«Актриса все равно что продажная женщина, разницы нет!» – так судила она.
Пока она, задумавшись, крутила стакан, отходчивый Сашка рассматривал ее весьма откровенным взглядом, в котором преобладало восхищение. Вера не сразу поняла, к чему все эти восторги, а поняв, с раздражением спросила:
– Отчего ты смотришь так?
Юноша залился краской, но ответил бойко:
– Ты так похорошела, Вера, тебя просто не узнать. Ни дать ни взять светская дама!
– Много ты видел светских дам на своем веку? – проворчала девушка, но Сашино восхищение ей пришлось по душе и немного смутило. – Лучше расскажи, как твои дела с Акулькой.
– Фи! – презрительно ответил братец. – Что мне до Акульки, когда есть предмет куда притягательней.
– Право? – заинтересовалась Вера. – Расскажи же.
Теперь пришел черед Сашке смутиться.
– И нечего рассказывать. Кузина моего товарища Бурковского. Мы с ней танцевали на рождественском балу. Я хотел было приволокнуться за ней, но она оказалась жеманницей и глупой кокеткой. Никак в толк не возьму, отчего так: если красавица, так глупа как пробка, а если умная, то уродина? Вот только ты, Вера, исключение, – вывел Сашка мораль и вдруг перескочил на другое: – А что, Вера, где твой жених? У нас сказывали, ты замуж выходишь.
– Это все пустые разговоры, – грустно ответила девушка, и оживление ее пропало. – Нет никакого жениха, а который был, так я от него сбежала.
– Что, так нехорош? – хмыкнул Сашка. – Старый, толстый, слюнявый?
– Вовсе нет, – обиделась Вера за Вольского.
Вспомнив о нем, девушка вконец пала духом. Она тяжело задумалась, кусая краешек платка. Что чувствовал он, когда проснулся и не обнаружил Веру в ее комнатке?
– Что с тобой, Вера? – встревожился братец.
– Университета жалко, Саша, ах как жалко, – почти сквозь слезы проговорила сестрица.
Юноша притих, проникаясь ее настроением. Они всегда зависели друг от друга в настроениях.
– Я все прочел, что ты велела мне, Вера. Я много читал, преуспел в латыни и в истории…
– Как же тебе пришло в голову бежать из дома? – сокрушалась Вера.
– А это все Бурковский. Рванем, говорит, на коноплевскую ярмарку. У него амуры со здешней актеркой, – корча из себя повесу, ответствовал Сашка.
– Да на что же вы живете? – недоумевала Вера.
Сашка замялся.
– У актерки одалживаемся, да Бурковский продал что-то из родительского дома.
Девушка встревожилась:
– А сам ты, часом, не потащил что из дома?
– Да что там брать-то? Акулькин передник или ухват? Все давно уже продано.
Вера пригорюнилась. Разорение гнезда, смерть Сергея Васильевича, болезнь Марьи Степановны – как скоро все переменилось, а казалось, прежняя размеренная жизнь будет всегда.
– Как грустно, – вздохнула девушка вновь. – Я без крова и пристанища, ты беглец.
Сашка склонил голову ей на плечо по прежней привычке ласкаться:
– Отчего же не вернешься домой? Маменька обрадуется.
Вера нахмурилась:
– Нет, теперь вот и не могу. Кабы с радостью в дом пришла, а то лишней обузой. Вот если устроюсь, что-либо наживу, тогда уж… – И она задумалась.
– Какая сладкая картинка! – вдруг раздалось от порога.
Задумавшись, Вера не заметила, как в номер вошла Луша.
Она была хмельна и весела.
– Что это за птенец у тебя под крылышком? Где уже раздобыла такого хорошенького? О любезном-то и думать забыла? – насмешничала Луша. – Коротка девичья память.
– Это мой братец! – возмутилась Вера.
Сашка же вовсе не смутился и с игривым любопытством разглядывал новое лицо. Луша сбросила салоп и предстала перед ним во всей красе цыганского убора. Сашка присвистнул восхищенно, Вера таращила глаза, не узнавая своего братца. Верно, сказывалось воспитание неведомого Бурковского.
– А где Яшка? – спросила Вера, чтобы отвлечь внимание цыганки от братца.
Ей вовсе не нравились их красноречивые переглядывания.
– Уговаривается со старостой здешнего хора. Пристанем к ним, а после ярмарки покатим по губернии.
Луша подсела к столу, хлебнула остывшего чая.
– Не спрашиваю, как нашелся твой братец. Да так-то оно и лучше: все не одна останешься. Наши пути-дороженьки расходятся. Я обещание выполнила, увезла тебя от любезного. Дальше как знаешь, уговора не было таскать тебя везде за собой.
– Да, верно, – вздохнула беглянка. – Теперь-то я и сама никуда не поеду из-за Саши. За ним нужен пригляд.
– Полно, Вера, я не ребенок, – обиженно басил Сашка.
– Ладно, ты ступай, ступай, молодец, – распорядилась Луша. – Скоро Яшка придет, он не любит чужих.
Сашка вопросительно взглянул на Веру, она грустно кивнула. Юноша взялся за шинель.
– Куда ты теперь? – спросила его сестрица.
– К Бурковскому, в театр. Мы рядиться будем да по домам пойдем колядовать. Идем с нами, весело будет! А может статься, что-нибудь и перепадет.
Вера задумалась. Рядиться любила с детства, особливо под Рождество. На Масленицуже колядовать не доводилось ни разу. Однако теперь, в положении беглянки, предаваться ребяческим забавам? А так хочется сбросить с себя груз взрослой жизни и окунуться в беззаботную радость! Сашка почувствовал ее колебания.
– Пойдем, Вера! Я представлю тебя Бурковскому.
– Однако неловко… – возразила девушка. – А, Луша?
Цыганка неопределенно повела плечом:
– Ты теперь себе хозяйка, вот и думай сама.
Вера только теперь поняла, что ей предоставлена полная свобода, что отныне никто не будет руководить ее поступками и движениями. Вера поежилась, как от зябкого ветерка. Эта свобода означает и то, что более никому она не нужна, не интересна. Никто не будет теперь заботиться о ней, беспокоиться, сыта ли, здорова. И никто не поможет в трудный момент, а, напротив, это она теперь должна заботиться о Сашке и оберегать его от неверных шагов. Однако он с нетерпением ждет ответа. Вера глубоко вздохнула и решила, что ее долг – быть возле Сашки и опекать его.
– Хорошо, – сказала она. – Идем.
Театр располагался на рыночной площади и снаружи более походил на огромный ветхий амбар. Однако ветхость строения была кажущейся. Стены «амбара» могли выдержать пушечную осаду – такими толстыми и прочными они были. Внутри стоял холод, поскольку протопить весь театр было невозможно. Сашка провел Веру залом, где стояли обитые потертым бархатом скамьи, стулья. Ложи тускло сверкали облезшей позолотой, купидоны с отбитыми носами свешивались с осыпающихся колонн. Все свидетельствовало о былой роскоши и полном упадке.
Сашка объяснил, что некогда, в прошлом веке, здание принадлежало одному екатерининскому вельможе. Здесь располагался его домашний театр. Спектакли, которые игрались крепостными актерами, собирали всю губернию. Был и оркестр свой, и художник, расписавший потолок и стены «амбара» амурами и психеями. Декорации, реквизит, костюмы – все создавали крепостные умельцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Пока она, задумавшись, крутила стакан, отходчивый Сашка рассматривал ее весьма откровенным взглядом, в котором преобладало восхищение. Вера не сразу поняла, к чему все эти восторги, а поняв, с раздражением спросила:
– Отчего ты смотришь так?
Юноша залился краской, но ответил бойко:
– Ты так похорошела, Вера, тебя просто не узнать. Ни дать ни взять светская дама!
– Много ты видел светских дам на своем веку? – проворчала девушка, но Сашино восхищение ей пришлось по душе и немного смутило. – Лучше расскажи, как твои дела с Акулькой.
– Фи! – презрительно ответил братец. – Что мне до Акульки, когда есть предмет куда притягательней.
– Право? – заинтересовалась Вера. – Расскажи же.
Теперь пришел черед Сашке смутиться.
– И нечего рассказывать. Кузина моего товарища Бурковского. Мы с ней танцевали на рождественском балу. Я хотел было приволокнуться за ней, но она оказалась жеманницей и глупой кокеткой. Никак в толк не возьму, отчего так: если красавица, так глупа как пробка, а если умная, то уродина? Вот только ты, Вера, исключение, – вывел Сашка мораль и вдруг перескочил на другое: – А что, Вера, где твой жених? У нас сказывали, ты замуж выходишь.
– Это все пустые разговоры, – грустно ответила девушка, и оживление ее пропало. – Нет никакого жениха, а который был, так я от него сбежала.
– Что, так нехорош? – хмыкнул Сашка. – Старый, толстый, слюнявый?
– Вовсе нет, – обиделась Вера за Вольского.
Вспомнив о нем, девушка вконец пала духом. Она тяжело задумалась, кусая краешек платка. Что чувствовал он, когда проснулся и не обнаружил Веру в ее комнатке?
– Что с тобой, Вера? – встревожился братец.
– Университета жалко, Саша, ах как жалко, – почти сквозь слезы проговорила сестрица.
Юноша притих, проникаясь ее настроением. Они всегда зависели друг от друга в настроениях.
– Я все прочел, что ты велела мне, Вера. Я много читал, преуспел в латыни и в истории…
– Как же тебе пришло в голову бежать из дома? – сокрушалась Вера.
– А это все Бурковский. Рванем, говорит, на коноплевскую ярмарку. У него амуры со здешней актеркой, – корча из себя повесу, ответствовал Сашка.
– Да на что же вы живете? – недоумевала Вера.
Сашка замялся.
– У актерки одалживаемся, да Бурковский продал что-то из родительского дома.
Девушка встревожилась:
– А сам ты, часом, не потащил что из дома?
– Да что там брать-то? Акулькин передник или ухват? Все давно уже продано.
Вера пригорюнилась. Разорение гнезда, смерть Сергея Васильевича, болезнь Марьи Степановны – как скоро все переменилось, а казалось, прежняя размеренная жизнь будет всегда.
– Как грустно, – вздохнула девушка вновь. – Я без крова и пристанища, ты беглец.
Сашка склонил голову ей на плечо по прежней привычке ласкаться:
– Отчего же не вернешься домой? Маменька обрадуется.
Вера нахмурилась:
– Нет, теперь вот и не могу. Кабы с радостью в дом пришла, а то лишней обузой. Вот если устроюсь, что-либо наживу, тогда уж… – И она задумалась.
– Какая сладкая картинка! – вдруг раздалось от порога.
Задумавшись, Вера не заметила, как в номер вошла Луша.
Она была хмельна и весела.
– Что это за птенец у тебя под крылышком? Где уже раздобыла такого хорошенького? О любезном-то и думать забыла? – насмешничала Луша. – Коротка девичья память.
– Это мой братец! – возмутилась Вера.
Сашка же вовсе не смутился и с игривым любопытством разглядывал новое лицо. Луша сбросила салоп и предстала перед ним во всей красе цыганского убора. Сашка присвистнул восхищенно, Вера таращила глаза, не узнавая своего братца. Верно, сказывалось воспитание неведомого Бурковского.
– А где Яшка? – спросила Вера, чтобы отвлечь внимание цыганки от братца.
Ей вовсе не нравились их красноречивые переглядывания.
– Уговаривается со старостой здешнего хора. Пристанем к ним, а после ярмарки покатим по губернии.
Луша подсела к столу, хлебнула остывшего чая.
– Не спрашиваю, как нашелся твой братец. Да так-то оно и лучше: все не одна останешься. Наши пути-дороженьки расходятся. Я обещание выполнила, увезла тебя от любезного. Дальше как знаешь, уговора не было таскать тебя везде за собой.
– Да, верно, – вздохнула беглянка. – Теперь-то я и сама никуда не поеду из-за Саши. За ним нужен пригляд.
– Полно, Вера, я не ребенок, – обиженно басил Сашка.
– Ладно, ты ступай, ступай, молодец, – распорядилась Луша. – Скоро Яшка придет, он не любит чужих.
Сашка вопросительно взглянул на Веру, она грустно кивнула. Юноша взялся за шинель.
– Куда ты теперь? – спросила его сестрица.
– К Бурковскому, в театр. Мы рядиться будем да по домам пойдем колядовать. Идем с нами, весело будет! А может статься, что-нибудь и перепадет.
Вера задумалась. Рядиться любила с детства, особливо под Рождество. На Масленицуже колядовать не доводилось ни разу. Однако теперь, в положении беглянки, предаваться ребяческим забавам? А так хочется сбросить с себя груз взрослой жизни и окунуться в беззаботную радость! Сашка почувствовал ее колебания.
– Пойдем, Вера! Я представлю тебя Бурковскому.
– Однако неловко… – возразила девушка. – А, Луша?
Цыганка неопределенно повела плечом:
– Ты теперь себе хозяйка, вот и думай сама.
Вера только теперь поняла, что ей предоставлена полная свобода, что отныне никто не будет руководить ее поступками и движениями. Вера поежилась, как от зябкого ветерка. Эта свобода означает и то, что более никому она не нужна, не интересна. Никто не будет теперь заботиться о ней, беспокоиться, сыта ли, здорова. И никто не поможет в трудный момент, а, напротив, это она теперь должна заботиться о Сашке и оберегать его от неверных шагов. Однако он с нетерпением ждет ответа. Вера глубоко вздохнула и решила, что ее долг – быть возле Сашки и опекать его.
– Хорошо, – сказала она. – Идем.
Театр располагался на рыночной площади и снаружи более походил на огромный ветхий амбар. Однако ветхость строения была кажущейся. Стены «амбара» могли выдержать пушечную осаду – такими толстыми и прочными они были. Внутри стоял холод, поскольку протопить весь театр было невозможно. Сашка провел Веру залом, где стояли обитые потертым бархатом скамьи, стулья. Ложи тускло сверкали облезшей позолотой, купидоны с отбитыми носами свешивались с осыпающихся колонн. Все свидетельствовало о былой роскоши и полном упадке.
Сашка объяснил, что некогда, в прошлом веке, здание принадлежало одному екатерининскому вельможе. Здесь располагался его домашний театр. Спектакли, которые игрались крепостными актерами, собирали всю губернию. Был и оркестр свой, и художник, расписавший потолок и стены «амбара» амурами и психеями. Декорации, реквизит, костюмы – все создавали крепостные умельцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100