Свенсон заметил свое отражение на стеклянной шкале и покачал головой.
— У них должно быть какое-то укрытие, — тихо сказал он. -Обязательно.
Какой-то домик уцелел. Иначе они бы давно уже погибли ... — Он зашел в радиорубку. — Контакт еще есть?
— Ага, — ответил Забринский. — То есть — то нет. Забавная штука.
Обычно, если контакт пропадает, то уж насовсем. А этот парень каждый раз возвращается. Забавно.
— Наверно, у него вообще уже нет батарей, — сказал я. — Наверно, работает только ручной генератор. Наверно, у них там ни у кого уже не хватает сил крутить его постоянно.
— Может быть, — согласился Забринский. — Доложи капитану последнее сообщение, Керли.
— "Не могу стать дорогу", — произнес Браун. — Вот так он передал.
“Не могу стать дорогу"... По-моему, надо читать так: «Не могу ждать долго».
Ничего другого нельзя придумать...
Свенсон коротко взглянул на меня — и тут же отвел глаза. Кроме него, я никому не говорил, что начальник станции — мой брат, уверен, он тоже не проговорился. Он обратился к Брауну:
— Сверьте с ними часы. Передайте, пусть посылают свои позывные по пять минут в начале каждого часа. Сообщите, что свяжемся с ними снова максимум через шесть часов, может, даже через четыре. Забринский, с какой точностью вы взяли пеленг?
— Абсолютно точно, капитан. Я много раз проверил. Абсолютно уверен: строго ноль-сорок пять. Свенсон вышел в центральный пост.
— Со станции «Зебра» луны не видно. Если мы согласимся с доктором Карпентером, что погодные условия у нас должны быть примерно одинаковые, значит, луна у них зашла за горизонт. Зная положение луны здесь, у нас, и пеленг на станцию «Зебра», можно определить хотя бы минимальное расстояние между ними?
— Сотня миль, как сказал доктор Карпентер. — прикинув, сообщил Рейберн.
— Больше ничего не установишь.
— Ну, хорошо. Уходим отсюда курсом ноль-сорок. Чтобы не слишком отклониться от нужного направления, но получить хорошую базу для контрольного пеленга. Пройдем точно сто миль и поищем полынью. Передайте старшему помощнику — готовиться к погружению, — он улыбнулся мне. — Имея два пеленга и точно отмеренную базу, мы засечем их с точностью до сотни ярдов. — А как вы отмерите сто миль подо льдом? С большой точностью, я имею в виду.
— Это сделает наш инерционный компьютер. Он очень точен, вы даже не поверите, насколько он точен. Я могу нырнуть на «Дельфине» у восточного побережья Соединенных Штатов и всплыть в восточном Средиземноморье и окажусь в радиусе пятисот ярдов от расчетной точки. Ну, а на сто миль промашка будет ярдов на двадцать, не больше.
Радиоантенны были опущены, крышки люков задраены, и через пять минут «Дельфин» уже погрузился под лед и двинулся в путь. Двое рулевых у пульта глубины сидели, лениво покуривая: управление было подключено к инерционной навигационной системе, которая вела корабль с недоступными человеческим рукам точностью и аккуратностью. Впервые я почувствовал вибрацию, сотрясавшую корпус подводной лодки: "Не могу ждать долго ", говорилось в радиограмме, и «Дельфин» выжимал из своих машин все, что можно.
В это утро я так ни разу и не покинул центральный пост. Почти все время заглядывал через плечо доктору Бенсону, который, как обычно, безрезультатно проторчав минут пять в медпункте в ожидании больных, поспешил занять любимое место у ледовой машины. Сейчас показания этой машины становились вопросом жизни и смерти для уцелевших полярников «Зебры». Нам надо было найти еще одну полынью, чтобы всплыть и взять второй пеленг. Не сумеем этого сделать исчезнет последняя надежда. В сотый раз я прикидывал, сколько сотрудников станции могло уцелеть при пожаре. Судя по тихому отчаянию, сквозившему в пойманных Брауном и Забринским депешах, их оставалось не так уж много. Линия, которую вырисовывало на бумажной ленте поскрипывающее перо, не особенно вдохновляла. Она свидетельствовала, что лед над головой оставался не тоньше десяти футов. Несколько раз перо делало скачок, показывая толщину в тридцать и даже сорок футов, а однажды чуть не выпрыгнуло за пределы ленты, обозначив огромный подводный айсберг размером в 150 футов. Я попытался представить себе, какие фантастические усилия нужны, чтобы вдавить такую гору льда в глубину океана, но мне не хватило воображения.
Только дважды за первые восемьдесят миль плавания перо обозначило тонкий лед. Но первая полынья годилась разве что для гребной шлюпки, а вторая была лишь немногим больше.
Незадолго до полудня вибрация корпуса прекратилась: Свенсон приказал снизить скорость до минимальной. Он обратился к Бенсону:
— Ну, что там?
— Страшное дело. Все время тяжелый лед.
— Ну, что ж, как видно, по щучьему велению полынья перед нами не появится, — задумчиво проговорил Свенсон. — Мы уже почти на месте. Придется прочесывать весь район. Пять миль на восток, пять миль на запад, потом четверть мили к северу — и все сначала.
Поиск начался. Прошел час, второй, третий. Рейберн и его помощники не отрывали головы от штурманского стола, дотошно фиксируя каждый маневр «Дельфина».
К четырем часам дня в центральном посту наступила усталая тишина, всякие разговоры прекратились. Только Бенсон еще время от времени повторял «толстый лед, все еще толстый лед», но и его голос звучал все тише, все печальней и только усиливал впечатление от придавившей нас всех гнетущей тишины. Мне подумалось, что атмосфера как раз подходит для похорон, но я постарался отогнать подобные мысли.
Пять часов дня. Мы безмолвствуем и стараемся не глядеть друг на друга.
Тяжелый лед, все еще тяжелый лед. Даже Свенсон перестал улыбаться. Не знаю, о чем думал он, а у меня перед глазами постоянно стояла картина: изможденный бородатый мужчина с жестоко обмороженным лицом, промерзший до костей, страдающий от боли, гибнущий человек, напрягая последние силы, крутит ручку генератора и негнущимися пальцами отстукивает позывной, а потом, склонившись над рацией, пытается в пронзительном вое ледового шторма поймать слабый голосок надежды. Надежды на помощь, которая никогда не придет. Впрочем, есть ли там еще кому стучать позывные? Конечно, люди на станции "Зебра” подобрались недюжинные, но порой наступает такой момент, когда даже самому крепкому, смелому, выносливому человеку остается одно: проститься с надеждой, лечь и умереть. Может быть, последний из них как раз сейчас лег умирать. Тяжелый лед, все еще тяжелый лед...
В половине шестого коммандер Свенсон подошел к ледовой машине и заглянул через плечо Бенсона. Потом спросил:
— Какова обычная толщина этой дряни наверху?
— От двенадцати до пятнадцати футов, — ответил Бенсон. "Голос у него звучал тихо, устало. — Пожалуй, ближе к пятнадцати.
Свенсон взялся за телефон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
— У них должно быть какое-то укрытие, — тихо сказал он. -Обязательно.
Какой-то домик уцелел. Иначе они бы давно уже погибли ... — Он зашел в радиорубку. — Контакт еще есть?
— Ага, — ответил Забринский. — То есть — то нет. Забавная штука.
Обычно, если контакт пропадает, то уж насовсем. А этот парень каждый раз возвращается. Забавно.
— Наверно, у него вообще уже нет батарей, — сказал я. — Наверно, работает только ручной генератор. Наверно, у них там ни у кого уже не хватает сил крутить его постоянно.
— Может быть, — согласился Забринский. — Доложи капитану последнее сообщение, Керли.
— "Не могу стать дорогу", — произнес Браун. — Вот так он передал.
“Не могу стать дорогу"... По-моему, надо читать так: «Не могу ждать долго».
Ничего другого нельзя придумать...
Свенсон коротко взглянул на меня — и тут же отвел глаза. Кроме него, я никому не говорил, что начальник станции — мой брат, уверен, он тоже не проговорился. Он обратился к Брауну:
— Сверьте с ними часы. Передайте, пусть посылают свои позывные по пять минут в начале каждого часа. Сообщите, что свяжемся с ними снова максимум через шесть часов, может, даже через четыре. Забринский, с какой точностью вы взяли пеленг?
— Абсолютно точно, капитан. Я много раз проверил. Абсолютно уверен: строго ноль-сорок пять. Свенсон вышел в центральный пост.
— Со станции «Зебра» луны не видно. Если мы согласимся с доктором Карпентером, что погодные условия у нас должны быть примерно одинаковые, значит, луна у них зашла за горизонт. Зная положение луны здесь, у нас, и пеленг на станцию «Зебра», можно определить хотя бы минимальное расстояние между ними?
— Сотня миль, как сказал доктор Карпентер. — прикинув, сообщил Рейберн.
— Больше ничего не установишь.
— Ну, хорошо. Уходим отсюда курсом ноль-сорок. Чтобы не слишком отклониться от нужного направления, но получить хорошую базу для контрольного пеленга. Пройдем точно сто миль и поищем полынью. Передайте старшему помощнику — готовиться к погружению, — он улыбнулся мне. — Имея два пеленга и точно отмеренную базу, мы засечем их с точностью до сотни ярдов. — А как вы отмерите сто миль подо льдом? С большой точностью, я имею в виду.
— Это сделает наш инерционный компьютер. Он очень точен, вы даже не поверите, насколько он точен. Я могу нырнуть на «Дельфине» у восточного побережья Соединенных Штатов и всплыть в восточном Средиземноморье и окажусь в радиусе пятисот ярдов от расчетной точки. Ну, а на сто миль промашка будет ярдов на двадцать, не больше.
Радиоантенны были опущены, крышки люков задраены, и через пять минут «Дельфин» уже погрузился под лед и двинулся в путь. Двое рулевых у пульта глубины сидели, лениво покуривая: управление было подключено к инерционной навигационной системе, которая вела корабль с недоступными человеческим рукам точностью и аккуратностью. Впервые я почувствовал вибрацию, сотрясавшую корпус подводной лодки: "Не могу ждать долго ", говорилось в радиограмме, и «Дельфин» выжимал из своих машин все, что можно.
В это утро я так ни разу и не покинул центральный пост. Почти все время заглядывал через плечо доктору Бенсону, который, как обычно, безрезультатно проторчав минут пять в медпункте в ожидании больных, поспешил занять любимое место у ледовой машины. Сейчас показания этой машины становились вопросом жизни и смерти для уцелевших полярников «Зебры». Нам надо было найти еще одну полынью, чтобы всплыть и взять второй пеленг. Не сумеем этого сделать исчезнет последняя надежда. В сотый раз я прикидывал, сколько сотрудников станции могло уцелеть при пожаре. Судя по тихому отчаянию, сквозившему в пойманных Брауном и Забринским депешах, их оставалось не так уж много. Линия, которую вырисовывало на бумажной ленте поскрипывающее перо, не особенно вдохновляла. Она свидетельствовала, что лед над головой оставался не тоньше десяти футов. Несколько раз перо делало скачок, показывая толщину в тридцать и даже сорок футов, а однажды чуть не выпрыгнуло за пределы ленты, обозначив огромный подводный айсберг размером в 150 футов. Я попытался представить себе, какие фантастические усилия нужны, чтобы вдавить такую гору льда в глубину океана, но мне не хватило воображения.
Только дважды за первые восемьдесят миль плавания перо обозначило тонкий лед. Но первая полынья годилась разве что для гребной шлюпки, а вторая была лишь немногим больше.
Незадолго до полудня вибрация корпуса прекратилась: Свенсон приказал снизить скорость до минимальной. Он обратился к Бенсону:
— Ну, что там?
— Страшное дело. Все время тяжелый лед.
— Ну, что ж, как видно, по щучьему велению полынья перед нами не появится, — задумчиво проговорил Свенсон. — Мы уже почти на месте. Придется прочесывать весь район. Пять миль на восток, пять миль на запад, потом четверть мили к северу — и все сначала.
Поиск начался. Прошел час, второй, третий. Рейберн и его помощники не отрывали головы от штурманского стола, дотошно фиксируя каждый маневр «Дельфина».
К четырем часам дня в центральном посту наступила усталая тишина, всякие разговоры прекратились. Только Бенсон еще время от времени повторял «толстый лед, все еще толстый лед», но и его голос звучал все тише, все печальней и только усиливал впечатление от придавившей нас всех гнетущей тишины. Мне подумалось, что атмосфера как раз подходит для похорон, но я постарался отогнать подобные мысли.
Пять часов дня. Мы безмолвствуем и стараемся не глядеть друг на друга.
Тяжелый лед, все еще тяжелый лед. Даже Свенсон перестал улыбаться. Не знаю, о чем думал он, а у меня перед глазами постоянно стояла картина: изможденный бородатый мужчина с жестоко обмороженным лицом, промерзший до костей, страдающий от боли, гибнущий человек, напрягая последние силы, крутит ручку генератора и негнущимися пальцами отстукивает позывной, а потом, склонившись над рацией, пытается в пронзительном вое ледового шторма поймать слабый голосок надежды. Надежды на помощь, которая никогда не придет. Впрочем, есть ли там еще кому стучать позывные? Конечно, люди на станции "Зебра” подобрались недюжинные, но порой наступает такой момент, когда даже самому крепкому, смелому, выносливому человеку остается одно: проститься с надеждой, лечь и умереть. Может быть, последний из них как раз сейчас лег умирать. Тяжелый лед, все еще тяжелый лед...
В половине шестого коммандер Свенсон подошел к ледовой машине и заглянул через плечо Бенсона. Потом спросил:
— Какова обычная толщина этой дряни наверху?
— От двенадцати до пятнадцати футов, — ответил Бенсон. "Голос у него звучал тихо, устало. — Пожалуй, ближе к пятнадцати.
Свенсон взялся за телефон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77