— Мне не хотелось бы, чтобы Эльвира еще и дальше страдала, — отозвался Казальс.
— Вот именно. Какой отец, если он достоин быть отцом, этого захочет? Позволь мне объяснить тебе, что ее ждет в суде. Ей придется сесть в свидетельское кресло и рассказывать во всех подробностях, а то и повторять несколько раз перед толпой чужих людей, журналистов и просто любопытных, которые придут туда, потому что любят всякую грязь, — рассказывать, что с ней произошло.
— Ей придется это делать?
— Боюсь, что да. И ее подвергнут перекрестному допросу. Присутствовал ты когда-нибудь при перекрестном допросе? Это может травмировать человека. А некоторые адвокаты применяют и тактику запугивания, пытаясь взволновать свидетеля, заставить противоречить самому себе и тем самым выставить его лгуном. Представь себе девочку из приличной семьи, которую подвергают подобной пытке — публичному обсуждению всех деталей того, что якобы произошло.
— «Якобы», мистер Грабчек?
— Это — лишь юридический термин, Роберто. Любое преступление остается под вопросом, пока оно не доказано. Юридическая тонкость. А теперь давай посмотрим на дело с другой точки зрения. Если даже Эльвира решится на столь тяжкое испытание, это все равно может ни к чему не привести. Три из четырех дел об изнасиловании суд даже не принимает к рассмотрению. А причина, как объяснили мне мои друзья-адвокаты, состоит в юридической презумпции, заключающейся в том, что любая сильная и здоровая молодая женщина в состоянии защитить свою честь от посягательств мужчины, если, конечно, ему никто не помогает. Правда, если ее ударили по голове или придушили, тогда другое дело. В остальных же случаях всегда есть доля сомнения, и присяжные не склонны признавать подсудимого виновным.
Лицо Казальса вдруг постарело, рот искривился. Грабчек знал, что пуэрториканцы легко льют слезы, а слез он боялся. За косо повешенной занавеской в доме напротив он заметил движение. В каждом из трех окон, которые были видны, появилась черная, словно отлакированная, голова.
— И что же, по-вашему, мне следует делать, мистер Грабчек? — спросил Казальс.
— Что тебе следует делать, Роберто? Ничего сложного, могу тебя уверить. Как я понимаю, мы оба хотим избавить людей от ненужных страданий. В каком — то смысле этого молодого человека можно не только осудить, но и пожалеть, ибо до конца жизни его будут терзать страшные угрызения совести. Но меня больше заботят его родители. Его отец и мать — самые достойные люди, каких я знаю. Их не просто уважают в нашем городе, их искренне любят. Попробуй поставить себя на место мистера Стивенса. Скандал такого рода убьет его. Я всегда говорю, что рядом с виновным страдает и невинный. Вы должны встретиться. Они чудесные люди, и я случайно знаю — но это строго между нами, — что мистер Стивенс, отец юноши, дорого бы дал, чтобы загладить вину сына.
Соображает ли этот малый, о чем идет речь? Грабчек опасался напрасно: Казальс явно не кипел злобой. Или он просто затаился и высчитывает, сколько с них содрать? Тоже вряд ли. Грабчек пришел к выводу, что Казальс просто глуп, о чем приходится лишь сожалеть: ведь по глупости он того и гляди упустит свою выгоду. На его лице, застывшем в смирении, жили только глаза. Ну и дом, подумал Грабчек. Он и представить себе не мог, что до сих пор существуют такие жилища. Вязкий клубок музыки, рвущейся из проигрывателей и радиоприемников, смешиваясь с отдаленными взвизгами детей, плыл в стоячем воздухе, а в квартирах, разделенных тонкими перегородками, что-то булькало и бурчало, словно в пустом желудке.
— Слишком большие у нас города, вот что, — продолжал Грабчек. На эту мысль его навела убогость окружающей обстановки. — Нужно как-то помочь вам. Ваши дети имеют право, как и все другие дети, спокойно играть на зеленых лужайках, среди цветов и деревьев. Послушай, Роберто, не будем ходить вокруг да около. Мистер Стивенс готов позаботиться о вас. Ты по болезни потерял работу, он завтра же найдет тебе другую. И отыщет сам дом в таком месте, где воздух, как в лесу. Что ты на это скажешь? — Он сделал паузу и, сменив чересчур бодрый тон на более подходящий к случаю, умеренно-торжественный, продолжал:
— И мы не должны забывать об Эльвире. Мистер Стивенс готов положить на банковский счет… ну, скажем, несколько тысяч долларов, чтобы обеспечить ее будущее, чтобы у девочки было приданое.
Дверь в квартиру чуть приоткрылась, и Грабчек увидел миссис Казальс. Взгляд у нее был робкий, как у испуганного зверька, а лицо, испачканное чем-то, было лицом человека, хорошо знакомого с бедностью. Не верилось, что у нее уже взрослая дочь.
— Прошу вас, мадам, войдите и примите участие в нашей беседе, — предложил ей Грабчек. — Вам известно, я уверен, зачем я здесь. Мы с Роберто, как люди разумные, пытаемся сообща уладить эту неприятную историю и были бы крайне признательны вам за любую помощь, которую вы в состоянии оказать нам как мать Эльвиры.
Миссис Казальс вошла, еле передвигая ноги, словно с трудом избавилась от неких пут, привязывавших ее к лестничной площадке. Она закрыла дверь и стала возле нее, готовая бежать в любую минуту.
— Я пришел по поручению мистера Стивенса, отца юноши, — объяснил Грабчек. — Понимая, какие страдания выпали на долю вашей дочери, он желал бы… э-э… компенсировать…
Миссис Казальс, не поднимая глаз, прошептала что-то по-испански своему мужу.
— Что она сказала? — спросил Грабчек.
— Она хочет знать, согласен ли сын мистера Стивенса жениться на Эльвире, — перевел Казальс.
По его лицу Грабчек видел, что он понимает, насколько это нереально.
— Сын мистера Стивенса, боюсь, еще слишком молод, чтобы принять на себя ту ответственность, которая ложится на человека, связанного супружескими узами, — сказал он. — Но мистер Стивенс готов, как я уже говорил, выплатить вам весьма значительную сумму, кроме того, устроить Роберто на работу и, возможно, даже подыскать для всей семьи более привлекательное жилище.
— И что же я должен за это сделать, мистер Грабчек? — спросил Казальс. Он подошел к жене, взял ее за руку, отворил дверь, ласково вытолкнул ее из комнаты и снова закрыл дверь.
— Почти ничего, Роберто. Все проще простого. За этим делом стоит какой-то чертов доктор. Не понимаю, зачем ему это нужно. Хорошо бы, если бы ты посоветовал ему не совать носа в чужие дела. И кроме того, пускай Эльвира заберет свое заявление из полиции. Вот и все. Ничего больше не требуется. — И жестом фокусника он раскинул руки и улыбнулся.
— Извините, мистер Грабчек, я изо всех сил стараюсь вас понять, но как это — «заберет заявление»?
— Говоря попросту, Роберто, — как можно мягче объяснил Грабчек, — ей нужно сказать, что она сама на все согласилась. Никаких проблем при этом не возникнет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87