– Змея! – истерически бормотал детина, разглядывая палец и судорожно подсчитывая минуты оставшейся жизни. В его памяти промелькнули кадры из фильма про Индиану Джонса и про змей, охраняющих сокровище.
«Спасаться, спасаться! В медпункт!» – мелькнуло в его голове. Эдик подхватил ружье, но не успел сделать и шага, как из берлоги показалась сначала изумленная мохнатая башка, а следом за ней, охая и причитая, вывалился и весь медведь.
Правый глаз Потапыча был красный и слезился.
– Медведь! – взвизгнул детина.
– Бандит! – ахнул Потапыч и сделал шаг назад. Под его тяжелой лапой хрустнула ветка, и медведь, словно куль муки, повалился в траву.
Эдик судорожно дергал затвор ружья. На его лбу выступили капельки пота, а руки выполняли команду с точностью до наоборот.
Яга Степанидовна поняла, что пора действовать. И хотя ружье в руке шефа тряслось и прыгало как живое, оно тем не менее могло выстрелить. Бабка отбросила ветку в сторону и предстала перед шефом во всей своей красе.
– Ва-ва-ва-вах! – загадочно произнес Эдик, глядя на Ягу и переставая трястись.
А Яга уже подняла правую руку вверх. Рука была сухая и тонкая, как картофельная плеть, и заканчивалась острыми тонкими коготками.
– Чикатилло накатилло! – завывая, произнесла Яга. – Накатилло укатилло!
В следующее мгновение поляна подернулась морозным туманом, земля вздрогнула, и где-то невдалеке, словно невидимый зверь, зашевелился гром.
Яга подняла вторую руку, и туман, свиваясь кольцами, окружил Эдика непроницаемой молочной пеленой.
– Чуфырь! – довольным голосом произнесла Яга, и туман, мгновенно съежившись, уполз в лопухи.
Снова засияло солнце. Эдик все так же стоял на поляне, только вместо новенького помпового ружья у него в руках оказалась толстая суковатая палка, из которой он напрасно старался выстрелить.
– Пу, пу, пу! – стрелял он то в Потапыча, то в Ягу Степанидовну. Старуха смотрела на него с жалостью.
– Может, хватит пукать, – сказала она, одергивая ситцевый фартук, – а то, неровен час, штаны испоганишь.
– Абзац! – прошептал детина, начиная шевелить ногами и переходя на бег на месте. – Мамочки! – Последнее слово он произнес странным, пищащим басом и неожиданно быстро ринулся через лес, оставляя за собой неширокую просеку.
– Чертям лесным тебя отдать бы! – пробормотала Яга, мстительно глядя вслед Эдику.
– Отдай, матушка еще не поздно! – Возле Яги словно из-под земли выросло несколько чертей. Их длинные хвосты от напряжения подергивались и нервно били по траве.
– Страсть как кушать хочется! Давненько такого не едали!
– Не видали! – поправил говоривших один из чертей, тот, что покрупнее. – Нам бы его на пе…
– На перевоспитание! – хором закончили черти.
– Знаю я ваше перевоспитание, – нахмурилась Яга. – Куда участкового дели, схарчили небось? А он ведь только за грибочками пошел прогуляться!
Черти потупились, а один из них принялся стыдливо ковыряться в зубах.
– Да мы его и не видели! – наконец произнес самый маленький.
– Больно он нам нужен, костлявый такой! – отозвался самый длинный.
– Ша! – сказал главный. – Кончай базар! А ты уж, матушка, в следующий раз нас понапрасну не вызывай, конфуз может выйти.
Из полуоткрытой двери приемной директора доносился тихий настойчивый храп. От этого храпа воздух в приемной сгустился и сделался похожим на теплый, сладковатый кисель.
– Может, окно открыть? – предложил Костя, поглядывая на огромную двойную раму. Ее не открывали, наверное, со дня строительства самого здания. Между двумя стеклами скопилось изрядное количество засохших мух, валяющихся просто так или запутавшихся в паутине. Колченогий тщедушный паучишка от нечего делать раскачивался на пыльной серой паутинке. Ему было скучно.
Костя тоже скучал, несмотря на то что Евстигнеев с вечным пылом излагал свою новую гипотезу возникновения Вселенной. Эту гипотезу Евстигнеев выудил из журнала и, слегка подправив, выдавал теперь за свою.
Костя протянул руку к окну, но так и не открыл.
– Толку-то, – остановил его Евстигнеев, – открывай, не открывай, все равно будет душно. Ветра-то нет.
– Штиль, – кивнул Полумраков, доставая платок и утирая лицо. – Интересно, долго он еще проспит? – Савелий имел в виду директора и его привычку предаваться послеобеденному сну.
– Он не спит, а медитирует! – поправил его Евстигнеев. – Разницу чувствуешь?
– Какая разница, кто смешит, кто дразнится, – проворчал Полумраков, и, словно в ответ на это, директор оглушительно рявкнул, и хрустальные подвески на люстре жалобно зазвенели.
– Небось, Лисипицин приснился, – пробормотал Евстигнеев.
– Не дай бог! – испугался Полумраков. – Мне тут вчера…
Договорить он не успел. За дверью надсадно скрипнула скамья, послышался сладкий, с волчьим прискуливанием, зевок, и в дверь просунулось помятое лицо Захара Игнатьевича.
– А, это вы, – буркнул он несколько разочарованно. – Ну заходите, заходите, только ничего не просите. – Последние слова директор произнес, изображая тихую зубную боль.
Захар Игнатьевич уселся в кресло и положил на стол красные пудовые кулаки. Одним кулаком он придавил папку с делами, и Косте на мгновение показалось, что папка жалобно пискнула.
Евстигнеев с Полумраковым переглянулись. Они тоже услышали писк. Захар Игнатьевич озадаченно посмотрел на кулак, потом на папку, приподнял ее и стряхнул на пол расплющенную мышь.
– Слушаю, – смущенно сказал он, убирая папку в стол.
– Мы к вам по поводу пришельца, – начал Евстигнеев. – Вы его знаете.
– Тот, бомжеватый, который у Шлоссера?
– Нет-нет, – Евстигнеев отрицательно покачал головой, – вы же помните, у нас в гостях был.
– А, это тот, костистый… – Захар Игнатьевич кивнул головой.
– Крян, – напомнил Полумраков, которому надоело находиться в роли статиста.
– Армянин? – Захар Игнатьевич поднял кустистые брови. – Вы же говорили – пришелец!
– Совершенно верно, – подтвердил Костя, – просто у него имя такое. По звучанию совпадает с армянским.
– А может, они того? – насторожился директор. – Может, кавказцы уже космос захватили и оттуда теперь до нас добираются?
– Ну что вы! – широко улыбнулся Евстигнеев. – Как можно?
– Очень даже можно! – возразил Захар Игнатьевич. – Кавказцы – они такие. Давеча тоже вот приезжал один. У населения огурцы скупать. И ведь скупил по дешевке, а вы говорите – космос!
– Ну наш-то натуральный пришелец, – спокойно оказал Евстигнеев. – У него даже документы есть. Удостоверение космической личности.
При слове «документы» Захар Игнатьевич облегченно вздохнул и расслабился. Документы он любил и верил им безгранично. Благодаря этой любви он ни разу за все время своей работы не вошел в конфликт с вышестоящим начальством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72