Кое-как разбросав ногой грязь, Рид уложил Тресси и получше укутал, прежде чем отправиться вниз за вещами.
В очередной раз очнувшись, Тресси увидела над собой низкий, затянутый паутиной потолок. Она попыталась было повернуть голову и оглядеться, но от малейшего движения гулко и болезненно застучало в висках. Тресси крепко зажмурилась, ожидая, пока стихнет боль. Затем, осторожно сглотнув, она приоткрыла один глаз и хрипло позвала, сама не зная кого.
Солнечный свет, лившийся в дверной проем хижины, заслонила гигантская тень, и Тресси прикрыла глаза ладонью. Неужели опять то клыкастое чудище. Она уже не понимала, что бред, а что явь? До слуха ее долетел едва слышный всхлип. Кто это? Неужели малыш? Его надо покормить, а мама…
– Мама, ох, мамочка…
Дрожащей рукой Тресси зашарила по груди, пытаясь расстегнуть платье, но пальцы ее ощутили влажную кожу. Под тонким одеялом она была совершенно нагой, живот прикрыт горячей влажной тряпкой. Тресси нетерпеливо сдернула и одеяло, и тряпку.
– Мамочка, не умирай, слышишь? Младенчик вот-вот родится! Только не умирай! Тебе нельзя умирать! Кто же тогда его выкормит?
Мгновение Рид недвижно стоял в проеме двери, затем подошел к Тресси. Яркий солнечный свет бил ему в спину, отчего лицо казалось неразличимым. Ему до боли хотелось обнять ее, но вместо этого он опустился на колени около ложа и бережно прикрыл одеялом ее обнаженную грудь. Рид помнил, помнил, как целовал эту грудь, упиваясь нежностью шелковистой юной кожи…
Тресси облизала сухие растрескавшиеся губы и поморщилась от боли.
– Где отец? Ты его видел?
Рид печально покачал головой и, смочив в воде чистый лоскут, увлажнил ее губы.
– Все будет хорошо, Тресси, – шепнул он.
И тут она вспомнила все – точно вспышка молнии озарила грозовую мглу беспамятства.
– Это ты, Рид? Где мы? Что со мной случилось? Вместо того чтобы ответить, он встал, отошел прочь и вскоре принес миску с горячим мясным отваром.
Усевшись на пол рядом с Тресси, Рид зачерпнул ложкой дымящийся отвар, подул и осторожно поднес ложку ко рту девушки. После нескольких глотков она отвернулась.
– Вот и славно, – сказал Рид, бережно отерев ее губы. – Потом съешь еще.
Он так и не ответил ни на один вопрос Тресси. А она ни о чем больше не спрашивала, а просто крепко заснула. И когда проснулась, в хижине совсем стемнело, только в очаге плясало низкое пламя. Тресси была одна, и это ее ужаснуло. Она беспокойно провела ладонью по своему телу. Господи, да ведь она совсем голая! Кто же ее раздел? И где он? Отец, мама… нет, Рид Бэннон. Рид, который провел Тресси через прерии и нагорья и спас ей жизнь, как когда-то она спасла его.
Словно сквозь сон припомнился его негромкий голос, его ласковые ободряющие слова. Потом Тресси со сладостной ясностью вспомнила ту ночь, когда они так неистово ласкали друг друга, и даже ледяная вода ручья не могла остудить их пылкой страсти. Какими жаркими и властными были его ненасытные губы, как бережно и нежно он овладел ею, и мгновенная боль сменилась восхитительным блаженством… Но все кончилось, не успев начаться. Больше Рид даже не прикоснулся к ней, хотя они были вместе день и ночь. В глазах Тресси заблестели слезинки.
Осторожно повернув голову, она посмотрела на дверной проем – теперь его прикрывали грубо выделанные шкуры. Сумрак хижины слабо разгоняли красноватые отблески пламени. Не было слышно ни шагов, ни шороха, и когда Рид, откинув шкуры, шагнул в хижину, Тресси вцепилась зубами в мякоть ладони, чтобы не закричать.
– А, – сказал он, – ты уже проснулась. Есть хочешь?
– Тебя не было… и я испугалась. – Едва слышный голос Тресси уже немного окреп, но все равно казался ей чужим.
– Чепуха, – буркнул Рид и плеснул в миску новую порцию отвара, на сей раз добавив в него несколько ломтиков мяса. – С каких это пор ты стала бояться, Тресси Мэджорс?
В его отрывистом тоне промелькнула странная нотка, но Тресси ее не заметила. Она с удовольствием съела все до последнего кусочка.
– Ты сумеешь подняться сама? – спросил Рид, когда миска опустела.
Девушка попыталась привстать – и отрицательно покачала головой. Нет, она еще слишком слаба.
– Тогда я понесу тебя, – сказал он и сгреб Тресси в охапку вместе с одеялом. – Подышишь свежим воздухом, а заодно и проветришься, а то от тебя уже попахивает.
Тресси не видела его лица, но в голосе уловила необидную насмешку. «Неисправимый», – подумала она, крепко обвив руками его мускулистую шею.
Оказавшись снаружи, Тресси глубоко вдохнула чистый вечерний воздух. Далеко на западе серебрился тонкий, едва различимый серпик месяца, и в его изгибе притаилась одинокая храбрая звездочка.
– Погляди-ка, Тресси, – сказал Рид, поворачиваясь так, чтобы она могла лучше рассмотреть эту картину. – Старина-месяц просто пылинки сдувает с этой яркой малютки. Бьюсь об заклад, он не допустит, чтобы с ней случилась беда.
Он ниже опустил голову, и с его губ сорвался невнятный звук – то ли вздох, то ли стон. Даже сквозь одеяло Тресси ощутила на своем обнаженном плече его жаркое дыхание. Ее охватила дрожь, и она крепче ухватилась руками за шею Рида.
Он молча вдыхал запах ее тела, все еще напоминавший о недавней болезни. Нет, теперь Тресси не умрет, и наверняка ей скоро опять захочется искупаться. При мысли об этом губы Рида дрогнули в невольной улыбке, хотя ему было не до веселья. Тресси жива… и все же ему суждено безвозвратно потерять ее.
– Пойдем-ка в хижину, детка, – проговорил он вслух. – Я просто хотел показать тебе, что за время твоей болезни мир не провалился в тартарары.
Когда Рид бережно опустил Тресси на ее жестковатое ложе, она спросила:
– Долго я проболела?
– Я каждый день делал зарубку на стене хижины. – Рид просиял знакомой широкой улыбкой. – Так и знал, что ты непременно об этом спросишь. Дай-ка подсчитаем… пять, шесть… всего восемь. Правда, я их начал делать только когда принес тебя сюда, а до того минул еще целый день и часть ночи. Всего, стало быть, ты провалялась в бреду девять-десять дней и ночей. – На секунду Рид отвернулся, ковыряя носком сапога земляной пол.
– Вначале мне казалось, что ты умрешь, – прибавил он глухо и лишь тогда снова повернулся к Тресси. – Плохо же я знал тебя, детка! Ты у меня крепкий орешек.
– Что же это со мной такое было? Шулерия? – Тресси не смогла сдержать дрожи в голосе.
– Да нет, что ты! Без доктора точно не скажешь, но мне думается, что тебя скрутила холера.
– Ох! – Тресси в ужасе зажала кулачком рот. – Просто чудо, что я осталась жива! Ты спас мне жизнь, Рид Бэннон.
– Всему виной та проклятая вода из фургона. Мне бы следовало сообразить это сразу, когда хоронил тех несчастных. Забрать их воду… вот болван! Просто затмение нашло. Они, должно быть, подцепили хворь в пути, и скорее всего от воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
В очередной раз очнувшись, Тресси увидела над собой низкий, затянутый паутиной потолок. Она попыталась было повернуть голову и оглядеться, но от малейшего движения гулко и болезненно застучало в висках. Тресси крепко зажмурилась, ожидая, пока стихнет боль. Затем, осторожно сглотнув, она приоткрыла один глаз и хрипло позвала, сама не зная кого.
Солнечный свет, лившийся в дверной проем хижины, заслонила гигантская тень, и Тресси прикрыла глаза ладонью. Неужели опять то клыкастое чудище. Она уже не понимала, что бред, а что явь? До слуха ее долетел едва слышный всхлип. Кто это? Неужели малыш? Его надо покормить, а мама…
– Мама, ох, мамочка…
Дрожащей рукой Тресси зашарила по груди, пытаясь расстегнуть платье, но пальцы ее ощутили влажную кожу. Под тонким одеялом она была совершенно нагой, живот прикрыт горячей влажной тряпкой. Тресси нетерпеливо сдернула и одеяло, и тряпку.
– Мамочка, не умирай, слышишь? Младенчик вот-вот родится! Только не умирай! Тебе нельзя умирать! Кто же тогда его выкормит?
Мгновение Рид недвижно стоял в проеме двери, затем подошел к Тресси. Яркий солнечный свет бил ему в спину, отчего лицо казалось неразличимым. Ему до боли хотелось обнять ее, но вместо этого он опустился на колени около ложа и бережно прикрыл одеялом ее обнаженную грудь. Рид помнил, помнил, как целовал эту грудь, упиваясь нежностью шелковистой юной кожи…
Тресси облизала сухие растрескавшиеся губы и поморщилась от боли.
– Где отец? Ты его видел?
Рид печально покачал головой и, смочив в воде чистый лоскут, увлажнил ее губы.
– Все будет хорошо, Тресси, – шепнул он.
И тут она вспомнила все – точно вспышка молнии озарила грозовую мглу беспамятства.
– Это ты, Рид? Где мы? Что со мной случилось? Вместо того чтобы ответить, он встал, отошел прочь и вскоре принес миску с горячим мясным отваром.
Усевшись на пол рядом с Тресси, Рид зачерпнул ложкой дымящийся отвар, подул и осторожно поднес ложку ко рту девушки. После нескольких глотков она отвернулась.
– Вот и славно, – сказал Рид, бережно отерев ее губы. – Потом съешь еще.
Он так и не ответил ни на один вопрос Тресси. А она ни о чем больше не спрашивала, а просто крепко заснула. И когда проснулась, в хижине совсем стемнело, только в очаге плясало низкое пламя. Тресси была одна, и это ее ужаснуло. Она беспокойно провела ладонью по своему телу. Господи, да ведь она совсем голая! Кто же ее раздел? И где он? Отец, мама… нет, Рид Бэннон. Рид, который провел Тресси через прерии и нагорья и спас ей жизнь, как когда-то она спасла его.
Словно сквозь сон припомнился его негромкий голос, его ласковые ободряющие слова. Потом Тресси со сладостной ясностью вспомнила ту ночь, когда они так неистово ласкали друг друга, и даже ледяная вода ручья не могла остудить их пылкой страсти. Какими жаркими и властными были его ненасытные губы, как бережно и нежно он овладел ею, и мгновенная боль сменилась восхитительным блаженством… Но все кончилось, не успев начаться. Больше Рид даже не прикоснулся к ней, хотя они были вместе день и ночь. В глазах Тресси заблестели слезинки.
Осторожно повернув голову, она посмотрела на дверной проем – теперь его прикрывали грубо выделанные шкуры. Сумрак хижины слабо разгоняли красноватые отблески пламени. Не было слышно ни шагов, ни шороха, и когда Рид, откинув шкуры, шагнул в хижину, Тресси вцепилась зубами в мякоть ладони, чтобы не закричать.
– А, – сказал он, – ты уже проснулась. Есть хочешь?
– Тебя не было… и я испугалась. – Едва слышный голос Тресси уже немного окреп, но все равно казался ей чужим.
– Чепуха, – буркнул Рид и плеснул в миску новую порцию отвара, на сей раз добавив в него несколько ломтиков мяса. – С каких это пор ты стала бояться, Тресси Мэджорс?
В его отрывистом тоне промелькнула странная нотка, но Тресси ее не заметила. Она с удовольствием съела все до последнего кусочка.
– Ты сумеешь подняться сама? – спросил Рид, когда миска опустела.
Девушка попыталась привстать – и отрицательно покачала головой. Нет, она еще слишком слаба.
– Тогда я понесу тебя, – сказал он и сгреб Тресси в охапку вместе с одеялом. – Подышишь свежим воздухом, а заодно и проветришься, а то от тебя уже попахивает.
Тресси не видела его лица, но в голосе уловила необидную насмешку. «Неисправимый», – подумала она, крепко обвив руками его мускулистую шею.
Оказавшись снаружи, Тресси глубоко вдохнула чистый вечерний воздух. Далеко на западе серебрился тонкий, едва различимый серпик месяца, и в его изгибе притаилась одинокая храбрая звездочка.
– Погляди-ка, Тресси, – сказал Рид, поворачиваясь так, чтобы она могла лучше рассмотреть эту картину. – Старина-месяц просто пылинки сдувает с этой яркой малютки. Бьюсь об заклад, он не допустит, чтобы с ней случилась беда.
Он ниже опустил голову, и с его губ сорвался невнятный звук – то ли вздох, то ли стон. Даже сквозь одеяло Тресси ощутила на своем обнаженном плече его жаркое дыхание. Ее охватила дрожь, и она крепче ухватилась руками за шею Рида.
Он молча вдыхал запах ее тела, все еще напоминавший о недавней болезни. Нет, теперь Тресси не умрет, и наверняка ей скоро опять захочется искупаться. При мысли об этом губы Рида дрогнули в невольной улыбке, хотя ему было не до веселья. Тресси жива… и все же ему суждено безвозвратно потерять ее.
– Пойдем-ка в хижину, детка, – проговорил он вслух. – Я просто хотел показать тебе, что за время твоей болезни мир не провалился в тартарары.
Когда Рид бережно опустил Тресси на ее жестковатое ложе, она спросила:
– Долго я проболела?
– Я каждый день делал зарубку на стене хижины. – Рид просиял знакомой широкой улыбкой. – Так и знал, что ты непременно об этом спросишь. Дай-ка подсчитаем… пять, шесть… всего восемь. Правда, я их начал делать только когда принес тебя сюда, а до того минул еще целый день и часть ночи. Всего, стало быть, ты провалялась в бреду девять-десять дней и ночей. – На секунду Рид отвернулся, ковыряя носком сапога земляной пол.
– Вначале мне казалось, что ты умрешь, – прибавил он глухо и лишь тогда снова повернулся к Тресси. – Плохо же я знал тебя, детка! Ты у меня крепкий орешек.
– Что же это со мной такое было? Шулерия? – Тресси не смогла сдержать дрожи в голосе.
– Да нет, что ты! Без доктора точно не скажешь, но мне думается, что тебя скрутила холера.
– Ох! – Тресси в ужасе зажала кулачком рот. – Просто чудо, что я осталась жива! Ты спас мне жизнь, Рид Бэннон.
– Всему виной та проклятая вода из фургона. Мне бы следовало сообразить это сразу, когда хоронил тех несчастных. Забрать их воду… вот болван! Просто затмение нашло. Они, должно быть, подцепили хворь в пути, и скорее всего от воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86