Дилаф выступил из крута, и следом за ним воины двинулись вверх по улице. Насколько мог судить Хратен, граждет взял с собой почти всех монахов, оставив Арелон на попечение обычных фьерденских солдат, за которыми приглядывали несколько дахорцев. Арелон и Элантрис уже пали; следующая решающая битва разыграется в Теоде. В горящем взгляде Дилафа ясно читалось, что тот не угомонится, пока последний человек эйонского происхождения не испустит предсмертный вздох.
Дилаф высмотрел здание с плоской крышей и взмахом приказал своим людям взобраться наверх. С силой и выносливостью дахорцев — задача проще простого; они подпрыгивали на невероятную высоту и карабкались по поверхностям, где ни один нормальный человек не нашел бы опоры. Хратена перекинули через плечо, и земля перед его глазами начала быстро удаляться. Монах буквально взлетел вместе с ним на крышу, несмотря на доспех джьерна. Пусть Дахор выпускал в свет чудовищ, но их могущество поневоле внушало благоговение.
Дахорец без церемоний уронил верховного жреца на крышу, так что доспех звякнул о камень. Хратен поднялся на ноги, и его глаза встретились со взглядом принцессы. Лицо Сарин свела гримаса ненависти: конечно, она винила в происходящем его. Девушка не понимала, что в какой-то степени джьерн был таким же пленником, как и она.
Дилаф подошел к краю крыши и оглядел город. В огромном заливе вставал на якорь теоданский флот.
— Мы прибыли слишком рано, — объявил он. — Придется подождать.
С высоты город казался мирно спящим. Галладон взобрался на высокий валун и смотрел, как утренняя заря подбирается к Каи, как будто отбрасывая невидимой рукой темный занавес. Если постараться, то можно убедить себя, что дым на улицах поднимается из труб, а не с пепелищ. Что темные точки на улицах — не мертвые тела, а кусты или выставленные из домов ящики, а пятна алой крови на мостовой — игра рассветных лучей.
Дьюл не выдержал и отвернулся от города. В Каи царил покой, но это был покой смерти, а не мирно отдыхающего города. Не следовало обманывать себя. Если бы он с самого начала смотрел на вещи трезво, он не позволил бы Раодену вытащить себя из сточных канав Элантриса. Не позволил бы присущей принцу жизнерадостности затмить здравый смысл. Он бы никогда не поверил, что элантрийское проклятие может принести что-либо, кроме боли; не посмел бы надеяться на лучшее.
К сожалению, он прислушался к Раодену. Как последний руло, поверил его мечтам. Когда-то он считал, что больше не способен испытывать надежду — он прогнал обманщицу прочь, не доверяя несбыточным обещаниям. Не следовало снова подпускать ее к сердцу; тогда не пришлось бы волноваться об идущем по пятам разочаровании.
— Во имя Долокена, сюл, — Галладон заглянул в бессмысленное лицо Раодена, — до чего ты меня довел.
Но, что хуже всего, он все еще надеялся. Зажженный Раоденом огонь еще горел в его груди, как ни пытался он задавить его. Перед глазами стояла разрушенная община: Мареш с огромной рваной дырой в груди; тихий Таан, чья голова полностью скрывалась под большим валуном, но пальцы еще шевелились. Старый Кахар, который почти в одиночку отмыл до блеска Новый Элантрис, без руки и обеих ног.
Галладон стоял посреди останков и во весь голос кричал на Раодена, ругая друга за то, что он оставил их, бросил в решительную минуту. Променял на Сарин.
И тем не менее он продолжал надеяться.
Надежда притаилась в укромном уголке сердца, как маленькая мышь, перепуганная бушующими вокруг гневом, яростью и отчаянием. И все же каждый раз, когда он пытался ухватить и выбросить ее, она ускользала и перебегала в другой уголок. Именно она побудила его оставить мертвецов и ползком выбраться из Элантриса, отыскать Раодена и верить, что принц сможет все исправить.
«Это ты дурак, Галладон, — горько твердил себе дыол, — Не Раоден, а ты. Он не мог идти против своей натуры, но ты-то должен был понимать, какой конец вас ждет!»
И все же он надеялся, что Раоден вот-вот встанет и найдет выход из положения. Казалось, что друг наложил на него заклятие, заронил зерно веры в лучшее, которого никак не выкорчевать. Галладон не мог избавиться от надежды, и скорее всего она останется с ним до конца, пока он не упадет в озеро.
Дьюл без слов кивнул Карате, и они вдвоем подняли принца, готовые совершить последний рывок. Через несколько минут он позабудет наконец и о надежде, и об отчаянии.
Элантрис накрывала темнота, хотя рассвет уже разгорался на горизонте. Высокие стены отбрасывали густую тень, не давая солнечному свету проникнуть в город, продлевая ночь. Горожан согнали на привратную площадь, где их уже поджидали фьерденцы. Они сооружали. огромный костер, топливо несли из Каи, причем в ход шло все, от мебели до разобранных на доски домишек бедного люда.
Люкела удивило, что в Элантрисе их поджидали всего трое демонических воинов, которые наблюдали за работами. Костер собирали обычные солдаты, чьи доспехи покрывали алые короткие плащи, выдававшие в них дереитских монахов. Они работали быстро и не встречались глазами с пленниками — очевидно, предпочитали не задумываться, для чего именно собирают топливо.
Люкел тоже старался не заглядывать в будущее.
Джалла прижалась к нему, девушка всем телом сотрясалась от страха. Люкел пытался убедить ее выступить вперед, признаться в свордийском происхождении и умолять о пощаде, но она отказалась наотрез. Обычно его жена вела себя так тихо и непритязательно, что незнакомые люди принимали ее за слабовольную, покорную мужу женщину. Но стоило посмотреть на Джаллу сейчас, когда она непреклонно отказалась покинуть супруга перед лицом верной смерти, они бы поняли свою ошибку. Из всех удачно совершенных сделок и авантюр Люкела самую ценную награду принесла ему любовь Джаллы.
Теперь, когда Киин лежал без сознания, Даора с детьми тянулись за опорой к нему. Только Адиен стоял в стороне, не отрывая взгляда от груды топлива, и бормотал себе под нос какие-то цифры.
Люкел оглядел толпу знати, он попытался ободрить их улыбкой, хотя сам не верил в спасение. Видимо, Элантрису суждено стать их общей могилой. В задних рядах толпы, скрытый от солдат стоящими впереди, его внимание привлек Шуден. Он стоял с закрытыми глазами, а его руки медленно выписывали в воздухе повторяющийся узор.
Поначалу Люкел испугался, что от потрясений джиндосец лишился разума, но потом вспомнил странный танец, который Шуден показывал в первый день занятий по фехтованию: Чей Шан.
Шуден медленно взмахивал руками, пока ничто не выдавало намека на грядущее буйство движений. Молодой купец с растущей решимостью наблюдал за другом, каким-то образом понимая, что проиходит у того в голове. Шуден не умел сражаться, но он не даст безропотно убить тех, кого любит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167