Мы с Гизи вскочили на этого коня и долго скакали в сказочном мире, который был совсем ни на что не похожим. Мы летели на коньке-горбунке высоко над землей, и только солнце все еще летело вместе с нами в этой заповедной стране, летело, как странная оранжевая планета без горячих лучей, а мы смеялись, и смех звучал приглушенно, как будто мы смеялись в вату, и вместо эха отвечали нам сбоку невидимые в тумане вороны своим хриплым карканьем... Так мы долго парили рядом с солнцем, а потом туман рассеялся, и мы приземлились над рекой, на краю широкого луга, позади которого лежала деревня, а впереди под высоким берегом – река, а за нею пляж, и опять луга, и синяя полоска леса на горизонте...
Так я показал Гизи горизонт в чистом поле; она смогла на него насмотреться, насмотреться впервые в жизни, потому что у себя в Германии она никогда не видела такого горизонта, тем более что жила в городе. Где-то там, где садилось по вечерам оранжевое солнце, жил Гизин папа в Германии; он делал там революцию, и поэтому закат был таким красным, как говорила Гизина мама, таким тревожным, потому что Гизин папа писал в своих письмах, что очень скучает по Гизи и по ее маме, что он очень хочет приехать к нам в Россию, посмотреть на наш горизонт и на Гизи, как она тут живет. Ему было там одиноко, у него не было квартиры; он писал, что ночует прямо на столе в комитете партии, что он хотел было снять комнату, но, когда хозяева узнали, что он коммунист, ему в комнате отказали. Он писал Гизиной маме, что много работает, почти не спит, что работает хорошо, что партия стала сильнее, хотя она все-таки еще маленькая, не такая, как должна быть, и что им мешают какие-то там социал-демократы, и из-за этих социал-демократов им труднее бороться с фашистами... Я успокаивал Гизи, говорил, что я скоро туда поеду и передам привет ее папе, и посмотрю, как он там живет, и привезу его с собой в Москву. И Гизи улыбалась и говорила: «Давай уж скорее езжай в Германию!» И я обещал ей, что мы скоро поедем.
Когда мы туда поедем, зависело от отца, а он еще от кого-то там зависел в Наркоминделе, а тот в Наркоминделе еще от кого-то зависел – ибо все в этом мире бесконечно друг от друга зависит! – поэтому отец и остался в Москве, на работе, выяснять все эти зависимости.
КАК ШЕПЧУТСЯ РАКИ
А пока я показывал Гизи разные места, которые мне подарил отец в прошлом году... Вы спрашиваете, как мог мне Иосиф подарить какие-то там места? Вы говорите, что хоть он и отец, а этого он никак не мог сделать? Ведь место не вещь, ее не унесешь в кармане! Как он мог, например, подарить мне место на реке, где ловятся раки? А вот и мог, представьте себе! Подарить такое место – это значит объяснить его, посвятить вас в тайны этого места, открыть его вам, показать всю его прелесть. Непосвященный человек пройдет мимо этого места, ничего особенного не заметив. А посвященный заметит – я, например! Потому что меня отец посвятил в тайну разных таких замечательных мест. Объяснил их мне. А я их теперь объяснял Гизи. И она была в восторге, клянусь вам... Но сначала я проделал такой опыт. Я привел Гизи на одно такое место на реке, которое подарил мне прошлым летом Иосиф. Я привел ее туда как бы между прочим, хотя заранее к этому подготовился, нарочно взяв из дому рогульку и кусочек сырого мяса (сейчас поймете зачем!). И мы побежали на речку. Но я-то знал, куда я бегу! А Гизи, конечно, не знала, она просто так бежала. Когда мы подбежали к этому месту, я остановился, и Гизи, конечно, остановилась. Я стоял, заложив руки за спину, и с нарочно безразличным видом посмотрел вокруг – на крутой берег, поднимавшийся здесь ступеньками, на густую осоку возле воды и чистое окошко с песчаным дном в этой осоке, на маленький ивовый кустик невдалеке... Обычное место, скажете вы. Но я-то знал, что место здесь необычное! Гизи тоже невольно посмотрела вокруг, следуя за моим взглядом, но ничего особенного не заметила.
– Na komm doch weiter! – сказала она. («Пойдем дальше!»), но я все стоял на месте.
– Merkst du hier was Besonderes? – спросил я ее. («Замечаешь ли ты тут что-нибудь особенное?»)
– Nein, – сказала Гизи, посмотрев еще раз вокруг.
– Смотри, смотри внимательней! – сказал я важно и таинственно.
– Да пойдем же! – сказала Гизи нетерпеливо. Она это сказала по-немецки, по-русски она все еще плохо говорила.
Она уже хотела шагнуть дальше, она думала, что я над ней смеюсь, но тут я сказал, таинственно понизив голос:
– Horst du die Krebse flustern? (To есть: «Слышишь, как шепчутся раки?»)
В черных глазах Гизи мелькнуло любопытство. Мы оба замолчали и прислушались. В воздухе над берегом стоял еле слышный шепот...
– Das ist das Schilf, – сказала Гизи. Она думала, это осока!
Я рассмеялся, счастливый. Я не знаю, почему я стал вдруг такой счастливый!
– Gleich zeige ich dir, wer das fl?stert! – сказал я, доставая из кармана кусочек мяса.
В руках у меня еще была заготовленная дома рогулька. Гизи смотрела во все глаза! Я привязал мясо к рогульке и подошел к чистому окошку в осоке. Берег здесь был удобный: он подходил к воде невысокой ровной ступенькой, покрытой мягким ковром травы. Я велел Гизи лечь на живот и смотреть в воду. Сам я тоже лег на живот. Я взял свою рогульку за длинную ручку и опустил два коротких конца с привязанным к ним куском мяса в воду, на дно. В прозрачной воде рогульку с мясом было хорошо видно. Она казалась больше, чем на самом деле. Она лежала на светло-коричневом песке, и кончик веревки, которой привязано было мясо, чуть колыхался, теребимый течением. Сюда доставали солнечные лучи, освещая чистый песок и разноцветные камешки на дне, а дальше во все стороны речное дно постепенно уходило в мягкую синевато-коричневую тень, растворяясь в этой холодной тени. Там был особый, таинственный мир, отделенный от нас поверхностью реки. Туда мы смотрели сейчас затаив дыхание. Я знал, что ждать нам недолго... Через минуту я толкнул Гизи локтем, скосив глаза вправо: там, из речной глубины, показался сначала темно-зеленый рачий хвост, потом ноги, потом клешни и голова с усами! Рак двигался задом! Раки всегда двигаются задом, уж не знаю, почему так, им почему-то так удобнее. Вслед за первым показался второй рак, потом третий и четвертый... Они двигались к мясу! Ведь мясо было немножко протухлым и распространяло в реке соблазнительный запах. Вот они и ползли на этот запах! Глупые раки! Это они шептались под водой, а вовсе не осока, ясно вам теперь? Раки всегда шепчутся, как старые заговорщики, как речные сплетники. Положите когда-нибудь в корзину много раков и приложите к ней ухо: вы услышите громкий рассерженный шепот! Это раки ругают вас и весь мир, они всё проклинают громким шепотом. Послушайте их когда-нибудь специально, чтоб не быть на них похожими. А то люди иногда бывают похожими на этих раков, и это очень противно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70