увидел ни сережек, ни характерной дырочки в мочке.
– Я же не боснийка, – улыбнулась Йованка. – На востоке принято носить золото на себе – на ногах, на запястьях, в ноздрях… Терпеть не могу, когда что-то бренчит при ходьбе. И уши я не прокалывала… А сережки с бриллиантами у меня были.
– Дорогие?
– Очень дорогие… Роман не сказал, сколько злотых ему дали за них в Кракове, но того, что он привез, хватило на то, чтобы сменить отопление в доме, в большом доме, заметь… А всего у меня было пять колечек, сережки, три кулона с изумрудами. Представляешь, если б я надела все это на себя!..
– Хотел бы я на тебя взглянуть.
– А если б увидел, что бы сделал?
– Не знаю, наверное, ограбил бы.
– Шутишь?
– Пытаюсь, – сокрушенно вздохнул я.
– А мне, честно говоря, не до шуток. – Она горько улыбнулась. – Ты даже представить себе не можешь, что это такое – жить в чужом для тебя доме. Когда по каждому поводу твой дорогой муженек обзывает тебя курвой. И у него есть основания для этого… Может быть, есть. – Брови Йованки сошлись на переносице. – Думаешь, я пытаюсь оправдаться перед тобой?
– Ничего я не думаю. Закрой дверь.
– Зачем?
– Чтобы не выпала по дороге, – сказал я, поворачивая ключ зажигания.
По дороге мы не разговаривали. Собственно, и говорить-то было не о чем. По лицу Йованки трудно было понять, о чем она думала, и, честно говоря, я не был уверен в том, что это та Йованка, которая мне нравилась.
Мы медленно ехали по главной улице Добоя, где каждое второе здание зияло черными проемами бывших окон. А вот машин в городе хватало, как ни странно, вполне приличных, не чета моему недомерку, купленному, кстати, на деньги, заработанные здесь, в Боснии. На тротуарах было много по-летнему легко одетых пешеходов. Как и повсюду на юге, никто никуда не спешил. Даже военные в голубых беретах скорее лениво прогуливались, чем патрулировали недавнюю горячую точку. Поразил меня норвежец с автоматом, стоявший в очереди за мороженым. Скучающим взором он следил за кружащим над городом орлом. В дуло ствола его «М-16» кто-то воткнул белую ромашку.
– Я должен позвонить, – сказал я Йованке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91