Новый герцог, новая фаворитка герцога, новый Верховный иллюстратор. Возможно, теперь все пойдет по-новому; возможно, народ снова полюбит Семью Грихальва.
– Но я тоже хочу, чтобы кто-нибудь придумал, как вернуть молодость моим суставам… – Он поднял руки, взглянул на распухшие костяшки пальцев. Ощутил боль в позвоночнике. “Откуда у тебя уверенность, что сам я пекусь о благе семьи? Что, если мною тоже движет лишь моя одержимость?” – Костная лихорадка приходит к каждому из нас. Приходит и убивает.
– И к Сарио? – спросил Дэво. – Думаешь, она и его убьет? Или он убьет нас?
Раймон был настолько ошеломлен, что перестал чувствовать боль в руках и спине. Он опустил ладони на колени и посмотрел на человека, который вместе с Артурро лепил его душу.
– Сарио очень рано научился делать и носить маски, – сказал Дэво. – Причем надежные маски: видимые, но непроницаемые. По его лицу невозможно понять, что он думает. Правда, видны дерзость и честолюбие, но мы за такие грехи не наказываем, за это карает Матерь. – Он остановил качавшийся на цепочке Золотой Ключ. – А ты, Раймон, никогда не делал масок. И не носил. – Он перевел взгляд на икону. – Если бы я захотел узнать, на что способен Сарио, если бы я хотел увидеть его печаль, раскаяние, мучительный страх – все чувства, которые он никогда не покажет, – мне было бы достаточно взглянуть на твое лицо. Оно – как открытая книга.
В костях Раймона зашевелился холод. Казалось, вдруг сменилось время года и на дворе не сырая жара, а колючая стужа.
– Да, три поколения Грихальва не дали герцогам ни одного придворного, а теперь наша мечта сбылась. Но все-таки не кажется ли тебе, что она сбылась слишком рано? Сарио вознесся не только над всеми нами, но и над нашей дисциплиной, и мы не ведаем, чего от него ожидать. – Дэво немного помолчал, прикрывая дрожащей рукой Чиеву до'Орро. – А ты не такой.
Раймон заговорил. Язык плохо слушался, казалось, звуки исходят из чужого горла.
– Он такой, каким мы его сделали.
– Эйха, я в это не верю. Я думаю, Сарио вылепил себя сам. – Голос старика был абсолютно спокоен. – Разве что получил от тебя немного самоуверенности и безрассудства.
Растущая тревога заставила Раймона сорваться на крик:
– Нам был необходим кто-нибудь вроде Сарио! Эхо его слов быстро умерло в сумраке молельни.
– Да, ты прав: вроде Сарио. Но не обязательно он. – Дэво поерзал, подошвы башмаков шаркнули по плитам. – Когда в инструменте изъян, инструмент ломается. И при этом он может ранить того, кто им пользуется.
– Может. А может и не ранить.
– Сознавая возможность беды, надо сознавать и свою ответственность. Если беда случится, виноват будет тот, кто предвидел ее, но не предотвратил. Раймон стиснул зубы и процедил:
– Пресвятая Матерь! Чего ты от меня хочешь? Дэво печально вздохнул.
– Ничего сверх того, что всегда получал от тебя, фрато мейо. Правды.
Скрежеща зубами, Раймон смотрел на икону, стоящую в трех шагах от него на столе. Плакирование золотом, работа нечабвеннго Артурро.
– Поэтому ты и пришел?
"Из-за иконы. Из-за Артурро. Из-за того, что я не способен лгать здесь, сейчас, перед Матерью”.
– Потому что ты никогда не пытался лгать, и я не сомневался, что тебе нужна божественная поддержка. – Дэво с трудом поднялся, неуклюже повернулся к двери. – Раймон, именем нашей Пресвятой Матери и Ее Милостивого Сына говорю тебе: со дня нашего величайшего торжества – первого такого дня, с тех пор как Верро Грихальва уничтожил Кита'аб, – мы не властны над своей судьбой.
Пока Дэво не затворил за собой дверь, Раймон сидел неподвижно и безмолвно, а потом всхлипнул и перестал сдерживать дрожь.
«О Матра! Ну почему у Дэво пришелся к слову именно Кита'аб? Разве нельзя было без этого обойтись?»
В том-то и ирония, что нельзя. Слишком крепко судьба Кита'аба сплелась с судьбой рода Грихальва. Слишком долго он влиял на жизнь Грихальва, на компордотту, и вот превратился в копье, способное пронзать и плоть, и дух.
"Ох-хо-хо. В конце концов я ни за что не стану Премио Фрато”.
Кряхтя по-стариковски, Раймон поднялся со скамьи. По слухам, Сарагоса Серрано выглядел ничуть не лучше его: сутулый, голова всегда опущена, пораженные костной лихорадкой руки сжаты в бессильные уродливые кулаки.
Раймон вновь опустился на колени перед иконой.
– Я его спустил с цепи, – признался он Матре. – Дал ему право поступать, как он сочтет нужным, чтобы стать Верховным иллюстратором…
Инструмент с изъяном – так сказал Дэво.
–..И теперь, когда он наконец-то рядом с самим герцогом, молю: благослови имя и семя его, и на этом миссия моя будет выполнена. Милая Матерь, Ты мудра. Ты всегда щедра, и я никогда не подвергал сомнению Твою священную компордотту. Но все же позволь в безмерной милости Твоей сказать вот что: если Сарио будет трудиться на благо семьи, герцога и герцогства, я утешу себя мыслью, что сделал правильный выбор. И жертва моя не напрасна.
Глава 21
Точно затравленный волк в ловчей яме, сидел Алехандро в кресле своего покойного отца. Его окружала толпа советников, и все советовали наперебой. Всего лишь два дня назад он узнал о гибели Бальтрана и еще не оправился от потрясения, не успел смириться с потерей. Ему просто-напросто не дали прийти в себя; придворные обрушили на него гору проблем, каждый считал своим долгом напомнить, что вместе с горем Алехандро досталось и герцогство.
Советники раньше него избыли горечь утраты, чего нельзя было сказать о жажде мести. Они предлагали начать войну. Безотлагательно. И требовали его решения. Столь же безотлагательно.
Он поерзал в кресле, отметив, что жесткое кожаное сиденье, сработанное больше двадцати лет назад в расчете на выносливого, сильного и непоседливого Бальтрана до'Верраду, ничуть не подходит его сильному и непоседливому, но еще слишком молодому сыну. Нужен изрядный срок, чтобы обрести отцовское умение спокойно, солидно, уверенно держаться на людях.
"Но мне времени не дадут. Ни за что”.
Алехандро снова поерзал и зло посмотрел на советников.
Точь-в-точь гончие псы. Ждут, когда волк подставит брюхо.
За эти два дня он усвоил, что от вежливости и сдержанности, дающихся ему огромной ценой, проку никакого. Он – герцог, об этом ему твердили постоянно и с таким пылом, что возникло сомнение: а сами-то они в это верят? Или их нужно убеждать? Но ему не давали возможности высказаться. Любые его попытки выразить свое мнение наталкивались на враждебное молчание и лишь изредка – на вежливые возражения.
В нем поднималась злость.
Да они меня ни в грош не ставят!
Если дать выход раздражению и горечи, накричать на советников, как уже случилось однажды, они, наверное, его выслушают. Но он предпочитал держать себя в руках. Нельзя закатывать истерики:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100