И вот сегодня это наконец случилось! Готовы ли вы предстать пред Ликом Его?
— Ехе бы!!! — вырвался из толпы Твур. — Лагвевыте мемя!
— А не осквернишь ли ты Слух Его недостойными стенаниями и хулой?
— Не! Я муму хомофо фебя эсти!
— Снимите с него узду, и да отсохнет язык его от созерцания Отца Истинного! — Старый коллекционер черепов плавно развернулся и подал знак. Два полуголых амбала с зубами, торчащими поверх губ, натужно распахнули скрипящие створки.
Толпа благоговейно ахнула.
При виде того, кто восседал в высоком черном кресле, язык у Твура действительно чуть не отсох.
Это был типичный гвин, не самый породистый и не самый крупный. Рога его, уже слегка деформированные наростами, говорили о немалом возрасте. Тощая бороденка, отпущенная как у нынешнего Великого, была всклокочена и сбита набок. Воспаленные, расфокусированные глаза выдавали солидную степень опьянения и утомления от чувственных наслаждений.
«Ужрался мужик! — решил Твур. — Дорвался до бесплатного и ужрался в уматину. Причем жрал все подряд, и Красное и Желтое. А уж Обожания и Священного Трепета ему обломилось — вдесятером не схарчить! Щас его как раз на Черненькое должно потянуть. По опыту знаю…»
— Кто смел сопротивляться детям моим? — хрипло осведомился «отец». — Как дерзнули вы, мразь чешуйчатая, приказов, от меня исходящих, ослушаться? Наказание ваше страшным будет! — неожиданно взвыл он. Черная жажда стремительно набирала силу. — Вас будут прямо перед храмом моим на куски рвать, и псы мои брезговать будут плотью вашей, ибо… — Оратор смолк, несколько заплутав в своих хитромудриях.
— Ибо «да убоятся рабы хозяина своего»! — встрял Твур.
Гвин на троне слегка вздрогнул. Очень уж точно процитировал маленький паршивец Канон Господина. Но жажда была сильнее страха, и, помотав головой, дабы дурные мысли не мешали наслаждениям, «отец» подвел черту:
— Да свершится по сказанному мной! — повел он рукой, и десяток аборигенов бросились организовывать грядущую казнь.
Гвин откинулся на спинку кресла, пестуя свой аппетит, а Твур улучил минутку на пооглядеться. Зал храма был велик.
За тронным возвышением угадывалась большая пустая площадка, с которой знакомо тянуло серой. Там наверняка были Врата. Видимо, «отец» у себя дома в Гвингорме занимался научными изысканиями и наткнулся на сочетание знаков, воспроизводящее культовый рисунок местных Врат. Может, даже случайно. Ну а когда встретили его, как Самого, так и раскатал губенки и ударился во все тяжкие.
Время тут течет один к трем. Значит, из Гвингорма он отбыл позавчера. Исследования определенно не лицензированы. Вывод: напугаем и заставим сотрудничать! А то, что Врата тутошние еще теплятся, — милое дело. Может, и не придется до Орчьей Чащобы ноги бить… А кто это, интересно, по крыше ходит?
Твур прислушался. Шаги были почти невесомыми, и, если бы не особые способности спецтела, эйнджела-с-два едва бы он их услышал.
В крыше храма были оставлены отверстия для освещения и вентиляции. В одном из них на долю секунды мелькнули светлые волосы и влажный, внимательный глаз. Руконогий? Или, не дай Сам, Остроухий? Да нет, откуда! Это, видно, уже бойфренд принцескин подтянулся! Ох и быстр он, лучар его забери! Ну прямо как на крыльях прилетел. Упаси Сам, чтоб на драконе… Ну это вряд ли. Волк его, видать, привел. Может, на лошади?
Однако как все удачно складывается! Предсмертник прибыл, Врата рядом. Остается только его спровоцировать, схапать и вниз затащить. А как, кстати, они с принцеской у нас там дышать будут? Помнится, на курсах нудили, что не могут Твари из Питательного Слоя у нас жить. Уж на что эйнджелы и серахвимы крутые вояки, а тоже не могут, выталкивает их наверх. И материя об них пенится, дымится, сгорает. Оно и хорошо, что хреново им у нас. А то бы они нас голыми руками пожгли.
Бр-р-р.
Ну да ладно, помрут блондин с принцеской — не наша забота. Может, и к лучшему. Двумя проблемами меньше будет. Ага, вот опять на крыше шебаршатся. Видать, пора!
— О несравненный Отец! — заверещал Твур в напряженной тишине храмовой залы. — Позволь преподнести тебе дар от недостойных, в гордыне своей не признавших попервоначалу волю твою! — Он указал пальцем на сверток в лапах «сержанта». — В тряпице сей — женщина рода человеческого, молодая, лакомая! Повели обнажить ее пред очами твоими! И увидишь, что самое сладкое у тебя еще впереди!
— Ну что ж, давай погляжу на руконогую, — ничтоже сумняшеся пробубнил гвин. — Хотя сомневаюсь, чтобы она мне к казни аппетит перебила!
Пока стражники возились с покрывалом, Твур на карачках прополз под ноги Струму.
— Чуешь, чем пахнет? — зашептал он. — Как они на девку вылупятся, опустись на колено; я веревки твои ножичком. Не отобрали у меня, не приняли всерьез.
По толпе прошел гул — руконогую-таки извлекли и раздели. «Отец» медленно встал. Глаза его, до этого полуприкрытые, широко раскрылись, и с отвалившейся нижней губы потянулась нитка слюны.
Струм опустился на колени. Твур заработал лезвием, лихорадочно шепча:
— На крыше уже дружок нашей принцески обретается. Как этот алкан на ложе ее потянет, так бойфренд и не выдержит. Вот тут для нас самая работа начнется. Я буду алкана пугать, а ты предсмертников глуши — и к Вратам. Там они, Врата, за троном. Запах, да и отсвет сиреневый, уж ты небось и сам скумекал?
— Казнь состоится позже! — прерывающимся от возбуждения голосом провозгласил «отец». — ВСЕ ВОН! Объявляю часовое Всеобщее Бдение на Северной площади! Ослушавшимся — смерть!
Слог 29
СПЕЦКОМАНДУ ВЫЗЫВАЛИ?
Лэйм
Гнилая Чащоба
Вечер
К своему удивлению, Зазрак так и не потерял сознание.
Живот, конечно, жгло нещадно, но, ударившись коленями об пол, наш герой неожиданно почувствовал прилив сил. Руки, почти уронившие Харму, смогли удержать ее голову. В ослепших глазах вдруг замелькали тысячи цветных искр, а в тело полились пульсирующие, болезненно приятные волны. «Роса, — понял он, — первородная, без фильтров и консервации!»
Харма тоже вдыхала полным животом. Ее погасшее сознание не могло помешать телу глотать росу жадно, без разбора и меры.
«Остановиться! Надо остановиться!» — Зазрак неимоверным усилием воли прервал сладостную дрожь диафрагмы, затем встряхнул Харму и, когда её глаза приняли осмысленное выражение, поднялся.
Они были в обширном зале. Стены, бугрившиеся диковатыми барельефами, ощутимо сужались кверху, поддерживая неровный, покосившийся свод. Зал освещался замысловатыми светильниками, установленными не прямо на потолке, а в глубине маленьких отверстий по периметру. Свет, лившийся оттуда, был немыслимого белого цвета. Куда там фосфорному! Только через десять ударов зачастившего сердца до с трудом фокусирующего глаза исследователя дошло, что в отверстиях нет никаких устройств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
— Ехе бы!!! — вырвался из толпы Твур. — Лагвевыте мемя!
— А не осквернишь ли ты Слух Его недостойными стенаниями и хулой?
— Не! Я муму хомофо фебя эсти!
— Снимите с него узду, и да отсохнет язык его от созерцания Отца Истинного! — Старый коллекционер черепов плавно развернулся и подал знак. Два полуголых амбала с зубами, торчащими поверх губ, натужно распахнули скрипящие створки.
Толпа благоговейно ахнула.
При виде того, кто восседал в высоком черном кресле, язык у Твура действительно чуть не отсох.
Это был типичный гвин, не самый породистый и не самый крупный. Рога его, уже слегка деформированные наростами, говорили о немалом возрасте. Тощая бороденка, отпущенная как у нынешнего Великого, была всклокочена и сбита набок. Воспаленные, расфокусированные глаза выдавали солидную степень опьянения и утомления от чувственных наслаждений.
«Ужрался мужик! — решил Твур. — Дорвался до бесплатного и ужрался в уматину. Причем жрал все подряд, и Красное и Желтое. А уж Обожания и Священного Трепета ему обломилось — вдесятером не схарчить! Щас его как раз на Черненькое должно потянуть. По опыту знаю…»
— Кто смел сопротивляться детям моим? — хрипло осведомился «отец». — Как дерзнули вы, мразь чешуйчатая, приказов, от меня исходящих, ослушаться? Наказание ваше страшным будет! — неожиданно взвыл он. Черная жажда стремительно набирала силу. — Вас будут прямо перед храмом моим на куски рвать, и псы мои брезговать будут плотью вашей, ибо… — Оратор смолк, несколько заплутав в своих хитромудриях.
— Ибо «да убоятся рабы хозяина своего»! — встрял Твур.
Гвин на троне слегка вздрогнул. Очень уж точно процитировал маленький паршивец Канон Господина. Но жажда была сильнее страха, и, помотав головой, дабы дурные мысли не мешали наслаждениям, «отец» подвел черту:
— Да свершится по сказанному мной! — повел он рукой, и десяток аборигенов бросились организовывать грядущую казнь.
Гвин откинулся на спинку кресла, пестуя свой аппетит, а Твур улучил минутку на пооглядеться. Зал храма был велик.
За тронным возвышением угадывалась большая пустая площадка, с которой знакомо тянуло серой. Там наверняка были Врата. Видимо, «отец» у себя дома в Гвингорме занимался научными изысканиями и наткнулся на сочетание знаков, воспроизводящее культовый рисунок местных Врат. Может, даже случайно. Ну а когда встретили его, как Самого, так и раскатал губенки и ударился во все тяжкие.
Время тут течет один к трем. Значит, из Гвингорма он отбыл позавчера. Исследования определенно не лицензированы. Вывод: напугаем и заставим сотрудничать! А то, что Врата тутошние еще теплятся, — милое дело. Может, и не придется до Орчьей Чащобы ноги бить… А кто это, интересно, по крыше ходит?
Твур прислушался. Шаги были почти невесомыми, и, если бы не особые способности спецтела, эйнджела-с-два едва бы он их услышал.
В крыше храма были оставлены отверстия для освещения и вентиляции. В одном из них на долю секунды мелькнули светлые волосы и влажный, внимательный глаз. Руконогий? Или, не дай Сам, Остроухий? Да нет, откуда! Это, видно, уже бойфренд принцескин подтянулся! Ох и быстр он, лучар его забери! Ну прямо как на крыльях прилетел. Упаси Сам, чтоб на драконе… Ну это вряд ли. Волк его, видать, привел. Может, на лошади?
Однако как все удачно складывается! Предсмертник прибыл, Врата рядом. Остается только его спровоцировать, схапать и вниз затащить. А как, кстати, они с принцеской у нас там дышать будут? Помнится, на курсах нудили, что не могут Твари из Питательного Слоя у нас жить. Уж на что эйнджелы и серахвимы крутые вояки, а тоже не могут, выталкивает их наверх. И материя об них пенится, дымится, сгорает. Оно и хорошо, что хреново им у нас. А то бы они нас голыми руками пожгли.
Бр-р-р.
Ну да ладно, помрут блондин с принцеской — не наша забота. Может, и к лучшему. Двумя проблемами меньше будет. Ага, вот опять на крыше шебаршатся. Видать, пора!
— О несравненный Отец! — заверещал Твур в напряженной тишине храмовой залы. — Позволь преподнести тебе дар от недостойных, в гордыне своей не признавших попервоначалу волю твою! — Он указал пальцем на сверток в лапах «сержанта». — В тряпице сей — женщина рода человеческого, молодая, лакомая! Повели обнажить ее пред очами твоими! И увидишь, что самое сладкое у тебя еще впереди!
— Ну что ж, давай погляжу на руконогую, — ничтоже сумняшеся пробубнил гвин. — Хотя сомневаюсь, чтобы она мне к казни аппетит перебила!
Пока стражники возились с покрывалом, Твур на карачках прополз под ноги Струму.
— Чуешь, чем пахнет? — зашептал он. — Как они на девку вылупятся, опустись на колено; я веревки твои ножичком. Не отобрали у меня, не приняли всерьез.
По толпе прошел гул — руконогую-таки извлекли и раздели. «Отец» медленно встал. Глаза его, до этого полуприкрытые, широко раскрылись, и с отвалившейся нижней губы потянулась нитка слюны.
Струм опустился на колени. Твур заработал лезвием, лихорадочно шепча:
— На крыше уже дружок нашей принцески обретается. Как этот алкан на ложе ее потянет, так бойфренд и не выдержит. Вот тут для нас самая работа начнется. Я буду алкана пугать, а ты предсмертников глуши — и к Вратам. Там они, Врата, за троном. Запах, да и отсвет сиреневый, уж ты небось и сам скумекал?
— Казнь состоится позже! — прерывающимся от возбуждения голосом провозгласил «отец». — ВСЕ ВОН! Объявляю часовое Всеобщее Бдение на Северной площади! Ослушавшимся — смерть!
Слог 29
СПЕЦКОМАНДУ ВЫЗЫВАЛИ?
Лэйм
Гнилая Чащоба
Вечер
К своему удивлению, Зазрак так и не потерял сознание.
Живот, конечно, жгло нещадно, но, ударившись коленями об пол, наш герой неожиданно почувствовал прилив сил. Руки, почти уронившие Харму, смогли удержать ее голову. В ослепших глазах вдруг замелькали тысячи цветных искр, а в тело полились пульсирующие, болезненно приятные волны. «Роса, — понял он, — первородная, без фильтров и консервации!»
Харма тоже вдыхала полным животом. Ее погасшее сознание не могло помешать телу глотать росу жадно, без разбора и меры.
«Остановиться! Надо остановиться!» — Зазрак неимоверным усилием воли прервал сладостную дрожь диафрагмы, затем встряхнул Харму и, когда её глаза приняли осмысленное выражение, поднялся.
Они были в обширном зале. Стены, бугрившиеся диковатыми барельефами, ощутимо сужались кверху, поддерживая неровный, покосившийся свод. Зал освещался замысловатыми светильниками, установленными не прямо на потолке, а в глубине маленьких отверстий по периметру. Свет, лившийся оттуда, был немыслимого белого цвета. Куда там фосфорному! Только через десять ударов зачастившего сердца до с трудом фокусирующего глаза исследователя дошло, что в отверстиях нет никаких устройств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95