Это было еще до того, как мы очутились у Джорджа Гроули.
– А что, твоя мать не смогла стать девочке хорошей бабушкой? – осторожно спросил Дэвид.
– Моя матушка, упокой Господи ее душу, – Эмми быстро перекрестилась, – матушка умерла за год до рождения своей внучки, – ответила девушка и, раскрутив тугой узел волос, спустила их по плечам.
Ее бледное, без единой кровиночки, лицо, необыкновенной красоты продолговатые глаза и черные, как смоль, длинные волосы, притягивали к себе не только внимание художника. Почти каждый мужчина, который входил в буфет, останавливал взгляд на Эмми. Но она ничего не замечала вокруг, продолжая рассказывать Шредеру свою грустную историю.
– В то время мой отец работал конюхом в Шропшире. Как-то на скачках в Ландлоу он излил свою душу толстяку Пигги Уайту. А тот только что нанял на работу Дода Розинга. У Розингов не было детей. А они их очень хотели иметь. Да плюс лишний шиллинг в неделю за то, что они присматривали бы за моей Кэтрин. Вот что стоило мое любопытство дорогому папе, спаси Господь его душу! – она опять набожно перекрестилась.
– Я думаю, отец ребенка мог бы сделать что-нибудь, – осторожно заметил Дэвид.
– Это было на празднике в Блэкауле, – сказала Эмми, – я сомневаюсь, чтобы магистрат стал рассматривать это дело. Я видела этого мужчину через день и после не хотела больше знать о нем. Я не позволила бы грязному псу, даже если бы он был набит деньгами, прикоснуться к моей малышке кончиком пальца!
– Все это эмоции, – вставил Дэвид, – они не могли помочь твоему отцу.
– Так или иначе, это было желанием отца, – ответила Эмми. – Он исполосовал мне всю спину и сказал, что сделает то же самое, если я приведу того мужчину к порогу его дома.
– Сейчас по виду Дода Розинга не скажешь, что твоя дочурка ему в тяжесть, – вспомнив про необычную встречу с клерком, съязвил Дэвид.
– Да, ты прав, – не заметив иронии, согласилась Эмми. – Дод безумно любит мою Кэтрин, и слышать не хочет о том, что рано или поздно мне придется их разлучить.
Потом, тяжко вздохнув, Эмми сказала:
– Вот только как и куда я привезу сейчас мою девочку!
– Ладно, не печалься! Еще не вечер! – и Дэвид похлопал Эмми по ладошке.
– Знаешь что, – вдруг оживился Шредер. – Идем со мной в мастерскую к моему другу – американцу Фрэнку Льюису. Он отличный малый, а художник так себе…
Автобус остановился недалеко от Мосли-стрит.
Студия Фрэнка – это большая комната на верхнем этаже дома без лифта. Эмми и Дэвид поднялись по деревянным ступенькам.
Когда Шредер постучал в знакомую дверь, она моментально открылась. На пороге мастерской возник ее хозяин – высокий стройный здоровяк с ярко-голубыми глазами и шелковистыми светлыми волосами. Он был одет в американский твидовый костюм, у него на шее болтался яркий галстук.
– Дэвид! – вскричал он. – Я и не знал, что ты вернулся!
Потом Фрэнк вопросительно посмотрел на Эмми.
– Эмили Томпсон – Фрэнк Льюис, – представил их Дэвид.
– Натурщица? – спросил американец.
– Нет, – сказала Эмми и густо покраснела.
Шредер постарался уйти от опасного разговора об Эмми.
– Фрэнк – образец для всех нас, – с улыбкой глядя на друга, сказал Дэвид. – Он трудится в поте лица, добывая хлеб насущный.
– Не обращайте внимания на шутки Шредера, я к ним давно привык, – успокоил Фрэнк девушку.
– И я уже привыкаю, – весело парировала Эмми и пошла рассматривать студию.
Фрэнк отвел Дэвида в сторону и зашептал ему на ухо:
– Здорово, что вы пришли сейчас. А то бы через полчаса меня уже не застали. Сегодня вечером в Лондон приезжает мой дядя. Он же и мой опекун. Дядя Джек не знает, что я занимаюсь живописью. Он послал меня в Англию, чтобы я изучил сталелитейное дело. А меня оно ну совсем не интересует! – Фрэнк перевел дыхание и опять зашептал: – Эту студию я оплатил до конца года. Не знаю, когда мне опять удастся сюда вернуться. А пока – мои холсты, краски, кисти – все для тебя. И буду горд, что такой художник, как Дэвид Шредер гостил в моей студии.
– Ну, ну, ты еще закажи табличку на дверь и позвони в музей, – засмущался Дэвид. – А за приют – спасибо. Я из Лондона сбежал. И думаю – навсегда, – Шредер умолк, не продолжая эту тему.
Эмми подошла к друзьям:
– Дэвид, я хочу есть! – безапелляционно заявила она.
– Ну, знаешь ли, – возмутился Шредер. – Мы же недавно обедали!
– И два несчастных бутерброда ты называешь обедом! – капризно поджала губы Эмми.
– Ну не ссорьтесь по пустякам, – примирительно сказал Фрэнк. – Вон там в углу газовая горелка, в буфете все для приготовления кофе и не только.
Потом Льюис подхватил небольшой кожаный саквояж и, помахав рукой с ключами, бросил их на столик.
Оглядев комнату, Фрэнк подошел к Эмми, поцеловал ей руку, а Дэвида похлопал по плечу.
– Ну, все, привет! – он захлопнул за собой дверь и его ботинки прогрохотали вниз по лестнице.
Затем внизу гулко хлопнула входная дверь.
Дэвид осмотрелся. Эмми уже поставила чайник на газ. Потом она нашла в буфете печенье и сгущенное молоко. Скоро скудный ужин был готов.
А пока Дэвид бесцельно бродил по студии, проверяя карандаши, кисти, краски. Посмотрев на портрет, стоявший на мольберте, Шредер криво усмехнулся. Затем он снял портрет с мольберта и поставил его лицом к стене. Дэвид нашел новый холст, натянутый на подрамник, и начал забавляться кистями и красками.
Когда Эмми позвала его к ужину, холст был покрыт пятнами, смысл которых не был ей понятен. Дэвид молча прикурил сигару. Эмми стояла рядом.
– Сними одежду, всю, – вдруг скомандовал Шредер.
– О, Господи! – сказала Эмми. – Это что, восточный рынок рабов?
Дэвид зло огрызнулся:
– Быстрее, черт возьми!
Девушка ничего не ответила, но скользнула за ширму.
Не привыкшая к своей наготе перед мужчиной, Эмми жалась к ширме. Но Шредер схватил ее, как будто она была манекеном, и подвел к возвышению.
– Подними руки вверх. Вот так.
Он установил их в нужном положении и вернулся к мольберту.
– Ты помнишь, как ты плавала вчера утром? – спросил Дэвид.
– Да.
– Отлично. Припомни это как следует, – Дэвид быстро наносил мазок за мазком на холст. – Представь: солнце только что взошло. Ты на берегу озера. Ты поднимаешь руки вот так, в удивлении. Ты восхищена этим чудесным днем.
Шредер бросил взгляд на застывшую в неудобной позе Эмми и закричал:
– Не смотри на меня! Не думай обо мне! Измени выражение лица. Думай о Кэтрин! Думай о ее возвращении. Ты собираешься вернуть ее сегодня. Разве это не чудесно?
Пока Дэвид внушал ей все это, он работал. Зажигая сигарету за сигаретой, не докуривая порой, Шредер был безжалостен к Эмми.
– Сегодня! Сегодня! – кричал он. – Радуйся тому, что сегодня Кэтрин будет с тобой!
Эмми чувствовала себя уставшей, ужасно уставшей, но еще долгое время он держал ее в таком положении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
– А что, твоя мать не смогла стать девочке хорошей бабушкой? – осторожно спросил Дэвид.
– Моя матушка, упокой Господи ее душу, – Эмми быстро перекрестилась, – матушка умерла за год до рождения своей внучки, – ответила девушка и, раскрутив тугой узел волос, спустила их по плечам.
Ее бледное, без единой кровиночки, лицо, необыкновенной красоты продолговатые глаза и черные, как смоль, длинные волосы, притягивали к себе не только внимание художника. Почти каждый мужчина, который входил в буфет, останавливал взгляд на Эмми. Но она ничего не замечала вокруг, продолжая рассказывать Шредеру свою грустную историю.
– В то время мой отец работал конюхом в Шропшире. Как-то на скачках в Ландлоу он излил свою душу толстяку Пигги Уайту. А тот только что нанял на работу Дода Розинга. У Розингов не было детей. А они их очень хотели иметь. Да плюс лишний шиллинг в неделю за то, что они присматривали бы за моей Кэтрин. Вот что стоило мое любопытство дорогому папе, спаси Господь его душу! – она опять набожно перекрестилась.
– Я думаю, отец ребенка мог бы сделать что-нибудь, – осторожно заметил Дэвид.
– Это было на празднике в Блэкауле, – сказала Эмми, – я сомневаюсь, чтобы магистрат стал рассматривать это дело. Я видела этого мужчину через день и после не хотела больше знать о нем. Я не позволила бы грязному псу, даже если бы он был набит деньгами, прикоснуться к моей малышке кончиком пальца!
– Все это эмоции, – вставил Дэвид, – они не могли помочь твоему отцу.
– Так или иначе, это было желанием отца, – ответила Эмми. – Он исполосовал мне всю спину и сказал, что сделает то же самое, если я приведу того мужчину к порогу его дома.
– Сейчас по виду Дода Розинга не скажешь, что твоя дочурка ему в тяжесть, – вспомнив про необычную встречу с клерком, съязвил Дэвид.
– Да, ты прав, – не заметив иронии, согласилась Эмми. – Дод безумно любит мою Кэтрин, и слышать не хочет о том, что рано или поздно мне придется их разлучить.
Потом, тяжко вздохнув, Эмми сказала:
– Вот только как и куда я привезу сейчас мою девочку!
– Ладно, не печалься! Еще не вечер! – и Дэвид похлопал Эмми по ладошке.
– Знаешь что, – вдруг оживился Шредер. – Идем со мной в мастерскую к моему другу – американцу Фрэнку Льюису. Он отличный малый, а художник так себе…
Автобус остановился недалеко от Мосли-стрит.
Студия Фрэнка – это большая комната на верхнем этаже дома без лифта. Эмми и Дэвид поднялись по деревянным ступенькам.
Когда Шредер постучал в знакомую дверь, она моментально открылась. На пороге мастерской возник ее хозяин – высокий стройный здоровяк с ярко-голубыми глазами и шелковистыми светлыми волосами. Он был одет в американский твидовый костюм, у него на шее болтался яркий галстук.
– Дэвид! – вскричал он. – Я и не знал, что ты вернулся!
Потом Фрэнк вопросительно посмотрел на Эмми.
– Эмили Томпсон – Фрэнк Льюис, – представил их Дэвид.
– Натурщица? – спросил американец.
– Нет, – сказала Эмми и густо покраснела.
Шредер постарался уйти от опасного разговора об Эмми.
– Фрэнк – образец для всех нас, – с улыбкой глядя на друга, сказал Дэвид. – Он трудится в поте лица, добывая хлеб насущный.
– Не обращайте внимания на шутки Шредера, я к ним давно привык, – успокоил Фрэнк девушку.
– И я уже привыкаю, – весело парировала Эмми и пошла рассматривать студию.
Фрэнк отвел Дэвида в сторону и зашептал ему на ухо:
– Здорово, что вы пришли сейчас. А то бы через полчаса меня уже не застали. Сегодня вечером в Лондон приезжает мой дядя. Он же и мой опекун. Дядя Джек не знает, что я занимаюсь живописью. Он послал меня в Англию, чтобы я изучил сталелитейное дело. А меня оно ну совсем не интересует! – Фрэнк перевел дыхание и опять зашептал: – Эту студию я оплатил до конца года. Не знаю, когда мне опять удастся сюда вернуться. А пока – мои холсты, краски, кисти – все для тебя. И буду горд, что такой художник, как Дэвид Шредер гостил в моей студии.
– Ну, ну, ты еще закажи табличку на дверь и позвони в музей, – засмущался Дэвид. – А за приют – спасибо. Я из Лондона сбежал. И думаю – навсегда, – Шредер умолк, не продолжая эту тему.
Эмми подошла к друзьям:
– Дэвид, я хочу есть! – безапелляционно заявила она.
– Ну, знаешь ли, – возмутился Шредер. – Мы же недавно обедали!
– И два несчастных бутерброда ты называешь обедом! – капризно поджала губы Эмми.
– Ну не ссорьтесь по пустякам, – примирительно сказал Фрэнк. – Вон там в углу газовая горелка, в буфете все для приготовления кофе и не только.
Потом Льюис подхватил небольшой кожаный саквояж и, помахав рукой с ключами, бросил их на столик.
Оглядев комнату, Фрэнк подошел к Эмми, поцеловал ей руку, а Дэвида похлопал по плечу.
– Ну, все, привет! – он захлопнул за собой дверь и его ботинки прогрохотали вниз по лестнице.
Затем внизу гулко хлопнула входная дверь.
Дэвид осмотрелся. Эмми уже поставила чайник на газ. Потом она нашла в буфете печенье и сгущенное молоко. Скоро скудный ужин был готов.
А пока Дэвид бесцельно бродил по студии, проверяя карандаши, кисти, краски. Посмотрев на портрет, стоявший на мольберте, Шредер криво усмехнулся. Затем он снял портрет с мольберта и поставил его лицом к стене. Дэвид нашел новый холст, натянутый на подрамник, и начал забавляться кистями и красками.
Когда Эмми позвала его к ужину, холст был покрыт пятнами, смысл которых не был ей понятен. Дэвид молча прикурил сигару. Эмми стояла рядом.
– Сними одежду, всю, – вдруг скомандовал Шредер.
– О, Господи! – сказала Эмми. – Это что, восточный рынок рабов?
Дэвид зло огрызнулся:
– Быстрее, черт возьми!
Девушка ничего не ответила, но скользнула за ширму.
Не привыкшая к своей наготе перед мужчиной, Эмми жалась к ширме. Но Шредер схватил ее, как будто она была манекеном, и подвел к возвышению.
– Подними руки вверх. Вот так.
Он установил их в нужном положении и вернулся к мольберту.
– Ты помнишь, как ты плавала вчера утром? – спросил Дэвид.
– Да.
– Отлично. Припомни это как следует, – Дэвид быстро наносил мазок за мазком на холст. – Представь: солнце только что взошло. Ты на берегу озера. Ты поднимаешь руки вот так, в удивлении. Ты восхищена этим чудесным днем.
Шредер бросил взгляд на застывшую в неудобной позе Эмми и закричал:
– Не смотри на меня! Не думай обо мне! Измени выражение лица. Думай о Кэтрин! Думай о ее возвращении. Ты собираешься вернуть ее сегодня. Разве это не чудесно?
Пока Дэвид внушал ей все это, он работал. Зажигая сигарету за сигаретой, не докуривая порой, Шредер был безжалостен к Эмми.
– Сегодня! Сегодня! – кричал он. – Радуйся тому, что сегодня Кэтрин будет с тобой!
Эмми чувствовала себя уставшей, ужасно уставшей, но еще долгое время он держал ее в таком положении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81