Их было теперь всего девять — десятый остался с лошадьми, — и двигались они к той самой реке, через которую им зачем-то требовалось перебраться, чтобы попасть в Катал, где их непременно убьют, если только заметят.
Кевин легко бежал рядом с Коллом, чувствуя, что его буквально распирает от какого-то яростно-радостного возбуждения, которое все усиливалось. Потом они пошли медленнее, пригнувшись к самой земле, а потом и поползли, и наконец, достигнув края утеса, он смог заглянуть вниз.
Саэрен была самой крупной рекой к западу от горного массива Эриду. Эффектными водопадами падая со скал в долины, она с ревом вырывалась на простор западного края, где должна была бы замедлить свой бег и разлиться по равнине, если бы страшный природный катаклизм на заре мира не разорвал здесь землю напополам — несколько тысячелетий назад вследствие мощного землетрясения в этом месте пролегла глубокая трещина, похожая на рваную рану: Саэренская горловина. И по этому узкому глубокому ущелью грохотала теперь река, непреодолимой преградой отделяя Бреннин, яростным рывком стихии заброшенный на возвышенность, от Катала, расположенного на низменном южном берегу и славящегося своими плодородными землями. Великая Саэрен никогда не замедляла здесь свой бег и никогда не отклонялась от проложенного ею русла, и даже самое засушливое лето в северной части Фьонавара не способно было умалить ее мощь. Река кипела и плевалась пеной в глубоком ущелье, на расстоянии двух сотен футов от них, посверкивая в лунном свете, свирепая и прекрасная. Неужели здесь им и предстоит спуститься к этой бешеной воде, прямо с этого вот утеса, настолько крутого, что просто невозможно поверить в возможность спуска?
— Если упадете, — сказал без улыбки Дьярмуд, — постарайтесь не кричать: вы можете выдать остальных.
Теперь Кевин наконец смог немного разглядеть противоположный и тоже совершенно отвесный берег реки. Он был расположен значительно ниже той точки, где они сейчас находились. Там горели сторожевые костры и виднелись темные фигурки воинов Катала — то были передовые пограничные посты, охранявшие земли и сады Катала от практически неосуществимого вторжения с севера.
Кевин, с трудом сдерживая дрожь, выругался и прошептал:
— Это же невозможно! Чего им там бояться? Ведь здесь никогда и никто перебраться не сможет!
— Да, разлом здесь глубокий, — спокойно кивнул Колл, лежавший на краю справа от Кевина. — Но Дьяр говорит, что несколько веков назад через Саэрен кое-кто все же перебрался, причем удачно. Правда, всего единожды. Вот мы и попробуем сделать это во второй раз.
— Черт побери, неужели только развлечения ради? — рассердился Кевин, все еще не веря тому, что они действительно будут сейчас штурмовать эту бешеную реку. — А что, собственно, случилось? Вам с принцем что, в триктрак играть надоело?
— Во что играть?
— Неважно, — буркнул, опомнившись, Кевин.
Да, по правде говоря, и объяснять-то, что такое триктрак, было уже некогда: Дьярмуд, находившийся справа от них и чуть дальше, тихо сказал что-то Эррону, и тот, гибкий и ловкий, мгновенно бросился к большому корявому дереву, которого Кевин в темноте даже и не заметил, и стал тщательно привязывать к стволу веревку. Затянув последний узел, Эррон сбросил конец веревки с обрыва и стал понемногу травить ее, придерживая руками. Когда последнее кольцо исчезло во тьме, Эррон поплевал на ладони и вопросительно глянул на Дьярмуда. Принц кивнул, и молодой воин шагнул вперед и исчез за краем обрыва.
Все точно загипнотизированные следили за туго натянувшейся веревкой. Колл даже разок сходил к дереву и проверил крепость узла. Ожидание было настолько тягостным, что ладони у Кевина от волнения стали влажными, и он тайком вытер их о штаны. Затем — по ту сторону натянутой веревки — он заметил Пола Шафера; тот смотрел на него, но в темноте лицо его ясно разглядеть было невозможно. И все же что-то в выражении этого лица, некая странная и строгая отчужденность, внезапно заставило Кевина осознать, ЧТО может сейчас произойти. Мысль об этом ледяным холодом обдала его с головы до ног и безжалостно вернула к воспоминаниям о той ночи, которую он тщетно старался забыть навсегда, — к той ночи, когда погибла Рэчел Кинкейд.
Впрочем, он всегда вспоминал Рэчел с искренней теплотой и любовью — кажется, невозможно было не любить эту темноволосую девушку, обладавшую удивительным, каким-то застенчивым изяществом, которую, однако, две вещи на свете способны были мгновенно воспламенить: звуки ее виолончели и присутствие Пола Шафера. У Кевина каждый раз перехватывало дыхание, когда он видел это — огонь, который вспыхивал в ее темных очах, когда в комнату еще только должен был войти Пол. Впрочем, замечал он и то, как нерешительно, с трудом раскрывается навстречу этой прелестной девушке душа его гордого друга. Но все же раскрывается — с верой, с надеждой. А потом все вдруг разлетелось вдребезги, и он стоял со слезами бессилия на глазах рядом с Полом в приемном покое больницы Св. Михаила, когда хирург сказал им, что Рэчел умерла, а лицо Пола Шафера после этих слов превратилось в застывшую маску. И тогда Пол произнес ту единственную фразу, после которой никто более не слышал от него ни словечка о гибели Рэчел: «Это должен был быть я». Он сказал это и ушел в ночь из чересчур ярко освещенного приемного покоя больницы. Ушел один.
Мысли Кевина нарушил вдруг совсем иной голос, обращавшийся к нему и принадлежавший совсем другой, теперешней ночи и совсем другому, чужому миру:
— Эррон уже внизу. Теперь твоя очередь, друг Кевин, — сказал Дьярмуд. И действительно, веревка больше не была натянута, а плясала в воздухе над пропастью, и это означало, что Эррон благополучно достиг дна ущелья.
Кевин, не думая больше ни о чем, поплевал по примеру Эррона на ладони и, покрепче ухватившись за конец веревки, скользнул вниз.
Притормаживая носками сапог о скалу для того, чтобы сохранить равновесие и уменьшить скорость, он осторожно спускался, перехватывая руками веревку, навстречу все более усиливавшемуся реву потока, зажатого в Саэренской горловине. Из отвесной скалы, по которой он спускался, торчали острые обломки — вполне реальная угроза, что веревка перетрется об один из них, — однако поделать с этим ничего было нельзя. И ничем нельзя было уменьшить боль в ободранных до крови, огнем горевших ладонях. Кевин лишь однажды посмотрел вниз, и у него сразу закружилась голова — с такой скоростью мчался там грохочущий поток. Повернувшись лицом к отвесному утесу и пытаясь сосредоточиться исключительно на спуске, Кевин некоторое время повисел неподвижно, а потом, несколько успокоившись, продолжил скольжение вниз, цепляясь руками, отталкиваясь и притормаживая носками сапог, вниз, вниз, туда, где ждала ненасытная река.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Кевин легко бежал рядом с Коллом, чувствуя, что его буквально распирает от какого-то яростно-радостного возбуждения, которое все усиливалось. Потом они пошли медленнее, пригнувшись к самой земле, а потом и поползли, и наконец, достигнув края утеса, он смог заглянуть вниз.
Саэрен была самой крупной рекой к западу от горного массива Эриду. Эффектными водопадами падая со скал в долины, она с ревом вырывалась на простор западного края, где должна была бы замедлить свой бег и разлиться по равнине, если бы страшный природный катаклизм на заре мира не разорвал здесь землю напополам — несколько тысячелетий назад вследствие мощного землетрясения в этом месте пролегла глубокая трещина, похожая на рваную рану: Саэренская горловина. И по этому узкому глубокому ущелью грохотала теперь река, непреодолимой преградой отделяя Бреннин, яростным рывком стихии заброшенный на возвышенность, от Катала, расположенного на низменном южном берегу и славящегося своими плодородными землями. Великая Саэрен никогда не замедляла здесь свой бег и никогда не отклонялась от проложенного ею русла, и даже самое засушливое лето в северной части Фьонавара не способно было умалить ее мощь. Река кипела и плевалась пеной в глубоком ущелье, на расстоянии двух сотен футов от них, посверкивая в лунном свете, свирепая и прекрасная. Неужели здесь им и предстоит спуститься к этой бешеной воде, прямо с этого вот утеса, настолько крутого, что просто невозможно поверить в возможность спуска?
— Если упадете, — сказал без улыбки Дьярмуд, — постарайтесь не кричать: вы можете выдать остальных.
Теперь Кевин наконец смог немного разглядеть противоположный и тоже совершенно отвесный берег реки. Он был расположен значительно ниже той точки, где они сейчас находились. Там горели сторожевые костры и виднелись темные фигурки воинов Катала — то были передовые пограничные посты, охранявшие земли и сады Катала от практически неосуществимого вторжения с севера.
Кевин, с трудом сдерживая дрожь, выругался и прошептал:
— Это же невозможно! Чего им там бояться? Ведь здесь никогда и никто перебраться не сможет!
— Да, разлом здесь глубокий, — спокойно кивнул Колл, лежавший на краю справа от Кевина. — Но Дьяр говорит, что несколько веков назад через Саэрен кое-кто все же перебрался, причем удачно. Правда, всего единожды. Вот мы и попробуем сделать это во второй раз.
— Черт побери, неужели только развлечения ради? — рассердился Кевин, все еще не веря тому, что они действительно будут сейчас штурмовать эту бешеную реку. — А что, собственно, случилось? Вам с принцем что, в триктрак играть надоело?
— Во что играть?
— Неважно, — буркнул, опомнившись, Кевин.
Да, по правде говоря, и объяснять-то, что такое триктрак, было уже некогда: Дьярмуд, находившийся справа от них и чуть дальше, тихо сказал что-то Эррону, и тот, гибкий и ловкий, мгновенно бросился к большому корявому дереву, которого Кевин в темноте даже и не заметил, и стал тщательно привязывать к стволу веревку. Затянув последний узел, Эррон сбросил конец веревки с обрыва и стал понемногу травить ее, придерживая руками. Когда последнее кольцо исчезло во тьме, Эррон поплевал на ладони и вопросительно глянул на Дьярмуда. Принц кивнул, и молодой воин шагнул вперед и исчез за краем обрыва.
Все точно загипнотизированные следили за туго натянувшейся веревкой. Колл даже разок сходил к дереву и проверил крепость узла. Ожидание было настолько тягостным, что ладони у Кевина от волнения стали влажными, и он тайком вытер их о штаны. Затем — по ту сторону натянутой веревки — он заметил Пола Шафера; тот смотрел на него, но в темноте лицо его ясно разглядеть было невозможно. И все же что-то в выражении этого лица, некая странная и строгая отчужденность, внезапно заставило Кевина осознать, ЧТО может сейчас произойти. Мысль об этом ледяным холодом обдала его с головы до ног и безжалостно вернула к воспоминаниям о той ночи, которую он тщетно старался забыть навсегда, — к той ночи, когда погибла Рэчел Кинкейд.
Впрочем, он всегда вспоминал Рэчел с искренней теплотой и любовью — кажется, невозможно было не любить эту темноволосую девушку, обладавшую удивительным, каким-то застенчивым изяществом, которую, однако, две вещи на свете способны были мгновенно воспламенить: звуки ее виолончели и присутствие Пола Шафера. У Кевина каждый раз перехватывало дыхание, когда он видел это — огонь, который вспыхивал в ее темных очах, когда в комнату еще только должен был войти Пол. Впрочем, замечал он и то, как нерешительно, с трудом раскрывается навстречу этой прелестной девушке душа его гордого друга. Но все же раскрывается — с верой, с надеждой. А потом все вдруг разлетелось вдребезги, и он стоял со слезами бессилия на глазах рядом с Полом в приемном покое больницы Св. Михаила, когда хирург сказал им, что Рэчел умерла, а лицо Пола Шафера после этих слов превратилось в застывшую маску. И тогда Пол произнес ту единственную фразу, после которой никто более не слышал от него ни словечка о гибели Рэчел: «Это должен был быть я». Он сказал это и ушел в ночь из чересчур ярко освещенного приемного покоя больницы. Ушел один.
Мысли Кевина нарушил вдруг совсем иной голос, обращавшийся к нему и принадлежавший совсем другой, теперешней ночи и совсем другому, чужому миру:
— Эррон уже внизу. Теперь твоя очередь, друг Кевин, — сказал Дьярмуд. И действительно, веревка больше не была натянута, а плясала в воздухе над пропастью, и это означало, что Эррон благополучно достиг дна ущелья.
Кевин, не думая больше ни о чем, поплевал по примеру Эррона на ладони и, покрепче ухватившись за конец веревки, скользнул вниз.
Притормаживая носками сапог о скалу для того, чтобы сохранить равновесие и уменьшить скорость, он осторожно спускался, перехватывая руками веревку, навстречу все более усиливавшемуся реву потока, зажатого в Саэренской горловине. Из отвесной скалы, по которой он спускался, торчали острые обломки — вполне реальная угроза, что веревка перетрется об один из них, — однако поделать с этим ничего было нельзя. И ничем нельзя было уменьшить боль в ободранных до крови, огнем горевших ладонях. Кевин лишь однажды посмотрел вниз, и у него сразу закружилась голова — с такой скоростью мчался там грохочущий поток. Повернувшись лицом к отвесному утесу и пытаясь сосредоточиться исключительно на спуске, Кевин некоторое время повисел неподвижно, а потом, несколько успокоившись, продолжил скольжение вниз, цепляясь руками, отталкиваясь и притормаживая носками сапог, вниз, вниз, туда, где ждала ненасытная река.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124