Впрочем, европейцы опасались клана Токугава, особенно в случае смерти принца. А этого, конечно, ждать осталось не так уж долго. Интересно, думал он, может быть, именно в этом истинная причина того, что он так тянет с решением? Покинуть это место, сказать себе – я больше никогда не увижу Иеясу, никогда больше не почувствую, как затягивают меня в свою глубину эти бездонные глаза, никогда больше не разделить чашку сакэ с этим тонким, блестящим мудрецом, не насладиться его бессмертным напористым, требовательным духом… Это было выше его сил. Лучше уж оставить решение неумолимой природе.
Но сейчас время размышлений и тяжких раздумий позади – во всяком случае, на ближайшее будущее. Как он уже сказал Уикхэму, через несколько дней он снова отправится в путь – в Миуру. К Сикибу. Тринадцать лет. Боже милостивый! Уже тринадцать лет, как она его жена. Боже милостивый. Конечно, она уже не та девочка. Груди стали побольше. Чуть-чуть. На прежнем плоском животе появились едва заметные складки. И, наверное, ещё морщинка под этим остреньким подбородком. И больше ничего. Сравнить это с подушками жира на его собственных бёдрах, с сединой в его бороде, с замедлившимся восстановлением сил, когда она скользнёт своим ароматным, шелковисто-гладким телом вдоль его тела.
Тринадцать лет, а его сердце бьётся все так же учащённо при мысли о том, что вскоре он снова увидит её. Из-за её тела? Нет. Из-за тех разнообразных мелочей, которые составляли их жизнь, чашки сакэ, которая будет ждать его, прикосновения её руки, быстролётной улыбки, которой она поприветствует его, осмотра его владений, управляемых сю и Кимурой с железной дисциплиной, из-за прогулок по саду, когда она неторопливо будет переходить от цветка к цветку, осматривая их с той же тщательностью, с какой она воспитывала своих детей. Из-за того, как она подворачивала рукава кимоно, усаживаясь за составление букетов. Из-за искусства, с каким она сочетала тонкие стебельки. Из-за поклона, с которым она подаёт ему чашку чая.
Значит, он наконец-то влюбился? Нет, это прошло. Но наконец-то он любит. В этом вся разница. Возможно, больше всего остального он боится нарушить это хрупкое равновесие красоты, которое заставляет его ожидать развития событий вместо того, чтобы подчинить их своей воле.
А что она? Любит ли она его? Она его жена, и она утверждает – а он вот уже сколько лет верит ей, – что этот долг определяет все её существование. Конечно, это так. Но что она чувствует? Что за мысли роятся в этой черноволосой головке? Господи, узнать бы наконец – после тринадцати лет! – узнать бы…
Считает ли она, что он трус? Но ведь жена должна знать своего мужа лучше других. И в то же время – что она знает о нём, кроме того, что он – правитель Миуры, человек, делящий с нею брачное ложе? Она никогда не плавала с ним, ни разу даже не ступила на палубу его корабля. Она не знала ничего о мастерстве, которого он достиг в своей профессии, о переполняющей его душу радости, когда якорь вырывается из донного ила и ветер надувает паруса. Она знала лишь, что однажды он столкнулся с Норихазой и его пришлось спасать. Но тогда его храбрость никак не проявилась, у него просто не было другого выхода. Она знала, что он сражался под Секигахарой, – но там дрался почти каждый японец, способный держать оружие.
– Ждут, как стервятники, – проворчал Уикхэм. – Даже голландцы. Уилл взглянул на группу, собравшуюся на причале. Теперь они перебрались в шлюпки, чтобы выйти навстречу кораблю.
– Мельхиор? – Он перегнулся через борт. – Здорово, дружище. – Уилл нахмурился, и душа его вдруг ушла в пятки. На лицах встречавших не было обычных улыбок. – Какие новости?
– Самые печальные, Уилл, – отозвался Мельхиор.
– Страна в пучине войны, – прокричал Кокс.
– Что? Что вы сказали? – Он бросился к трапу, чтобы встретить поднимающихся друзей.
– Оглянись вокруг, Уилл, – сказал Мельхиор, – и ты не найдёшь на Кюсю ни одного самурая. Господин Сацума призвал всех вассалов следовать за ним на север по зову Токугавы.
– Но как это случилось?
– Бог его знает, – ответил Кокс. – Эти люди для меня – загадка.
– Это связано с даром огромной статуи Будды храму в Наре, – объяснил Мельхиор. – Ты знаешь, какое большое значение придавалось этому. Сначала её построили, но пожар наполовину уничтожил её, и пришлось перестраивать. Колокол отлили в прошлом году, и принц пожелал, чтобы юноша Хидеери произнёс слова передачи, ведь он сын Хидееси. Но отношения между Осакой и Эдо настолько испортились, что Едогими запретила сыну покидать крепость. И всё же она совершила ошибку, послав текст речи, чтобы его огласили от имени Хидеери.
– И это привело к войне?
– Да. Ведь в речи содержались какие-то слова, оскорбительные для Токугавы. В сущности, они настолько обозлили жителей Киото, что случился мятеж, и было разрушено множество зданий.
– Какие слова?
– Я плохо знаю язык, Уилл. Но там что-то говорилось о солнце, которое встало на востоке, но теперь теряет свою силу из-за того, что вынуждено делить небо на западе с ярким лунным светом. Это расценили как закат власти Токугавы.
– О боже, – вздохнул Уилл. – Но почему текст речи не был представлен принцу заранее?
– Тут-то и заключается вся загадка, Уилл. Говорят, что Иеясу хорошо знал, что там будет сказано. И всё же позволил оскорбить себя. Последовали переговоры, даже извинения состороны Тоетоми. Но принц объявил, что это заговор против него, и потребовал заложников.
– Но это обычное дело.
– Да, обычное. Но не для заложника такого ранга.
– Он потребовал принцессу Едогими?
– Так говорят.
– Боже милостивый, – произнёс Уилл. – Он намекал мне, что нашёл способ заставить Тоетоми начать войну. Принцесса отказалась?
– С негодованием. И распустила слух, будто это уловка, чтобы заманить её в постель Иеясу. Поэтому принц созвал свои войска на войну, – ответил Кокс.
– Не сомневаюсь, что это лишь малая часть того, что там произошло, – сказал Мельхиор.
– Конечно. – Но он удивился – ведь судьбы стольких людей зависели от этой личной вражды, от этих личных страстей. – Когда это случилось?
– Ссора произошла прошлым летом. Но армии вышли на битву только к сезону Больших снегов.
Это значит, перед самым Рождеством. Какое абсурдное время для начала войны. Потому что он должен был вернуться к ноябрю, но его задержала поломка корабля. Несмотря ни на что, несмотря даже на своё разрешение Уиллу уехать, Иеясу ждал – ждал возвращения своего талисмана, своего Главного Штурмана. Но когда он не вернулся, когда принц, наверное, решил, что больше никогда не увидит его, – Иеясу начал борьбу.
Уилл вздохнул.
– Ну, значит, тебе оказана привилегия наблюдать конец эпохи. Ведь как долго кланы Тоетоми и Токугава противостояли друг другу – по крайней мере, силой духа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
Но сейчас время размышлений и тяжких раздумий позади – во всяком случае, на ближайшее будущее. Как он уже сказал Уикхэму, через несколько дней он снова отправится в путь – в Миуру. К Сикибу. Тринадцать лет. Боже милостивый! Уже тринадцать лет, как она его жена. Боже милостивый. Конечно, она уже не та девочка. Груди стали побольше. Чуть-чуть. На прежнем плоском животе появились едва заметные складки. И, наверное, ещё морщинка под этим остреньким подбородком. И больше ничего. Сравнить это с подушками жира на его собственных бёдрах, с сединой в его бороде, с замедлившимся восстановлением сил, когда она скользнёт своим ароматным, шелковисто-гладким телом вдоль его тела.
Тринадцать лет, а его сердце бьётся все так же учащённо при мысли о том, что вскоре он снова увидит её. Из-за её тела? Нет. Из-за тех разнообразных мелочей, которые составляли их жизнь, чашки сакэ, которая будет ждать его, прикосновения её руки, быстролётной улыбки, которой она поприветствует его, осмотра его владений, управляемых сю и Кимурой с железной дисциплиной, из-за прогулок по саду, когда она неторопливо будет переходить от цветка к цветку, осматривая их с той же тщательностью, с какой она воспитывала своих детей. Из-за того, как она подворачивала рукава кимоно, усаживаясь за составление букетов. Из-за искусства, с каким она сочетала тонкие стебельки. Из-за поклона, с которым она подаёт ему чашку чая.
Значит, он наконец-то влюбился? Нет, это прошло. Но наконец-то он любит. В этом вся разница. Возможно, больше всего остального он боится нарушить это хрупкое равновесие красоты, которое заставляет его ожидать развития событий вместо того, чтобы подчинить их своей воле.
А что она? Любит ли она его? Она его жена, и она утверждает – а он вот уже сколько лет верит ей, – что этот долг определяет все её существование. Конечно, это так. Но что она чувствует? Что за мысли роятся в этой черноволосой головке? Господи, узнать бы наконец – после тринадцати лет! – узнать бы…
Считает ли она, что он трус? Но ведь жена должна знать своего мужа лучше других. И в то же время – что она знает о нём, кроме того, что он – правитель Миуры, человек, делящий с нею брачное ложе? Она никогда не плавала с ним, ни разу даже не ступила на палубу его корабля. Она не знала ничего о мастерстве, которого он достиг в своей профессии, о переполняющей его душу радости, когда якорь вырывается из донного ила и ветер надувает паруса. Она знала лишь, что однажды он столкнулся с Норихазой и его пришлось спасать. Но тогда его храбрость никак не проявилась, у него просто не было другого выхода. Она знала, что он сражался под Секигахарой, – но там дрался почти каждый японец, способный держать оружие.
– Ждут, как стервятники, – проворчал Уикхэм. – Даже голландцы. Уилл взглянул на группу, собравшуюся на причале. Теперь они перебрались в шлюпки, чтобы выйти навстречу кораблю.
– Мельхиор? – Он перегнулся через борт. – Здорово, дружище. – Уилл нахмурился, и душа его вдруг ушла в пятки. На лицах встречавших не было обычных улыбок. – Какие новости?
– Самые печальные, Уилл, – отозвался Мельхиор.
– Страна в пучине войны, – прокричал Кокс.
– Что? Что вы сказали? – Он бросился к трапу, чтобы встретить поднимающихся друзей.
– Оглянись вокруг, Уилл, – сказал Мельхиор, – и ты не найдёшь на Кюсю ни одного самурая. Господин Сацума призвал всех вассалов следовать за ним на север по зову Токугавы.
– Но как это случилось?
– Бог его знает, – ответил Кокс. – Эти люди для меня – загадка.
– Это связано с даром огромной статуи Будды храму в Наре, – объяснил Мельхиор. – Ты знаешь, какое большое значение придавалось этому. Сначала её построили, но пожар наполовину уничтожил её, и пришлось перестраивать. Колокол отлили в прошлом году, и принц пожелал, чтобы юноша Хидеери произнёс слова передачи, ведь он сын Хидееси. Но отношения между Осакой и Эдо настолько испортились, что Едогими запретила сыну покидать крепость. И всё же она совершила ошибку, послав текст речи, чтобы его огласили от имени Хидеери.
– И это привело к войне?
– Да. Ведь в речи содержались какие-то слова, оскорбительные для Токугавы. В сущности, они настолько обозлили жителей Киото, что случился мятеж, и было разрушено множество зданий.
– Какие слова?
– Я плохо знаю язык, Уилл. Но там что-то говорилось о солнце, которое встало на востоке, но теперь теряет свою силу из-за того, что вынуждено делить небо на западе с ярким лунным светом. Это расценили как закат власти Токугавы.
– О боже, – вздохнул Уилл. – Но почему текст речи не был представлен принцу заранее?
– Тут-то и заключается вся загадка, Уилл. Говорят, что Иеясу хорошо знал, что там будет сказано. И всё же позволил оскорбить себя. Последовали переговоры, даже извинения состороны Тоетоми. Но принц объявил, что это заговор против него, и потребовал заложников.
– Но это обычное дело.
– Да, обычное. Но не для заложника такого ранга.
– Он потребовал принцессу Едогими?
– Так говорят.
– Боже милостивый, – произнёс Уилл. – Он намекал мне, что нашёл способ заставить Тоетоми начать войну. Принцесса отказалась?
– С негодованием. И распустила слух, будто это уловка, чтобы заманить её в постель Иеясу. Поэтому принц созвал свои войска на войну, – ответил Кокс.
– Не сомневаюсь, что это лишь малая часть того, что там произошло, – сказал Мельхиор.
– Конечно. – Но он удивился – ведь судьбы стольких людей зависели от этой личной вражды, от этих личных страстей. – Когда это случилось?
– Ссора произошла прошлым летом. Но армии вышли на битву только к сезону Больших снегов.
Это значит, перед самым Рождеством. Какое абсурдное время для начала войны. Потому что он должен был вернуться к ноябрю, но его задержала поломка корабля. Несмотря ни на что, несмотря даже на своё разрешение Уиллу уехать, Иеясу ждал – ждал возвращения своего талисмана, своего Главного Штурмана. Но когда он не вернулся, когда принц, наверное, решил, что больше никогда не увидит его, – Иеясу начал борьбу.
Уилл вздохнул.
– Ну, значит, тебе оказана привилегия наблюдать конец эпохи. Ведь как долго кланы Тоетоми и Токугава противостояли друг другу – по крайней мере, силой духа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123