Почему?
Где мы потеряли спарку? Зачем, где, в каких валлгальских туманах нуль-транспортировки у нас отшибло сродство плеча? Почему, зачем, какого хрена?
Какого хрена путевые указатели развели дороги нашей судьбы? Какой, бляха-муха, ветер унес наши мечты?
Где? На какой такой развилке случайностей, стохастика реальности осилила детерминанту определенности? Какой блядский расклад разложил императивы по категориям? Подтасовал, заломил, передернул?
– Стиллушка, родненький, где Ты?!
– Где?
Где, а во де где. С первого раза догадаться – во Гильдгарде де.
Рядышком. Со своей Гильдочкой. Дурочкой пользованной, сучкой перетраханной. Псами войны отмаханной, кнуром изъежженой, царюганом обласканной.
И, вот эта, баксовоглазовая стерва, лордова лярва, подстилка зэковская все опаскудила, свое не протямила.
Подставила Перышко.
Грамотно выполненная разведка, стремительный марш-бросок, скрытая концентрация сил. Внезапный, массированный удар тремя подвижными группами по сходящимся направлениям, окружение противника, расчленение и последующее полное уничтожение.
Под корень.
В дрянь грязь и мразь. Кишки по валунам размазала, соплями растерла. Кому головы в кусты, кому на груди кресты.
Все, blyad, по науке, по правилам, blyad, по понятиям, blyad, отработала. И перо в задницу. Что бы Перышко Алмазное призадумалась о делах своих стремных.
Вот и свезло. Ох свезло, blyad, что сдристнула вовремя, в самый раз, тютелька в тютельку. По другому раскладу, огребла бы по полной программе, и не Малыша свежевать – светило самой леди Скорене под свинячьими бивнями корячиться.
Во лопухнулась!
Это и доставало. До самых, холопьем излизанных, пяток доставало!
К вечеру в шатер приперся Локи. Злой как собака. Крупно поцапались. Да на кой ляд этот Локи! Проку с него, как с мужика хрен да ни хрена. Ориентация видишь ли!
Дура, ох дура! Не ради же этого фраера приголубленного, шушеры отмороженной, чма болотного, линяла Алмазное Перышко с большой и малой родины. Сквозь кровь и сопли, огневые и половые контакты прорывалась в сраку гребаную ООП-9Х. Сквозь измены и подставы, сквозь баланду зоны и навороченные понты накрученных саун. Через приморочки обдолбаных педофилов и мазохистские изголения психоаналитической анальности изыскивала дорогу в край милого друга. И такая, срань господня, облома случилась!
Попозже заявился дражайший Скорена. Пьяный, натраханый и доставучий. Его, пинчера мокрожопого, хвала Бафомету, Аллаху и старухе Изергиль убраться нахер трудов не составляло. Только побуревший клинок показать. Мигом слинял. Сученыш.
Спровадила благоверного. Меч выбросила, винища нахлебалась, пластом свалилась на фешенебельную койку. Разревелась выпотрошенной белугой.
Вспоминалось недавнее.
Долго, ох долго пересиливала себя леди Скорена. Как-то не удержалась, послала витязю Небесного Кролика записку. Не простую – золотую табличку, нижнекакадусский кодом процарапанную.
И дождалась. Приехал. Сам один прискакал. Не побоялся. Впрочем всегда таким был. За то Даймон Пэн и любила своего командира – Стилла Иг. Мондуэла.
Круп о круп ехали шагом, пока не посветлело на востоке. Да сколько той летней ночи! Мигом пролетела. Молчали. Только к рассвету натянул Сигмонд поводья. Остановился.
– Прощай, солдат.
Поворотил коня в сторону зари. К своей ненаглядной, небось, намылился.
– Сержант, это из-за рыжей? – Решилась спросить.
– Не рыжей, а бронзово-золотой. Из-за нее то же. Только, боюсь, главного, тебе с твоим бандюганом не уяснить. Видишь ли, существуют принципы, да и присяга, она только раз дается. Впрочем, зря это я… Прощай.
– До свиданья. – Только и могла произнести – слезы душили.
Мондуэл обернулся. На лице увядала утренняя свежесть. Проступала, такая знакомая по кровавым туманам джунглей, безучастная изморозь пустоты. – Не рекомендую, солдат. Место для свиданий не самым удачным станет. Лучше – прощай. – И дал шпоры коню.
И вот эта бронзово-золотая стерва сегодня так опустила Золотое Перышко!
Сочтемся. Blyad буду, сочтемся! За нами не заржавеет, приведение сусальное, дура мельхиоровая!
Ветеран боев в Нижней Какадусии, орденоносный унтер-сержант ОСНаза, киллер по кличке Алмазное Перышко матерно хлюпала носом, измозоленной ладошкой размазывала по щекам слезы.
* * *
Гильде принесли портрет бесноватой Диамант, в замужестве леди Скорены. Долго разглядывала его сенешалевна.
– Стерва. – И выбросила миниатюру прочь, в проем окна. Чтоб о мостовую ударившись, разбилась. На сонмы мелких крупинок расшиблась, ветром прочь унеслась.
Выбросить можно все что угодно. Разбить что попало не трудно.
Стереть из памяти сердца, вот это посложнее.
Нет, Сигмонд словом не обмолвился. Не болтлив избранник сенешалевны. Молчалив, как герою подобает. Не бахвалится о ночи Грауденхольского замка и о прогулке вурдалака помалкивает. Крысьего Хвоста не припоминает.
Сигмонд, Сигмондушко.
Суженый, родимый, неизбывный.
Ангел голубоглазый.
О многом, ох, сколько о многом молчит витязь. Герцог или король иного мира. Про то, свое давешнее владычество, никому, даже ей, своей наперснице, не поведает.
Знает Гильда – случались у родного бабенки. Обязаны были случаться. В том деле житейском горя нет вовсе. Да хоть тут, в замке ими отстроенном, отбанился бы с какой приблудшей гуленой, разве пятнышко парчовый камзол портит? Куда пылинке аксамиты паскудить – сдуть, метлой вон смести, напрочь забыть.
Родник не заплевать.
…Леди Диамант…
Проблядь шикарная.
Стерва стриженая, подстилка скореновская, умница заоблачная, дура великосветская. Откуда принесла, тебя нелегкая?
Вестимо откуда – из краев друга милого. От туда. Больше неоткуда.
Сердце зябнет. Туман по душе стелется. Ядовитым аспидом ползает. Рысиными когтями царапает. Волчьим наметом перси топчет.
Там, в краях далеких, была Диамантша витязю не сестрой, не другом, не сотоварищем. Была она…
Нет! Не была! Не могла быть. Не должна была быть!
Сигмонд, Сигмондушко.
Суженый, родимый, неизбывный.
Ангел голубоглазый.
Все то у нас хорошо, славно сложилось, ладо мое. Бок о бок пробирались дебрями Блудного бора, Сатановскую пустошь миновали, сквозь варяжские хирды прорубились, меж холмами тропу костями засыпали. В горном распадке утренняя заря обоюдной клятве внемлила и восходящее светило озарило нашу стезю.
Все-то ладно. Да горюшко одно – нету нас дитятки, сыночка, кровинушки. Наследника славы родительской. Приемника доблести отцовской. Надежды ныне и присных гильдгардовцев.
Сигмонд не попрекает. Виду не кажет, как горько ему. Косых, лукавых взглядов словно не замечает. К нушничаниям глух, ухмылкам королевских лизоблюдов внимания не придает.
Славный в рати, привычно боронит друга, своей груди не щадит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Где мы потеряли спарку? Зачем, где, в каких валлгальских туманах нуль-транспортировки у нас отшибло сродство плеча? Почему, зачем, какого хрена?
Какого хрена путевые указатели развели дороги нашей судьбы? Какой, бляха-муха, ветер унес наши мечты?
Где? На какой такой развилке случайностей, стохастика реальности осилила детерминанту определенности? Какой блядский расклад разложил императивы по категориям? Подтасовал, заломил, передернул?
– Стиллушка, родненький, где Ты?!
– Где?
Где, а во де где. С первого раза догадаться – во Гильдгарде де.
Рядышком. Со своей Гильдочкой. Дурочкой пользованной, сучкой перетраханной. Псами войны отмаханной, кнуром изъежженой, царюганом обласканной.
И, вот эта, баксовоглазовая стерва, лордова лярва, подстилка зэковская все опаскудила, свое не протямила.
Подставила Перышко.
Грамотно выполненная разведка, стремительный марш-бросок, скрытая концентрация сил. Внезапный, массированный удар тремя подвижными группами по сходящимся направлениям, окружение противника, расчленение и последующее полное уничтожение.
Под корень.
В дрянь грязь и мразь. Кишки по валунам размазала, соплями растерла. Кому головы в кусты, кому на груди кресты.
Все, blyad, по науке, по правилам, blyad, по понятиям, blyad, отработала. И перо в задницу. Что бы Перышко Алмазное призадумалась о делах своих стремных.
Вот и свезло. Ох свезло, blyad, что сдристнула вовремя, в самый раз, тютелька в тютельку. По другому раскладу, огребла бы по полной программе, и не Малыша свежевать – светило самой леди Скорене под свинячьими бивнями корячиться.
Во лопухнулась!
Это и доставало. До самых, холопьем излизанных, пяток доставало!
К вечеру в шатер приперся Локи. Злой как собака. Крупно поцапались. Да на кой ляд этот Локи! Проку с него, как с мужика хрен да ни хрена. Ориентация видишь ли!
Дура, ох дура! Не ради же этого фраера приголубленного, шушеры отмороженной, чма болотного, линяла Алмазное Перышко с большой и малой родины. Сквозь кровь и сопли, огневые и половые контакты прорывалась в сраку гребаную ООП-9Х. Сквозь измены и подставы, сквозь баланду зоны и навороченные понты накрученных саун. Через приморочки обдолбаных педофилов и мазохистские изголения психоаналитической анальности изыскивала дорогу в край милого друга. И такая, срань господня, облома случилась!
Попозже заявился дражайший Скорена. Пьяный, натраханый и доставучий. Его, пинчера мокрожопого, хвала Бафомету, Аллаху и старухе Изергиль убраться нахер трудов не составляло. Только побуревший клинок показать. Мигом слинял. Сученыш.
Спровадила благоверного. Меч выбросила, винища нахлебалась, пластом свалилась на фешенебельную койку. Разревелась выпотрошенной белугой.
Вспоминалось недавнее.
Долго, ох долго пересиливала себя леди Скорена. Как-то не удержалась, послала витязю Небесного Кролика записку. Не простую – золотую табличку, нижнекакадусский кодом процарапанную.
И дождалась. Приехал. Сам один прискакал. Не побоялся. Впрочем всегда таким был. За то Даймон Пэн и любила своего командира – Стилла Иг. Мондуэла.
Круп о круп ехали шагом, пока не посветлело на востоке. Да сколько той летней ночи! Мигом пролетела. Молчали. Только к рассвету натянул Сигмонд поводья. Остановился.
– Прощай, солдат.
Поворотил коня в сторону зари. К своей ненаглядной, небось, намылился.
– Сержант, это из-за рыжей? – Решилась спросить.
– Не рыжей, а бронзово-золотой. Из-за нее то же. Только, боюсь, главного, тебе с твоим бандюганом не уяснить. Видишь ли, существуют принципы, да и присяга, она только раз дается. Впрочем, зря это я… Прощай.
– До свиданья. – Только и могла произнести – слезы душили.
Мондуэл обернулся. На лице увядала утренняя свежесть. Проступала, такая знакомая по кровавым туманам джунглей, безучастная изморозь пустоты. – Не рекомендую, солдат. Место для свиданий не самым удачным станет. Лучше – прощай. – И дал шпоры коню.
И вот эта бронзово-золотая стерва сегодня так опустила Золотое Перышко!
Сочтемся. Blyad буду, сочтемся! За нами не заржавеет, приведение сусальное, дура мельхиоровая!
Ветеран боев в Нижней Какадусии, орденоносный унтер-сержант ОСНаза, киллер по кличке Алмазное Перышко матерно хлюпала носом, измозоленной ладошкой размазывала по щекам слезы.
* * *
Гильде принесли портрет бесноватой Диамант, в замужестве леди Скорены. Долго разглядывала его сенешалевна.
– Стерва. – И выбросила миниатюру прочь, в проем окна. Чтоб о мостовую ударившись, разбилась. На сонмы мелких крупинок расшиблась, ветром прочь унеслась.
Выбросить можно все что угодно. Разбить что попало не трудно.
Стереть из памяти сердца, вот это посложнее.
Нет, Сигмонд словом не обмолвился. Не болтлив избранник сенешалевны. Молчалив, как герою подобает. Не бахвалится о ночи Грауденхольского замка и о прогулке вурдалака помалкивает. Крысьего Хвоста не припоминает.
Сигмонд, Сигмондушко.
Суженый, родимый, неизбывный.
Ангел голубоглазый.
О многом, ох, сколько о многом молчит витязь. Герцог или король иного мира. Про то, свое давешнее владычество, никому, даже ей, своей наперснице, не поведает.
Знает Гильда – случались у родного бабенки. Обязаны были случаться. В том деле житейском горя нет вовсе. Да хоть тут, в замке ими отстроенном, отбанился бы с какой приблудшей гуленой, разве пятнышко парчовый камзол портит? Куда пылинке аксамиты паскудить – сдуть, метлой вон смести, напрочь забыть.
Родник не заплевать.
…Леди Диамант…
Проблядь шикарная.
Стерва стриженая, подстилка скореновская, умница заоблачная, дура великосветская. Откуда принесла, тебя нелегкая?
Вестимо откуда – из краев друга милого. От туда. Больше неоткуда.
Сердце зябнет. Туман по душе стелется. Ядовитым аспидом ползает. Рысиными когтями царапает. Волчьим наметом перси топчет.
Там, в краях далеких, была Диамантша витязю не сестрой, не другом, не сотоварищем. Была она…
Нет! Не была! Не могла быть. Не должна была быть!
Сигмонд, Сигмондушко.
Суженый, родимый, неизбывный.
Ангел голубоглазый.
Все то у нас хорошо, славно сложилось, ладо мое. Бок о бок пробирались дебрями Блудного бора, Сатановскую пустошь миновали, сквозь варяжские хирды прорубились, меж холмами тропу костями засыпали. В горном распадке утренняя заря обоюдной клятве внемлила и восходящее светило озарило нашу стезю.
Все-то ладно. Да горюшко одно – нету нас дитятки, сыночка, кровинушки. Наследника славы родительской. Приемника доблести отцовской. Надежды ныне и присных гильдгардовцев.
Сигмонд не попрекает. Виду не кажет, как горько ему. Косых, лукавых взглядов словно не замечает. К нушничаниям глух, ухмылкам королевских лизоблюдов внимания не придает.
Славный в рати, привычно боронит друга, своей груди не щадит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45