Читал генерал документ за документом и ощущал странность душевного состояния. Стерва эта Пэн-Иванова-Браун-Родригес. Стерва и преступница. Но, какая молодец! Замаскировалась в джунглях мегаполисов, словно снайпер в нижнекакадусской сельве. Пройдешь, наступишь и не заметишь. Хотя, бабе, оно легче. Иная и без уголовщины каждое утро такую маскировку наводит, что не разберешь какой она, холера, масти? Рыжей, карой или пегой, как киношный инопланетянин.
Но все же молодец, актрисуля. Побольше бы таких в Департаменте! Впрочем, в Департаменте подобных и мало не состояло. И все из-за этого засранца майора. Прошляпить такую кадру! Нет, мало ему отставки. Пусть еще послужит. На Шпицбергене. Как раз приходьковское место вакантно. Заполним.
А Алмазное Пэн-Перышко, судя по всему, в правоохранительном поле зрения присутствовала исключительно виртуальным макаром. Где обитает, с кем сожительствует, кто друзья-приятели, где тусуется – все покрыто мраком, как солдатский сапог гуталином. Только смутно, не в докладах, не в протоколах, не в анонимном звонке, а нюхом сыскарским улавливалась связь Перышка с известным деятелем по кличке Фартовый.
А вот напоследок крупно засветилась. Перла напропалую, следы не зачищала, даже пальчики везде не постеснялась оставить.
Значит шла ва-банк. Значит сильно надо было ей в эту самую ООП-9Х.
Генерал Зиберович со вздохом перевернул последний лист, закрыл папку, аккуратно зашнуровал. Отодвинул в сторону. Подумал и положил в ящик стола. Еще подумавши, запер в сейфе.
Нацедил чаю, отрезал лимона, насыпал сахару. Помешивал ложечкой, качал головой и языком цокал.
– Ну и расклад. Вот петрушка с сельдереем. Как они там, в этой ООП любовный (хе-хе – Зиберович знал локиевы предпочтения) треугольник рамсить будут? Ах, да. Там кажется, есть еще одна сучечка Гильдочка. Ну, квадрат фигура не жесткая, ее хоть ромбом, хоть раком.
Но забавно…
Мойша Рувимович причмокивая, искушивал чаек. Жмурился. Память рождала радужные картины далекого детства: папаша-скорняк распинает крольчачьи шкурки, тушки потрошит. Халат в крови, руки в дерьме. Воображение же, замещало грызунов ликами иными, до боли знакомыми. Землячок Бенька. Бандюган Фартовый. Продавшийся полковник Приходько. Беглый каторжник Стилл Иг. Мондуэл. Шмара и убийца Даймонд Пэн-Перышко. И еще некая туманная, но ладная фигурка ООП-ековской феодалки.
* * *
Изящная табуреточка с разными эбеновыми ножками и золототканой подушечкой не шла ни в какое сравнение с колченогой лавкой захудалого деревенского кабака.
Только сидящий на ней субтильный мужчинка с скукожеными патлами, из гильдии богомазов, желал примостить свое костлявое седалище хоть на наструганную доску, хоть на замшелый камень, хоть на трухлявый пень, только подальше отсюда.
Позади худосочного переминались с ноги на ногу два здоровенных мужика, исключительно в сапогах и кожаных передниках. Один изгибал железный прут, второй мял пальцами медную монету. От мужиков разило потом и чужой болью. На рожах выражение малоосмысленное, но глаз с хозяйки не сводили.
Сама хозяйка – леди Диамант возлегала напротив. Перед ней золотое чеканное блюдо На том блюде разложены ломтики сушеных дынь. Специально для нее из байских краев завезены, мурзой лично доставлены. Кланялся, подлец, постоянно. Льстиво тарабарил безостановочно. А сам, хитро так, на хозяйкины ляжки посматривал. Облизывался.
Ишак похотливый. Шаровары рассупонивал резво, боровом прихрюкивал. Только оголил нечто, трудно обнаруживаемое, да и исполнил работу, быстрее поросячьего визга.
Потом сам поросенком визжал. Долго, почти до рассвета.
Мелочь, но вспомнить приятно. Да и сухофрукты вполне пристойными оказались. Словно из супермаркета.
Улыбалась леди Диамант. Изредка двумя пальчиками брала полуденный деликатес. Всесторонне оглядывала, прикусывала, неторопливо. Пожевывала. Ни на кого не глядела.
Худосочный потел.
– Так, мерзавец. – Соизволила заговорить Скорениха. – Слыхала, побывал ты в Гильдгарде, сучку тамошнюю живописать сподобился. Ну-ка, изобрази ее для меня. Так сказать в триптихе, как в ментовке. В анфас и профили. В натуральный рост и голой.
Худосочный бороденкой тряс, все, мол, в лучшем виде исполню, не извольте тревожиться.
Диамантша и не тревожилась. Привыкла – приказы ее выполнялись неукоснительно. Качественно и в отведенные сроки.
– Ну, ступай. Кисточки тебе выдадут.
Худосочный бы ступал, только ноги подкашивались. Мужики привычно под мышки подхватили, да и прочь уволокли.
Богомаз постарался, как умел. Ясное дело, обнаженной леди Гильду лицезреть ему не доводилось, но воображение художника беспроблемно проникало сквозь наряды. Представляемое порождало греховные мыслишки. Мыслишки же эти, в ночной кельи разрешались непотребно.
Старался, а за спиной сопели фартучные мужики.
Порнушная живопись леди Диамант вполне устроила. Велела в шатре, напротив походного ложа установить. Сей же миг разложила в перинах первого попавшегося. Дескать, смотри, сучечка, как дела обстряпываются.
Отлегло немного. Потому изрядно богомаза наградила. Шкуру снимать не велела и в котле варить не приказала.
Просто, без изысков повесили.
* * *
В трапезном зале Кролико-Предтечинской обители народу собралось видимо-невидимо. Не яблоку – вишенке малой упасть негде. Давно так многолюдно в обители Ингельдотовой не народу не собиралось.
В красном углу, во главе стола величаво восседает иерарх, пророкам равночинный Ингельдот-Кроликоносец. Рядом вдовица с первозванными, курия да причт храмовый. В обширное, что твой трон, кресло взгромоздился Ангел Небесный, уже от хвори колдовской, от бесовского заговора оправившийся, да не вовсе еще. Нет-нет, пустит слюни и загугукает не к месту. На лавках плотно монахи с паломниками чинно сидят, а у стен, да на галерее топчется черный люд, шумит, галдит, онучный дух наводит, прислуге мешает. Да прочь его, вон выгнать, нету такого права. Даже пиво подносят, честь-честью угощают. Потому как собрались в этой зале по причине важной. Ведь пир сегодняшний, ради гостя редкого, гостя многодостойного, учрежден.
Вот он, одесную Ингельдота, скальд седобородый, гусли рядом с креслом покоятся. Для того гостя дорогого, ради песен его и собрались нынче.
Откушали. Утер ладонью вещие свои уста скальд, приподнялся. Поклонился на три стороны, Ингельдоту со вдовицею особо.
– Славен будь Ингельдот-Кроликоносец, славны будьте божьи люди, да обитель святочестная. Спасибо за хлеб-соль. Позволено ли мне, слабосильному, отблагодарить вас не златом, не серебром, но словом песенным, в меру сил моих слабых, недостойному сказку сказать?
Отставил Ингельдот кубок, приподнялся. Поклонился старцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45