А второй вокзал и вовсе находится в восточной части города и называется Ла- Боль-ле-Пин.
Как опытный бретонец, который все-таки успел в юности прокатиться пару раз от Одьерна до "Берега любви" (так туристы называют прибрежные кварталы Ла-Боли), Борис Корантэн сразу же разобрался с адресом. И сделал надлежащий вывод: люди, снимающие на июль виллу на улице Гномов, в непосредственной близости от парка Дриад, вряд ли принадлежат к высшему свету. Вывод тем более интересный, что виллу снял именно Жильбер Маринье, бывший главный бухгалтер "СЕКАМИ", то бишь фирмы, расположенной в пригороде Сен-Себастьян-сюр-Луар. Отнюдь не аристократ, в ночь своей смерти он принял самое модное на нынешний день в Лос-Анджелесе возбуждающее средство, о существовании которого едва ли подозревало большинство шалопаев из богатых кварталов Ла-Боли.
Вилла называлась "Ла Розетт" и имела форму мельничного жернова, накрытого баскской крышей. Стены кирпично-красного цвета, окна с ярко-зелеными ставнями.
Перед домом разбит чахлый садик, обнесенный типично бретонской оградкой, выкрашенной в кричащий синий цвет. Несколько кустов тамариска и жимолости, обвивающей беседку, в которой семья, должно быть, жарила мясо на мангале. Еще до смерти Маринье... По краям росли кусты роз, изрядно побитые мучнистой росой. В глубине сада, ближе к сарайчику для всякого хлама, за которым виднелся дом в чисто испанском стиле, раскачивались на ветру несколько худосочных приморских сосен. Сразу ?6 видно было, что улица эта оживает лишь в период отпусков, когда на ней появляется толпа ребятишек, раскатывающих на роликовых досках, что зимой здесь должны царить тоска и уныние, усугубляемые солеными декабрьскими штормами. Такова извечная реальность курортных городков, наполняющихся жизнью лишь два-три месяца в году и почти вымирающих на все остальное время.
Корантэн подергал за цепочку возле почтового ящика и услышал серебряный звон колокольчика. Он был приятно изумлен, увидев мадам Маринье: вдова негодяя была просто красавица.
***
Oсталым жестом Франсуаза Маринье подтолкнула к дверям шестилетнего Марка, младшего из двух ее детей.
- Иди поиграй в песочнице с Карин, - печально сказала она. - И прошу тебя, не балуйся.
Черноволосый мальчуган, похожий как две капли воды на отца (Корантэн не поленился хорошенько изучить фотографии в деле), нехотя вышел из комнаты. Оставшись наедине с полицейским, Франсуаза Маринье положила ногу на ногу и прикрыла колени плиссированной цветной юбкой. Гардероб ее довершала простенькая белая блузка. На лице не было и намека на косметику: застывшая маска безразличия и непричастности ко всему происходящему. Светлые с рыжинкой волосы едва причесаны: впустив Корантэна, Франсуаза извинилась, что не успела привести себя в порядок.
Хотя разговаривала она подчеркнуто вежливо, Корантэн мог поклясться, что Франсуаза испытала ужасный шок, который еще далеко не прошел. Он подумал об унизительной пытке, которой она подвергалась последние трое суток. Бесконечные допросы полицейских из Сен-Назера, затем своих, местных, из Ла-Боли, беседы с жандармами, да и журналисты, должно быть, уже начинают на нее наседать...
Незадолго до того, как он пришел сюда, в комиссариате ему показали несколько вырезок из местных газет. Конечно, журналисты занимаются своим делом, их задача, как известно, информировать людей. Но что может быть ужаснее, чем рубрика "Происшествия" в любой газете. Жизнь человеческая в ней выставляется на всеобщее обозрение. Зачастую в грязь втаптываются ни в чем не повинные люди - oелые семьи, вдовы, родственники. Извечная проблема информации. Извечная и неразрешимая...
- Но что же Маринье, каким он был мужем?
- Почему вы меня об этом спрашиваете? - чуть слышно проговорила Франсуаза, в глазах у нее заблестели слезы.
Корантэн прикусил губу. За короткое время, проведенное здесь, он и так уже почти все понял. Эти двое, должно быть, вначале очень любили друг друга. Пылкость свойственна всем молодым и не позволяет им трезво оценить ожидающее их будущее. А тут еще не сошлись характерами. Годы идут, и с ними накапливается груз гнетущей обыденности повседневной жизни. Чувства улетучиваются как дым. На смену им приходит неприязнь, иногда даже ненависть, ссоры по пустякам. И в основе этого, как правило, сексуальная несовместимость. Это видно было невооруженным глазом: пышнотелая, словно налитая соком Франсуаза Маринье, с чувственным ртом и напичканной гормонами плотью, была из тех сильных телом и духом женщин, которые предпочитают заниматься любовью без всяких выкрутасов, что, видимо, совершенно не устраивало ее умершего мужа.
Да и что тут удивительного? Не зря же Маринье обнаружили повесившимся рядом с пятнадцатилетней девчонкой, которая, как об этом свидетельствовали все анализы, была изнасилована именно им. Причем изнасилована уже мертвой...
- Прошу меня извинить, - как можно мягче сказал он, - ной полицейскому не всегда легко приходится. Мне нужно знать - в интересах следствия, да и в ваших собственных тоже, - всю правду о вашем муже.
Франсуаза отвела взгляд в сторону и долго смотрела на раскачивающуюся за окном сосну.
- Инспектор, - наконец произнесла она, не отрывая взгляда от окна, - мы с мужем давно уже не были супружеской парой в полном смысле слова, если именно это вас интересует.
Он молчал, пораженный несуразностью только что услышанного. В глубине души он не понимал, как этот осел Маринье мог пренебрегать женщиной, которая, по всей видимости, желала лишь одного: чтобы муж помог ей раскрыться во всей красе, но чего она так от него и не дождалась.
- Спасибо, - сказал он, и во взгляде его промелькнуло дружеское расположение, не укрывшееся от Франсуазы Маринье. - Мне необходимо было знать наверняка.
Он провел рукой по глазам.
- Мне придется еще помучить вас, но без этого не обойтись. Вы допускали мысль, что ваш муж способен совершить.., что-то подобное?
Франсуаза перестала рассматривать свой сад.
- Видите ли, инспектор, - начала она монотонным голосом, - a народе говорят, что те, кого такие дела больше всего касаются, как правило, узнают об этом в последнюю очередь. Так, наверное, и со мной произошло. Но где-то в глубине души я чувствую, что все-таки он на такое не был способен. - Она робко улыбнулась. - Не знаю почему, но я уверена, что Жильбер мне ни разу не изменил. По крайней мере, до этого вечера...
Ее глаза цвета серого морского неба словно застыли.
- И еще. Я, может, и сумасшедшая, но я все равно не могу заставить себя во все это поверить. Тут есть какая-то тайна. Не мог он совершить все эти ужасные вещи. Возможно, я не удовлетворяла Жильбера как женщина, но он все-таки не был человеком с больной психикой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Как опытный бретонец, который все-таки успел в юности прокатиться пару раз от Одьерна до "Берега любви" (так туристы называют прибрежные кварталы Ла-Боли), Борис Корантэн сразу же разобрался с адресом. И сделал надлежащий вывод: люди, снимающие на июль виллу на улице Гномов, в непосредственной близости от парка Дриад, вряд ли принадлежат к высшему свету. Вывод тем более интересный, что виллу снял именно Жильбер Маринье, бывший главный бухгалтер "СЕКАМИ", то бишь фирмы, расположенной в пригороде Сен-Себастьян-сюр-Луар. Отнюдь не аристократ, в ночь своей смерти он принял самое модное на нынешний день в Лос-Анджелесе возбуждающее средство, о существовании которого едва ли подозревало большинство шалопаев из богатых кварталов Ла-Боли.
Вилла называлась "Ла Розетт" и имела форму мельничного жернова, накрытого баскской крышей. Стены кирпично-красного цвета, окна с ярко-зелеными ставнями.
Перед домом разбит чахлый садик, обнесенный типично бретонской оградкой, выкрашенной в кричащий синий цвет. Несколько кустов тамариска и жимолости, обвивающей беседку, в которой семья, должно быть, жарила мясо на мангале. Еще до смерти Маринье... По краям росли кусты роз, изрядно побитые мучнистой росой. В глубине сада, ближе к сарайчику для всякого хлама, за которым виднелся дом в чисто испанском стиле, раскачивались на ветру несколько худосочных приморских сосен. Сразу ?6 видно было, что улица эта оживает лишь в период отпусков, когда на ней появляется толпа ребятишек, раскатывающих на роликовых досках, что зимой здесь должны царить тоска и уныние, усугубляемые солеными декабрьскими штормами. Такова извечная реальность курортных городков, наполняющихся жизнью лишь два-три месяца в году и почти вымирающих на все остальное время.
Корантэн подергал за цепочку возле почтового ящика и услышал серебряный звон колокольчика. Он был приятно изумлен, увидев мадам Маринье: вдова негодяя была просто красавица.
***
Oсталым жестом Франсуаза Маринье подтолкнула к дверям шестилетнего Марка, младшего из двух ее детей.
- Иди поиграй в песочнице с Карин, - печально сказала она. - И прошу тебя, не балуйся.
Черноволосый мальчуган, похожий как две капли воды на отца (Корантэн не поленился хорошенько изучить фотографии в деле), нехотя вышел из комнаты. Оставшись наедине с полицейским, Франсуаза Маринье положила ногу на ногу и прикрыла колени плиссированной цветной юбкой. Гардероб ее довершала простенькая белая блузка. На лице не было и намека на косметику: застывшая маска безразличия и непричастности ко всему происходящему. Светлые с рыжинкой волосы едва причесаны: впустив Корантэна, Франсуаза извинилась, что не успела привести себя в порядок.
Хотя разговаривала она подчеркнуто вежливо, Корантэн мог поклясться, что Франсуаза испытала ужасный шок, который еще далеко не прошел. Он подумал об унизительной пытке, которой она подвергалась последние трое суток. Бесконечные допросы полицейских из Сен-Назера, затем своих, местных, из Ла-Боли, беседы с жандармами, да и журналисты, должно быть, уже начинают на нее наседать...
Незадолго до того, как он пришел сюда, в комиссариате ему показали несколько вырезок из местных газет. Конечно, журналисты занимаются своим делом, их задача, как известно, информировать людей. Но что может быть ужаснее, чем рубрика "Происшествия" в любой газете. Жизнь человеческая в ней выставляется на всеобщее обозрение. Зачастую в грязь втаптываются ни в чем не повинные люди - oелые семьи, вдовы, родственники. Извечная проблема информации. Извечная и неразрешимая...
- Но что же Маринье, каким он был мужем?
- Почему вы меня об этом спрашиваете? - чуть слышно проговорила Франсуаза, в глазах у нее заблестели слезы.
Корантэн прикусил губу. За короткое время, проведенное здесь, он и так уже почти все понял. Эти двое, должно быть, вначале очень любили друг друга. Пылкость свойственна всем молодым и не позволяет им трезво оценить ожидающее их будущее. А тут еще не сошлись характерами. Годы идут, и с ними накапливается груз гнетущей обыденности повседневной жизни. Чувства улетучиваются как дым. На смену им приходит неприязнь, иногда даже ненависть, ссоры по пустякам. И в основе этого, как правило, сексуальная несовместимость. Это видно было невооруженным глазом: пышнотелая, словно налитая соком Франсуаза Маринье, с чувственным ртом и напичканной гормонами плотью, была из тех сильных телом и духом женщин, которые предпочитают заниматься любовью без всяких выкрутасов, что, видимо, совершенно не устраивало ее умершего мужа.
Да и что тут удивительного? Не зря же Маринье обнаружили повесившимся рядом с пятнадцатилетней девчонкой, которая, как об этом свидетельствовали все анализы, была изнасилована именно им. Причем изнасилована уже мертвой...
- Прошу меня извинить, - как можно мягче сказал он, - ной полицейскому не всегда легко приходится. Мне нужно знать - в интересах следствия, да и в ваших собственных тоже, - всю правду о вашем муже.
Франсуаза отвела взгляд в сторону и долго смотрела на раскачивающуюся за окном сосну.
- Инспектор, - наконец произнесла она, не отрывая взгляда от окна, - мы с мужем давно уже не были супружеской парой в полном смысле слова, если именно это вас интересует.
Он молчал, пораженный несуразностью только что услышанного. В глубине души он не понимал, как этот осел Маринье мог пренебрегать женщиной, которая, по всей видимости, желала лишь одного: чтобы муж помог ей раскрыться во всей красе, но чего она так от него и не дождалась.
- Спасибо, - сказал он, и во взгляде его промелькнуло дружеское расположение, не укрывшееся от Франсуазы Маринье. - Мне необходимо было знать наверняка.
Он провел рукой по глазам.
- Мне придется еще помучить вас, но без этого не обойтись. Вы допускали мысль, что ваш муж способен совершить.., что-то подобное?
Франсуаза перестала рассматривать свой сад.
- Видите ли, инспектор, - начала она монотонным голосом, - a народе говорят, что те, кого такие дела больше всего касаются, как правило, узнают об этом в последнюю очередь. Так, наверное, и со мной произошло. Но где-то в глубине души я чувствую, что все-таки он на такое не был способен. - Она робко улыбнулась. - Не знаю почему, но я уверена, что Жильбер мне ни разу не изменил. По крайней мере, до этого вечера...
Ее глаза цвета серого морского неба словно застыли.
- И еще. Я, может, и сумасшедшая, но я все равно не могу заставить себя во все это поверить. Тут есть какая-то тайна. Не мог он совершить все эти ужасные вещи. Возможно, я не удовлетворяла Жильбера как женщина, но он все-таки не был человеком с больной психикой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38