Келси вздрогнула – внутри ее существа что-то крошечное встрепенулось и побежало по жилам.
– По-моему, твоя память льстит мне, – проговорила она, почти запинаясь – охватившая ее дрожь мешала говорить ровно и спокойно. – Они у меня мышино-шатеновые.
– Нет, – покачал он головой. – Я не придумываю. Я же помню, какая ты красивая. Я даже помню… – Он замолчал, поглаживая большим пальцем прихваченный завиток ее волос. – Еще не дотронувшись, я уже знал, какие они будут густые и шелковистые и как будут струиться по моей коже.
Знал! У нее замерло сердце, дышалось с трудом. Конечно же, он знал. Келси глядела на его руку, обвитую ее блестящими волосами, и боялась проронить слово.
Он вспоминает. Эти слова бились у нее внутри, как крылышки у мотылька. Он вспоминает…
– У меня давно такие мысли, Келси. Отчетливые и настолько реальные, что от них больно. С первого дня, как мы встретились, я не переставал думать, какая ты красивая. Я думал… он опять запнулся и глубоко вздохнул, – обо всем. Я знал, что не имею права, но ничего не мог с собой поделать. Мои мечты так глубоко засели в голове, что невозможно было их оттуда прогнать.
Она все еще боялась заговорить, чтобы неосторожным словом не остановить потока его воспоминаний. Боже, сделай так, чтобы его воспоминания лились рекой, взмолилась она, пока ему не вспомнится все!
Брэндон разжал пальцы, и волосы заструились между ними. Он сидел, чуть наклонив голову, и после долгого молчания заговорил смущенно:
– Какая ирония, правда? Все мысли остались, никуда не делись, несмотря на то, что произошло. Этот несчастный случай перевернул всю мою жизнь, а мечты не исчезли. С ними ничего не стало, они такие же острые, такие же мучительные, такие же реальные. Я по-прежнему думаю о том, что ты будешь чувствовать, если я возьму и обниму тебя, какой вкус будет у твоих губ, как ты задрожишь, когда я…
Келси не выдержала и тихонько вскрикнула, а потом сама не заметила, как положила руку ему на колено.
– Брэндон! – только и смогла она сказать.
Он опустил голову и, перевернув ее руку кверху ладошкой, начал большим пальцем гладить ее. Сначала провел пальцем по чувствительным бугоркам, точно гадалка, читающая по руке судьбу. По жилам ее пробежал огонь, зажигая все ее тело.
– Странно, до чего может быть живым воображение. Я знал, что, когда тебе захочется дотронуться до меня, у тебя будет именно такой голос.
– Да, – проговорила она, будто отвечая на вопрос. Его большой палец подобрался к запястью, и пульс забился сильно и упруго, посылая искры до самой груди. – Брэндон… – начала она, но дыхание перехватило, и она не договорила.
Его пальцы мягким манжетом обхватили ее запястье.
– Знаешь, чего я хочу? – сказал он, не поднимая головы, склонившись над ее рукой. – Чтобы ты меня поцеловала.
Он медленно поднимал голову, и она беспомощно смотрела на его рот, на эти твердые изогнутые губы, словно созданные для смеха. И для любви. От воспоминаний у нее сладостно забилось сердце.
Она знала эти губы. Широкие, щедрые и в то же время упругие и сильные, четко очерченные, истинно мужские. Когда они прикасались к ней, она испытывала такое чувство, какого у нее не было никогда.
Вспомнит ли он мои губы? Если я поцелую его сейчас, не разбудит ли этот поцелуй, как мертвую царевну в сказке, его дремлющие воспоминания? Не окажутся ли мечты в конце концов реальностью?
Он ждал, лунный свет окрашивал серебром четкую треугольную выемку на его верхней губе и заставлял блестеть чувственную, выступающую вперед нижнюю губу. Затем, когда губы его слегка раздвинулись, лунный свет, поддразнивая ее, на миг сверкнул на его белых зубах и пропал.
Внезапно Келси почувствовала, будто у нее совсем нет костей и она сделана из одних только эмоций и оголенных нервных окончаний.
Поцеловать его?.. Он не придвинулся ко мне ни на дюйм, он знает, что в этом нет нужды. Он не будет тыкаться носом, на ощупь отыскивать мои губы. Он будет просто ждать, когда я сама поцелую его.
Медленно, словно боясь расплескать наполненный до краев сосуд, она наклонилась к нему, стараясь не дать рвущемуся из нее желанию выплеснуться наружу. Одна, только одна капелька любви. Один, только один раз поцеловать эти ждущие, залитые лунным светом губы…
И она решилась на это. Не пошевелившись, не двинувшись с места, он позволил ей нежно прикоснуться губами к его губам, ответить теплом на его тепло, лаской пролить бальзам на его раны. Келси закрыла глаза и отстранилась от него, чтобы не дать чувству увести ее дальше…
Но, как только она начала отодвигаться, все перемешалось. В один миг из смиренно принимающего милости он сделался хозяином положения. Тихо охнув, обеими руками он взял ее голову и притянул к себе, чтобы, потеряв равновесие, она потеряла и контроль над собой и излила все свое искреннее чувство до конца в его раскрытые губы.
Брэндон прижимал ее голову сильнее и сильнее, ей стало больно, а он торопился испить из нее все, что она прячет, до последней капли.
Она застонала в его открытый рот, а он еще глубже погрузился руками в ее пышную гриву, соединив наконец пальцы на затылке, как будто утверждая свои права. Его язык ворвался в нее, как пламя, и требовал признать его власть.
Келси уже не сопротивлялась. Она всем телом прижалась к нему, подхваченная сладким огнем, зная, как больно он будет жечь, но чары Брэндона были сильнее страха. Можно ли желать большего, чем быть в объятиях мужчины, которого любишь, отвечать жаром на его жар? Наступил момент, когда их пламень слился воедино и поглотил обоих…
– Ну и картинка, скажу я вам.
Услышав этот невероятный, невозможный голос, принадлежащий ее отцу – а это был-таки ее отец, – Келси, как вспугнутый подросток, вырвалась из рук Брэндона.
– Папа!
Крошечной частичкой сознания, которая все еще функционировала в ней, она отметила, что Брэндон моментально окаменел. Она не знала, что сделало его таким скованным. Овладевшее им напряжение нельзя было назвать ни замешательством, ни гневом, ни недовольством. Келси сглотнула слюну и попыталась справиться с сердцебиением.
– Ты что тут делаешь?
– И я тоже люблю тебя, дорогая моя, – проговорил Тим Уиттейкер, притворяясь обиженным. Несмотря на смущение, от Келси не ускользнуло, что «д» в слове «дорогая» чуть-чуть дрогнуло. За долгие годы у нее выработалось умение подмечать подобные детали.
Отец снова запил. После двух недель воздержания, когда она надеялась, что, потрясенный смертью Дугласа, он бросил пить, Тим снова был основательно пьян. Усилием воли Келси остановила едва не брызнувшие слезы и постаралась сосредоточиться. Господи, как от него избавиться? Только бы Брэндон не заметил.
– Приезжаю в гости к любимой дочке – и как меня встречают?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
– По-моему, твоя память льстит мне, – проговорила она, почти запинаясь – охватившая ее дрожь мешала говорить ровно и спокойно. – Они у меня мышино-шатеновые.
– Нет, – покачал он головой. – Я не придумываю. Я же помню, какая ты красивая. Я даже помню… – Он замолчал, поглаживая большим пальцем прихваченный завиток ее волос. – Еще не дотронувшись, я уже знал, какие они будут густые и шелковистые и как будут струиться по моей коже.
Знал! У нее замерло сердце, дышалось с трудом. Конечно же, он знал. Келси глядела на его руку, обвитую ее блестящими волосами, и боялась проронить слово.
Он вспоминает. Эти слова бились у нее внутри, как крылышки у мотылька. Он вспоминает…
– У меня давно такие мысли, Келси. Отчетливые и настолько реальные, что от них больно. С первого дня, как мы встретились, я не переставал думать, какая ты красивая. Я думал… он опять запнулся и глубоко вздохнул, – обо всем. Я знал, что не имею права, но ничего не мог с собой поделать. Мои мечты так глубоко засели в голове, что невозможно было их оттуда прогнать.
Она все еще боялась заговорить, чтобы неосторожным словом не остановить потока его воспоминаний. Боже, сделай так, чтобы его воспоминания лились рекой, взмолилась она, пока ему не вспомнится все!
Брэндон разжал пальцы, и волосы заструились между ними. Он сидел, чуть наклонив голову, и после долгого молчания заговорил смущенно:
– Какая ирония, правда? Все мысли остались, никуда не делись, несмотря на то, что произошло. Этот несчастный случай перевернул всю мою жизнь, а мечты не исчезли. С ними ничего не стало, они такие же острые, такие же мучительные, такие же реальные. Я по-прежнему думаю о том, что ты будешь чувствовать, если я возьму и обниму тебя, какой вкус будет у твоих губ, как ты задрожишь, когда я…
Келси не выдержала и тихонько вскрикнула, а потом сама не заметила, как положила руку ему на колено.
– Брэндон! – только и смогла она сказать.
Он опустил голову и, перевернув ее руку кверху ладошкой, начал большим пальцем гладить ее. Сначала провел пальцем по чувствительным бугоркам, точно гадалка, читающая по руке судьбу. По жилам ее пробежал огонь, зажигая все ее тело.
– Странно, до чего может быть живым воображение. Я знал, что, когда тебе захочется дотронуться до меня, у тебя будет именно такой голос.
– Да, – проговорила она, будто отвечая на вопрос. Его большой палец подобрался к запястью, и пульс забился сильно и упруго, посылая искры до самой груди. – Брэндон… – начала она, но дыхание перехватило, и она не договорила.
Его пальцы мягким манжетом обхватили ее запястье.
– Знаешь, чего я хочу? – сказал он, не поднимая головы, склонившись над ее рукой. – Чтобы ты меня поцеловала.
Он медленно поднимал голову, и она беспомощно смотрела на его рот, на эти твердые изогнутые губы, словно созданные для смеха. И для любви. От воспоминаний у нее сладостно забилось сердце.
Она знала эти губы. Широкие, щедрые и в то же время упругие и сильные, четко очерченные, истинно мужские. Когда они прикасались к ней, она испытывала такое чувство, какого у нее не было никогда.
Вспомнит ли он мои губы? Если я поцелую его сейчас, не разбудит ли этот поцелуй, как мертвую царевну в сказке, его дремлющие воспоминания? Не окажутся ли мечты в конце концов реальностью?
Он ждал, лунный свет окрашивал серебром четкую треугольную выемку на его верхней губе и заставлял блестеть чувственную, выступающую вперед нижнюю губу. Затем, когда губы его слегка раздвинулись, лунный свет, поддразнивая ее, на миг сверкнул на его белых зубах и пропал.
Внезапно Келси почувствовала, будто у нее совсем нет костей и она сделана из одних только эмоций и оголенных нервных окончаний.
Поцеловать его?.. Он не придвинулся ко мне ни на дюйм, он знает, что в этом нет нужды. Он не будет тыкаться носом, на ощупь отыскивать мои губы. Он будет просто ждать, когда я сама поцелую его.
Медленно, словно боясь расплескать наполненный до краев сосуд, она наклонилась к нему, стараясь не дать рвущемуся из нее желанию выплеснуться наружу. Одна, только одна капелька любви. Один, только один раз поцеловать эти ждущие, залитые лунным светом губы…
И она решилась на это. Не пошевелившись, не двинувшись с места, он позволил ей нежно прикоснуться губами к его губам, ответить теплом на его тепло, лаской пролить бальзам на его раны. Келси закрыла глаза и отстранилась от него, чтобы не дать чувству увести ее дальше…
Но, как только она начала отодвигаться, все перемешалось. В один миг из смиренно принимающего милости он сделался хозяином положения. Тихо охнув, обеими руками он взял ее голову и притянул к себе, чтобы, потеряв равновесие, она потеряла и контроль над собой и излила все свое искреннее чувство до конца в его раскрытые губы.
Брэндон прижимал ее голову сильнее и сильнее, ей стало больно, а он торопился испить из нее все, что она прячет, до последней капли.
Она застонала в его открытый рот, а он еще глубже погрузился руками в ее пышную гриву, соединив наконец пальцы на затылке, как будто утверждая свои права. Его язык ворвался в нее, как пламя, и требовал признать его власть.
Келси уже не сопротивлялась. Она всем телом прижалась к нему, подхваченная сладким огнем, зная, как больно он будет жечь, но чары Брэндона были сильнее страха. Можно ли желать большего, чем быть в объятиях мужчины, которого любишь, отвечать жаром на его жар? Наступил момент, когда их пламень слился воедино и поглотил обоих…
– Ну и картинка, скажу я вам.
Услышав этот невероятный, невозможный голос, принадлежащий ее отцу – а это был-таки ее отец, – Келси, как вспугнутый подросток, вырвалась из рук Брэндона.
– Папа!
Крошечной частичкой сознания, которая все еще функционировала в ней, она отметила, что Брэндон моментально окаменел. Она не знала, что сделало его таким скованным. Овладевшее им напряжение нельзя было назвать ни замешательством, ни гневом, ни недовольством. Келси сглотнула слюну и попыталась справиться с сердцебиением.
– Ты что тут делаешь?
– И я тоже люблю тебя, дорогая моя, – проговорил Тим Уиттейкер, притворяясь обиженным. Несмотря на смущение, от Келси не ускользнуло, что «д» в слове «дорогая» чуть-чуть дрогнуло. За долгие годы у нее выработалось умение подмечать подобные детали.
Отец снова запил. После двух недель воздержания, когда она надеялась, что, потрясенный смертью Дугласа, он бросил пить, Тим снова был основательно пьян. Усилием воли Келси остановила едва не брызнувшие слезы и постаралась сосредоточиться. Господи, как от него избавиться? Только бы Брэндон не заметил.
– Приезжаю в гости к любимой дочке – и как меня встречают?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43