Мы выбрали большой сугроб и стали его обрабатывать.
Липкий снег хорошо обрабатывается. Из него можно высокую башню построить, и она не развалится.
Но мы строили не башню. Мы строили такой эскимосский дом, в котором на Севере эскимосы живут, – я в книге видел. В таком доме даже тепло, даром что он из снега. Гизи тоже слышала про эскимосские дома. Оказывается, эскимосы в Германии известны.
Гизи сказала, что мы будем два эскимоса: муж и жена. Только это секрет. Чтоб никто не знал. И я согласился. Мы стали быстро строить. Работы хватало! Гизи обрабатывала стены и крышу, а я в сугроб вкапывался. Чтоб можно было влезать. А то что это за дом, если в него нельзя влезать!
Ляпкин сошел со своих лыж, взял их под мышку и подошел к нам – смотреть, как мы строим. Он смотрел и сопел.
– Я тоже хочу делать дом, – сказал вдруг Ляпкин.
– Ты не сможешь! – возразил я. – И у тебя лопаты нет!
– Я буду лыжей копать!
– Не сможешь ты лыжей копать!
И Ляпкин стал совсем грустный.
Я объяснил Гизи, чего он хочет, и Гизи сказала:
– Пусть!
Пусть он будет наш сын. И копает с нами. У эскимосов дети всегда с родителями копают.
Я не очень хотел, чтоб он был наш сын, но уж ладно. Раз Гизи так хочет.
– Ты хочешь быть наш сын? – спросил я. – Тогда будешь копать!
– Хочу! – повеселел Ляпкин.
– Ты должен ее звать «мутти», а меня «фати» – это по-немецки, – сказал я. – Потому мы твои мать и отец!
– Ладно, – сказал Ляпкин.
– Скажи: «Ладно, фати».
И Ляпкин сказал:
– Ладно, фати.
И я ему дал свою лопату, чтобы он снег отгребал. Сам я лыжей вкапывался внутрь дома. А Гизи стала окна прокапывать. Работа у нас пошла быстро. Замечательно пошла работа! Только кончилась она не замечательно, вот что. Но это все сын был виноват. Недаром я не хотел его в сыновья брать.
Скоро дом был готов. Круглый дом с двумя окнами. И с трубой! Трубу, конечно, я сделал. А Гизи сделала окна. А Ляпкин снег отгребал, а потом стены обтесывал. А потом мы с Гизи туда залезли. А для Ляпкина места не хватило. Но ведь это не страшно, правда? Сын ведь может и на улице погулять. Ему полезно. Я ему так и сказал. Я сказал, что завтра мы дом расширим, и тогда он сможет в нем сидеть сколько хочет. А он хотел сейчас залезть в дом.
– Я хочу сейчас залезть! – сказал он.
– Ты же сын и должен слушаться родителей! – сказал я.
– Я хочу в дом! – захныкал Ляпкин.
– Скажи: «Фати и мутти, я хочу домой!»
– Фати и мутти, я хочу домой! – захныкал Ляпкин.
– Погуляй немножко, сынок! – сказал я. – Тебе полезно воздухом подышать!
– Я не хочу дышать! – топнул ногой Ляпкин. – Хочу в дом! – и заплакал.
– Er ist ja mit einer Trane im Knopf loch! – сказала Гизи. (Это значит: «Он со слезой в петлице». Так говорят про человека, который сразу плачет.)
– Lass das Kind herein, Fati! – сказала Гизи.
– Ну ладно, ребеночек! – сказал я, вылезая. – Иди посиди немножко!
– Я не ребеночек! – сказал Ляпкин.
Он залез в дом и надулся, упершись головой в стенку.
– Ты не упирайся в стенку-то! – сказал я.
А он еще больше уперся!
– Что ты за сын такой непослушный! – сказал я. – Сломаешь стенку! Говорят тебе: нагнись!
– Я не сын! – сказал Ляпкин. – И стенка моя! Я делал стенку!
– Как – твоя? Это мы вместе делали – значит, общая!
– Нет, моя! – крикнул Ляпкин.
Он так уперся головой в стенку, что она рухнула! Весь дом рухнул! Ляпкин выскочил из сугроба весь в снегу и сразу побежал прочь. Побоялся, что я его стукну.
Я помог Гизи выбраться и отряхнул с нее снег. Ну, скажите: разве можно такого человека, как Ляпкин, в сыновья брать? Разве он может быть настоящим сыном? Не может! Мелкий собственник он, а не сын! Вот что! И я отшвырнул ногой его лыжу.
ЧЕТВЕРТОЕ ПИСЬМО ВОРОВСКОМУ
Я опять написал Воровскому. Потому что у нас был дома очень важный разговор. Об этом обязательно надо было написать Воровскому. Вот я ему и написал:
«Дорогой товарищ Воровский! Я должен тебе сказать, что скоро будет социализм. Социализм – это наша будущая жизнь. Так мне Вовка объяснил. Жалко, что ты умер и не сможешь в ней жить. Это будет очень хорошая жизнь. При социализме будут машины работать, сказал Вовка. Ну, и мы немножко, конечно, будем. То, что нам хочется. Рисовать, например, будем. И танцевать. И в кино ходить. И в театр. И рыбу все будем ловить. И все будут стихи писать. Все будут грамотные. И сытые – никаких карточек не будет. В магазинах будет всего полно – бери сколько хочешь. И мяса, и масла, и конфет, и пирожных. Но это не главное. Главное, что все будут друзья. Человек человеку будет не как волк. Все будут ко всем хорошо относиться. Друг другу помогать. И всем делиться. И никто ругаться не будет. Таких, как Ляпкин, тогда не будет. Чтобы вместе строить дом, а потом ломать. Хотя Ляпкин, конечно, не совсем виноват. Он просто глупый. И маленький. Мне его даже немножко жалко. Если он и дальше будет таким, его в социализм не пустят. Я ему сказал. А он говорит: «Ну, и пусть!» Дуралей какой-то! Где он будет жить, когда настанет социализм, я просто не знаю! Ну, пока! Юра».
РЫБИЙ ЖИР
Вы, наверное, не знаете, что я лучше всех умею пить рыбий жир? Ну так вот, я вам это говорю: я лучше всех умею пить рыбий жир! Уж не знаю, почему так. Наверно, у меня такой талант. Так мама говорит. Но дело не в этом. Никогда не надо хвалиться. Я и не хвалюсь. Просто я умею его пить! Он мне даже нравится. А Гизи он не нравится. А ей-то как раз очень надо его пить. Ей просто нельзя без рыбьего жира, потому что у нее чахотка. Это такая болезнь, которой Гизи заболела в Германии. Потому что, когда она родилась, им нечего было есть: ей, ее маме и папе. Они очень бедно жили там, в Германии. Ее папа коммунист-подпольщик, он был тогда безработным. Потому Гизи и выглядит как фарфоровая. Это, конечно, красиво, но плохо: это говорит о том, что человек нездоров. Гизи надо вылечить, и мы ее обязательно вылечим. Для того она и приехала в СССР, чтобы вылечиться. Гизи должна не только к врачам ходить – она должна хорошо есть. Она должна есть масло и разные жиры и особенно пить рыбий жир – это главное! В этом-то все и дело. И тут большая ответственность лежит на мне. Потому что это я должен научить Гизи пить рыбий жир. Так мама придумала. Моя мама здорово придумывает разные такие вещи. Мы с мамой даже разработали план, как я научу Гизи пить рыбий жир. Это надо делать очень тонко, сказала мама, дипломатически... Вы знаете, что значит делать что-нибудь дипломатически? Дипломатически – это значит вежливо, осторожно. Сделать все ловко, так, чтобы никто ничего не заметил, а все получилось как надо! Можно, конечно, просто подойти к человеку и сказать ему: «Пей рыбий жир! А ну, пей!» – и силком влить ему этот рыбий жир в рот. Можно ему даже руки связать, для верности. Но это уже будет недипломатично! Это будет просто грубо, как говорится – в лоб! А такие вещи нельзя делать «в лоб», так вы ничего не добьетесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Липкий снег хорошо обрабатывается. Из него можно высокую башню построить, и она не развалится.
Но мы строили не башню. Мы строили такой эскимосский дом, в котором на Севере эскимосы живут, – я в книге видел. В таком доме даже тепло, даром что он из снега. Гизи тоже слышала про эскимосские дома. Оказывается, эскимосы в Германии известны.
Гизи сказала, что мы будем два эскимоса: муж и жена. Только это секрет. Чтоб никто не знал. И я согласился. Мы стали быстро строить. Работы хватало! Гизи обрабатывала стены и крышу, а я в сугроб вкапывался. Чтоб можно было влезать. А то что это за дом, если в него нельзя влезать!
Ляпкин сошел со своих лыж, взял их под мышку и подошел к нам – смотреть, как мы строим. Он смотрел и сопел.
– Я тоже хочу делать дом, – сказал вдруг Ляпкин.
– Ты не сможешь! – возразил я. – И у тебя лопаты нет!
– Я буду лыжей копать!
– Не сможешь ты лыжей копать!
И Ляпкин стал совсем грустный.
Я объяснил Гизи, чего он хочет, и Гизи сказала:
– Пусть!
Пусть он будет наш сын. И копает с нами. У эскимосов дети всегда с родителями копают.
Я не очень хотел, чтоб он был наш сын, но уж ладно. Раз Гизи так хочет.
– Ты хочешь быть наш сын? – спросил я. – Тогда будешь копать!
– Хочу! – повеселел Ляпкин.
– Ты должен ее звать «мутти», а меня «фати» – это по-немецки, – сказал я. – Потому мы твои мать и отец!
– Ладно, – сказал Ляпкин.
– Скажи: «Ладно, фати».
И Ляпкин сказал:
– Ладно, фати.
И я ему дал свою лопату, чтобы он снег отгребал. Сам я лыжей вкапывался внутрь дома. А Гизи стала окна прокапывать. Работа у нас пошла быстро. Замечательно пошла работа! Только кончилась она не замечательно, вот что. Но это все сын был виноват. Недаром я не хотел его в сыновья брать.
Скоро дом был готов. Круглый дом с двумя окнами. И с трубой! Трубу, конечно, я сделал. А Гизи сделала окна. А Ляпкин снег отгребал, а потом стены обтесывал. А потом мы с Гизи туда залезли. А для Ляпкина места не хватило. Но ведь это не страшно, правда? Сын ведь может и на улице погулять. Ему полезно. Я ему так и сказал. Я сказал, что завтра мы дом расширим, и тогда он сможет в нем сидеть сколько хочет. А он хотел сейчас залезть в дом.
– Я хочу сейчас залезть! – сказал он.
– Ты же сын и должен слушаться родителей! – сказал я.
– Я хочу в дом! – захныкал Ляпкин.
– Скажи: «Фати и мутти, я хочу домой!»
– Фати и мутти, я хочу домой! – захныкал Ляпкин.
– Погуляй немножко, сынок! – сказал я. – Тебе полезно воздухом подышать!
– Я не хочу дышать! – топнул ногой Ляпкин. – Хочу в дом! – и заплакал.
– Er ist ja mit einer Trane im Knopf loch! – сказала Гизи. (Это значит: «Он со слезой в петлице». Так говорят про человека, который сразу плачет.)
– Lass das Kind herein, Fati! – сказала Гизи.
– Ну ладно, ребеночек! – сказал я, вылезая. – Иди посиди немножко!
– Я не ребеночек! – сказал Ляпкин.
Он залез в дом и надулся, упершись головой в стенку.
– Ты не упирайся в стенку-то! – сказал я.
А он еще больше уперся!
– Что ты за сын такой непослушный! – сказал я. – Сломаешь стенку! Говорят тебе: нагнись!
– Я не сын! – сказал Ляпкин. – И стенка моя! Я делал стенку!
– Как – твоя? Это мы вместе делали – значит, общая!
– Нет, моя! – крикнул Ляпкин.
Он так уперся головой в стенку, что она рухнула! Весь дом рухнул! Ляпкин выскочил из сугроба весь в снегу и сразу побежал прочь. Побоялся, что я его стукну.
Я помог Гизи выбраться и отряхнул с нее снег. Ну, скажите: разве можно такого человека, как Ляпкин, в сыновья брать? Разве он может быть настоящим сыном? Не может! Мелкий собственник он, а не сын! Вот что! И я отшвырнул ногой его лыжу.
ЧЕТВЕРТОЕ ПИСЬМО ВОРОВСКОМУ
Я опять написал Воровскому. Потому что у нас был дома очень важный разговор. Об этом обязательно надо было написать Воровскому. Вот я ему и написал:
«Дорогой товарищ Воровский! Я должен тебе сказать, что скоро будет социализм. Социализм – это наша будущая жизнь. Так мне Вовка объяснил. Жалко, что ты умер и не сможешь в ней жить. Это будет очень хорошая жизнь. При социализме будут машины работать, сказал Вовка. Ну, и мы немножко, конечно, будем. То, что нам хочется. Рисовать, например, будем. И танцевать. И в кино ходить. И в театр. И рыбу все будем ловить. И все будут стихи писать. Все будут грамотные. И сытые – никаких карточек не будет. В магазинах будет всего полно – бери сколько хочешь. И мяса, и масла, и конфет, и пирожных. Но это не главное. Главное, что все будут друзья. Человек человеку будет не как волк. Все будут ко всем хорошо относиться. Друг другу помогать. И всем делиться. И никто ругаться не будет. Таких, как Ляпкин, тогда не будет. Чтобы вместе строить дом, а потом ломать. Хотя Ляпкин, конечно, не совсем виноват. Он просто глупый. И маленький. Мне его даже немножко жалко. Если он и дальше будет таким, его в социализм не пустят. Я ему сказал. А он говорит: «Ну, и пусть!» Дуралей какой-то! Где он будет жить, когда настанет социализм, я просто не знаю! Ну, пока! Юра».
РЫБИЙ ЖИР
Вы, наверное, не знаете, что я лучше всех умею пить рыбий жир? Ну так вот, я вам это говорю: я лучше всех умею пить рыбий жир! Уж не знаю, почему так. Наверно, у меня такой талант. Так мама говорит. Но дело не в этом. Никогда не надо хвалиться. Я и не хвалюсь. Просто я умею его пить! Он мне даже нравится. А Гизи он не нравится. А ей-то как раз очень надо его пить. Ей просто нельзя без рыбьего жира, потому что у нее чахотка. Это такая болезнь, которой Гизи заболела в Германии. Потому что, когда она родилась, им нечего было есть: ей, ее маме и папе. Они очень бедно жили там, в Германии. Ее папа коммунист-подпольщик, он был тогда безработным. Потому Гизи и выглядит как фарфоровая. Это, конечно, красиво, но плохо: это говорит о том, что человек нездоров. Гизи надо вылечить, и мы ее обязательно вылечим. Для того она и приехала в СССР, чтобы вылечиться. Гизи должна не только к врачам ходить – она должна хорошо есть. Она должна есть масло и разные жиры и особенно пить рыбий жир – это главное! В этом-то все и дело. И тут большая ответственность лежит на мне. Потому что это я должен научить Гизи пить рыбий жир. Так мама придумала. Моя мама здорово придумывает разные такие вещи. Мы с мамой даже разработали план, как я научу Гизи пить рыбий жир. Это надо делать очень тонко, сказала мама, дипломатически... Вы знаете, что значит делать что-нибудь дипломатически? Дипломатически – это значит вежливо, осторожно. Сделать все ловко, так, чтобы никто ничего не заметил, а все получилось как надо! Можно, конечно, просто подойти к человеку и сказать ему: «Пей рыбий жир! А ну, пей!» – и силком влить ему этот рыбий жир в рот. Можно ему даже руки связать, для верности. Но это уже будет недипломатично! Это будет просто грубо, как говорится – в лоб! А такие вещи нельзя делать «в лоб», так вы ничего не добьетесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70