– Она взглянула на низкий столик, где ждали бутылочка сакэ и чашка. Всегда, когда он возвращался с той стороны залива, они вместе выпивали по чашке.
– Сейчас, Сикибу, – сказал он. – Я хотел бы узнать, что там с той девушкой.
– Она украла, мой господин. Брошь.
– И давно она вот так привязана?
– С рассвета, мой господин.
– Шесть часов?! Боже мой, по-моему, она уже понесла достаточное наказание.
– Пока что она вообще не понесла никакого наказания, мой господин. Она ожидает вашего решения.
– Тогда пусть её развяжут. – Сикибу – послушная. Гибкая тростинка со стеблем из стали. Её лицо оставалось бесстрастным, взгляд был все так же внимателен. Но намёк вполне ясен. Она хочет быть хозяйкой в своём новом доме. И он должен помнить об этом. Как всё-таки мало он знал этот народ! Он вздохнул.
– Хорошо, Сикибу. Шесть ударов палкой.
– Я сказала ей, что она получит пятьдесят, мой господин.
– Пятьдесят? Боже, Сикибу!
– Если бы её отдали под суд, мой господин, она бы рассталась с головой. Уилл заколебался. Как безмятежно её лицо, как хрупко тело, как послушны руки и ноги! И как твёрд характер.
– Хорошо, – сказал он. – И закончи побыстрей.
– Конечно, мой господин. Вы поможете мне?
– Я должен встретиться с друзьями. – Он поспешил мимо неё, прошёл во внутреннюю комнату и застыл в удивлении, Якоб и Мельхиор, одетые в европейское платье, сидели на циновке, попивая сакэ. Выглядели они так же неуклюже, как и в их последнюю встречу. Завидев его, они вскочили.
– Уилл! – закричал Якоб. – Боже мой, ты выглядишь настоящим Самсоном!
– Точно, – подтвердил Мельхиор. – Тебе идёт быть японцем, Уилл. Вернее, Андзин Миура.
Уилл обнял обоих одновременно.
– Мне кажется, вы просто ревнуете, друзья мои.
– Да, действительно, – согласился Якоб. – Нас провела сюда твоя жена. Очень красивая молодая женщина.
– Благодарю тебя. Вы, конечно же, не откажетесь пообедать со мной. А может, останетесь погостить? Мне столько нужно обсудить с вами! И ещё больше – показать вам. Вы поедете со мной на ту сторону залива, посмотрите корабль, который я строю. Он почти готов к спуску на воду.
Со двора донёсся удар палкой, за ним другой. Гости повернули головы на звук, но тут же забыли о нём.
– Мы слышали о твоих проектах, – сказал Якоб. – И желаем удачи. И пообедаем с тобой с удовольствием, Уилл. Но мы должны отправиться в дорогу завтра утром. Мы отплываем из Нагасаки через неделю.
– Отплываете? – Уилл изумлённо уставился на них, потом нахмурился и сел на циновку. Бутылка сакэ была пуста, И он хлопнул в ладоши. – Объясните, что это значит.
Вопль агонии нарушил ритмичные звуки ударов палки. Боже мой, подумал Уилл. Я весь взмок, а моё орудие, похоже, сделано из железа. А Сикибу? Её лицо будет таким же бесстрастным, как всегда.
Оба голландца тоже сели. Уилл налил сакэ Мельхиору, Мельхиор – Якобу, а Якоб – Уиллу. В этом они все превратились в японцев.
– Дело вот в чём, Уилл, – начал Якоб. – Принц разрешил нам покинуть Японию. Больше того, он настаивает на этом. – Он говорил об этом больше года назад. Я думал, он отложил этот проект. Мельхиор покачал головой:
– Принц хочет, чтобы мы доставили в Голландию письмо. Он крайне недоволен португальцами. Уже несколько лет они не присылали кораблей, а священники настраивают людей против него. Хуже того – говорят, они стали желанными гостями в Осаке, у этого мальчишки Хидеери.
– Это рассердило принца, – объяснил Якоб. – В то же время он понимает, что торговля с Европой выгодна для его народа. Поэтому он обратился к нам. Именно поэтому мы пришли сюда, Уилл.
– Он просил что-нибудь передать мне?
– Нет, ничего. Ты слишком дорог для него, Уилл. И слишком важен. Об этом хорошо известно в Эдо. А ревнуем не только мы – хочу, чтобы ты знал это, Уилл. Но мне пришло в голову, что ты захочешь передать письмо в Англию.
– Да, – сказал Уилл. – Конечно, я напишу письмо. По крайней мере, мастеру Диггинсу. Здесь хватит рынка и для английских кораблей.
Голландцы переглянулись:
– Мы имели в виду госпожу Адамс.
Уилл подлил сакэ. Боже милостивый, подумал он, неужели я так основательно позабыл мою жену, мою дочь? Но у меня есть жена, она ждёт во дворе. Самый очаровательный ребёнок на свете. Не была ли когда-то и Мэри для него самым очаровательным ребёнком? И не оставалась ли Деливеранс до сих пор таким ребёнком? Деливеранс сейчас молодая девушка, ей лет пятнадцать. Наверное, ростом она пошла в отца, а волей, конечно, в мать.
Удары во дворе стихли, и единственным звуком было всхлипывание девушки.
– Конечно, я напишу и Мэри, – сказал он.
О чём ты пишешь жене, которая больше не существует для тебя? Пишешь «дорогая жена», потому что именно так и положено писать в письме. А дальше сидишь и грызёшь перо. Потому что слишком долго ты не писал по-английски, и слова, да и сами буквы, кажутся тебе странными и чужими.
О чём ты пишешь матери своего ребёнка, когда другой ребёнок ожидает тебя за стеной – ребёнок других родителей, но в чреве её зреет твоё собственное семя. Писать – значило снова войти в тот грешный мир, который он оставил за плечами. Мир гнусности и страха, мир преступлений и наказаний. А в этом мире ему бояться, значит, нечего? Нечего – самураю, следующему за золотым веером. Даже месть Тоетоми не достанет его здесь.
Тихий шорох вернул его к действительности. В дверях стоял Мельхиор Зандвоорт, завернувшись в спальное кимоно.
– Заходи, Мельхиор. Заходи. Это очень трудная штука.
– Я тоже так думаю. – Мельхиор уселся перед ним. – Хочешь, я объясню им всё?
– Нет, – ответил Уилл. – Объяснять тут нечего. Во всяком случае, невозможно объяснить это ей. Я просто говорил себе, что она исчезла. Навеки. Я до сих пор говорю это себе. Это будет письмо с того света. Нас наверняка считают мёртвыми, и она наверняка вышла снова замуж. Возможно, мне лучше вообще не писать. И всё же… Я хочу, чтобы она, и все мои друзья, и даже враги в Англии – чтобы все знали, что моя жизнь не закончилась поражением.
– Я передам им это, Уилл, – пообещал Мельхиор.
– Я не сомневаюсь в тебе, Мельхиор; но поймут ли они? Что они знают о Японии – там, в Лаймхаузе? И даже в Уайтхолле. Захотят ли они узнать что-то о том, чего никогда не поймут?
Он начал писать, быстро и ожесточённо.
– Так о чём же ты пишешь?
– Я пишу о нашем путешествии, – ответил Уилл. – Я думаю, это верней всего. Это, может быть, пригодится тем, кто последует за нами.
Теперь его перо летало по бумаге. Наверное, ему всегда хотелось вспомнить о своём путешествии, о последних событиях той, другой, давно ушедшей жизни. О смерти Уилла Адамса и всех его товарищей. О событиях, которые привели к рождению Андзина Миуры, хатамото в сегунате Токугавы.
А после этого рождения? Он писал о Японии, о виденных им чудесах, о чудесах, о которых он слышал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
– Сейчас, Сикибу, – сказал он. – Я хотел бы узнать, что там с той девушкой.
– Она украла, мой господин. Брошь.
– И давно она вот так привязана?
– С рассвета, мой господин.
– Шесть часов?! Боже мой, по-моему, она уже понесла достаточное наказание.
– Пока что она вообще не понесла никакого наказания, мой господин. Она ожидает вашего решения.
– Тогда пусть её развяжут. – Сикибу – послушная. Гибкая тростинка со стеблем из стали. Её лицо оставалось бесстрастным, взгляд был все так же внимателен. Но намёк вполне ясен. Она хочет быть хозяйкой в своём новом доме. И он должен помнить об этом. Как всё-таки мало он знал этот народ! Он вздохнул.
– Хорошо, Сикибу. Шесть ударов палкой.
– Я сказала ей, что она получит пятьдесят, мой господин.
– Пятьдесят? Боже, Сикибу!
– Если бы её отдали под суд, мой господин, она бы рассталась с головой. Уилл заколебался. Как безмятежно её лицо, как хрупко тело, как послушны руки и ноги! И как твёрд характер.
– Хорошо, – сказал он. – И закончи побыстрей.
– Конечно, мой господин. Вы поможете мне?
– Я должен встретиться с друзьями. – Он поспешил мимо неё, прошёл во внутреннюю комнату и застыл в удивлении, Якоб и Мельхиор, одетые в европейское платье, сидели на циновке, попивая сакэ. Выглядели они так же неуклюже, как и в их последнюю встречу. Завидев его, они вскочили.
– Уилл! – закричал Якоб. – Боже мой, ты выглядишь настоящим Самсоном!
– Точно, – подтвердил Мельхиор. – Тебе идёт быть японцем, Уилл. Вернее, Андзин Миура.
Уилл обнял обоих одновременно.
– Мне кажется, вы просто ревнуете, друзья мои.
– Да, действительно, – согласился Якоб. – Нас провела сюда твоя жена. Очень красивая молодая женщина.
– Благодарю тебя. Вы, конечно же, не откажетесь пообедать со мной. А может, останетесь погостить? Мне столько нужно обсудить с вами! И ещё больше – показать вам. Вы поедете со мной на ту сторону залива, посмотрите корабль, который я строю. Он почти готов к спуску на воду.
Со двора донёсся удар палкой, за ним другой. Гости повернули головы на звук, но тут же забыли о нём.
– Мы слышали о твоих проектах, – сказал Якоб. – И желаем удачи. И пообедаем с тобой с удовольствием, Уилл. Но мы должны отправиться в дорогу завтра утром. Мы отплываем из Нагасаки через неделю.
– Отплываете? – Уилл изумлённо уставился на них, потом нахмурился и сел на циновку. Бутылка сакэ была пуста, И он хлопнул в ладоши. – Объясните, что это значит.
Вопль агонии нарушил ритмичные звуки ударов палки. Боже мой, подумал Уилл. Я весь взмок, а моё орудие, похоже, сделано из железа. А Сикибу? Её лицо будет таким же бесстрастным, как всегда.
Оба голландца тоже сели. Уилл налил сакэ Мельхиору, Мельхиор – Якобу, а Якоб – Уиллу. В этом они все превратились в японцев.
– Дело вот в чём, Уилл, – начал Якоб. – Принц разрешил нам покинуть Японию. Больше того, он настаивает на этом. – Он говорил об этом больше года назад. Я думал, он отложил этот проект. Мельхиор покачал головой:
– Принц хочет, чтобы мы доставили в Голландию письмо. Он крайне недоволен португальцами. Уже несколько лет они не присылали кораблей, а священники настраивают людей против него. Хуже того – говорят, они стали желанными гостями в Осаке, у этого мальчишки Хидеери.
– Это рассердило принца, – объяснил Якоб. – В то же время он понимает, что торговля с Европой выгодна для его народа. Поэтому он обратился к нам. Именно поэтому мы пришли сюда, Уилл.
– Он просил что-нибудь передать мне?
– Нет, ничего. Ты слишком дорог для него, Уилл. И слишком важен. Об этом хорошо известно в Эдо. А ревнуем не только мы – хочу, чтобы ты знал это, Уилл. Но мне пришло в голову, что ты захочешь передать письмо в Англию.
– Да, – сказал Уилл. – Конечно, я напишу письмо. По крайней мере, мастеру Диггинсу. Здесь хватит рынка и для английских кораблей.
Голландцы переглянулись:
– Мы имели в виду госпожу Адамс.
Уилл подлил сакэ. Боже милостивый, подумал он, неужели я так основательно позабыл мою жену, мою дочь? Но у меня есть жена, она ждёт во дворе. Самый очаровательный ребёнок на свете. Не была ли когда-то и Мэри для него самым очаровательным ребёнком? И не оставалась ли Деливеранс до сих пор таким ребёнком? Деливеранс сейчас молодая девушка, ей лет пятнадцать. Наверное, ростом она пошла в отца, а волей, конечно, в мать.
Удары во дворе стихли, и единственным звуком было всхлипывание девушки.
– Конечно, я напишу и Мэри, – сказал он.
О чём ты пишешь жене, которая больше не существует для тебя? Пишешь «дорогая жена», потому что именно так и положено писать в письме. А дальше сидишь и грызёшь перо. Потому что слишком долго ты не писал по-английски, и слова, да и сами буквы, кажутся тебе странными и чужими.
О чём ты пишешь матери своего ребёнка, когда другой ребёнок ожидает тебя за стеной – ребёнок других родителей, но в чреве её зреет твоё собственное семя. Писать – значило снова войти в тот грешный мир, который он оставил за плечами. Мир гнусности и страха, мир преступлений и наказаний. А в этом мире ему бояться, значит, нечего? Нечего – самураю, следующему за золотым веером. Даже месть Тоетоми не достанет его здесь.
Тихий шорох вернул его к действительности. В дверях стоял Мельхиор Зандвоорт, завернувшись в спальное кимоно.
– Заходи, Мельхиор. Заходи. Это очень трудная штука.
– Я тоже так думаю. – Мельхиор уселся перед ним. – Хочешь, я объясню им всё?
– Нет, – ответил Уилл. – Объяснять тут нечего. Во всяком случае, невозможно объяснить это ей. Я просто говорил себе, что она исчезла. Навеки. Я до сих пор говорю это себе. Это будет письмо с того света. Нас наверняка считают мёртвыми, и она наверняка вышла снова замуж. Возможно, мне лучше вообще не писать. И всё же… Я хочу, чтобы она, и все мои друзья, и даже враги в Англии – чтобы все знали, что моя жизнь не закончилась поражением.
– Я передам им это, Уилл, – пообещал Мельхиор.
– Я не сомневаюсь в тебе, Мельхиор; но поймут ли они? Что они знают о Японии – там, в Лаймхаузе? И даже в Уайтхолле. Захотят ли они узнать что-то о том, чего никогда не поймут?
Он начал писать, быстро и ожесточённо.
– Так о чём же ты пишешь?
– Я пишу о нашем путешествии, – ответил Уилл. – Я думаю, это верней всего. Это, может быть, пригодится тем, кто последует за нами.
Теперь его перо летало по бумаге. Наверное, ему всегда хотелось вспомнить о своём путешествии, о последних событиях той, другой, давно ушедшей жизни. О смерти Уилла Адамса и всех его товарищей. О событиях, которые привели к рождению Андзина Миуры, хатамото в сегунате Токугавы.
А после этого рождения? Он писал о Японии, о виденных им чудесах, о чудесах, о которых он слышал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123