В метро я уже не ездил около года и теперь, смешно сказать, радовался каждой минуте под землей, будто крот, сбежавший из зоопарка.
Грязный мрамор. Влажный запах туб. Гретая резина. Поезд метро только что отбыл. Станция пуста.
«Если ты уйдешь, – то я брошусь на рельсы, и меня переедет», – повторяю я. – «Твой поезд уехал, – кивает она в сторону туннеля, – Ты опять ведешь себя, как придурок. Знаешь и себя, и меня» – «Будет следующий – они ходят каждые пять минут. Ты мне не веришь?!» – «Меня ждут, русским языком тебе говорю. Я уже опаздываю. Все, все у нас с тобой. И не кричи – милиционер на тебя уже смотрит» – «Пусть смотрит., как я умру». – Я достаю сигарету, курю. – «В метро нельзя курить», – говорит она. – «Мне все равно». – Кто-то трогает за рукав: «Потуши сигарету, – милиционер, старший сержант, темно-синий китель – Девушка, он к вам приставал?» – «Да… Ист. Хочет броситься под поезд. Мне пора. Я ухожу».
Бросаю на перрон сигарету: «Мне тоже пора» – «Пройдешь со мной», – кокарда блестит трезубцем. «Я ухожу», – держит. Надевает наручники. Толкая в спину, ведет в станционное отделение. С высоты эскалатора вижу: она садится в вагон. Холодные браслеты. Улыбаюсь.
Теперь я освободился.
На линии почти ничего не изменилось. Даже мои сегодняшние попутчики ни чем не отличались от обычных пассажиров, которых можно встретить в вагоне в это предобеденное время жаркого летнего дня. Все те же кочующие от рынка к рынку пенсионерки; невыспавшиеся клерки в пропотевших рубашках; бездельничающая молодежь; крикливые распространители, предлагающие телепрограмму, батарейки и лейкопластырь – все за 50 копеек. Быть может, только рекламные листовки сменились в своей бесконечной череде скидок, акций и распродаж.
Туннель закончился, и лучи осветили брусья поручней и лица пассажиров. Остаток пути пролегал по поверхности. Вагон уверенно набирал скорость в бетонном желобе забора. До конца линии оставался только один участок. Мимо, будто в ускоренной перемотке (FF), промелькнули рыжие дома рудничного района и зеленый массив парковой зоны. Поезд пронесся по металлической конструкции моста, оставив в синей воде канала красный размашистый след.
Диктор объявил конечную остановку «Университет» и вагоны опустели. На дисплее станционного таймера вспыхнули нули.
Выйдя из метрополитена и перейдя дорогу с пирсингом трамвайных рельсов, я очутился перед четырехэтажным зданием родного института. Двор был безлюден – сессия уже завершилась, а вступительные экзамены еще не начались. Надпись над входом «Ласкаво просимо» апеллировала к невидимкам. Голубые вузовские ели приветливо кивали мне своими макушками.
Зачитанное с бумаги напутственное слово ректора. Пыльные портьеры. Жидкие хлопки. Выпускники покидают актовый зал. В руках у каждого остался кусок синего пластика, у некоторых пластик красный. Зевота. Хочется спать – восемь часов утра.
Кто-то собирается выпить. «Ты с нами?» – спрашивают. – «Не хочется, домой пойду».
Дома по телевизору показывают фильм. Студенты Гарварда получают степень магистра. Мантии. Оркестр. Серпантин. В воздух летят черные четырехугольные шляпы с кисточками.
Выключаю телевизор и ложусь спать. Я устал. На следующей неделе нужно искать работу.
Я обогнул спортзал и столовую, двинулся в гору в сторону металлургического комбината. Поприветствовал знакомого маркера, курившего на крыльце бильярдной «Алагер». Миновал строительный техникум, кожвендиспансер и ателье по ремонту телевизоров.
Показалась площадка летнего кафе. На площадке утренняя смена рабочих распивала пиво. Брусчатку под их ногами покрывали блестки рыбной чешуи и высохшие мотки кишок. Из похожих на детские гробы колонок, раздавались ритмы латиноамериканской эстрады.
Стоя на краю тротуара, я остановил рейсовое маршрутное такси и сел в кабину рядом с водителем В кабине стоял запах нагретых кресел. Освежитель воздуха и икона «Св. Николая Угодника» болтались на шнуре под зеркалом дальнего вида, ударяясь друг о друга. Играло радио.
«Итак, у нас новый радиослушатель! Доброе утро!» – «Доброе» – «Как вас зовут?» – «Я бы предпочел, с вашего позволения, остаться инкогнито» – «Хм… Хорошо, наша сегодня тема: верите ли вы в то, что Бритни Спирс девственница?» – «Извините, но мне все равно» – «Так зачем же вы звоните?» – «Я хочу послушать песню „Риге morning“ группы „Placebo“ – „Почему эту песню?“ – „Захотелось“ – „Э-э… Может, хоть привет передадите?“ – „Мне некому передать привет“ – «Хм… Тяжелый случай… Мы пройдемся с нашим таинственным радиослушателем! До свидания! К сожалению, мы не можем поставить ему группу «Пласибо». Аля него и для всех в утреннем, эфире «Руки Вверх» с композицией «Алешка»! Хорошего всем настроения! ПООООЕХААИ!»
Настырный ди-джей задавал звонившим слушателям вопрос о том, как они проводят лето. Слушатели проводили лето на редкость однообразно: отдыхали на море или только туда собирались. Звонившие торопились передать приветы и заказывали песню. Пока я ехал в маршрутке, по радио успели спеть Кристина Агилера, Земфира, «Тату» и Робби Вильяме.
Я вышел на площади. В ее центре, на каменном постаменте застыл танк «Т-34» – по легенде именно эта машина первой ворвалась в город, оккупированный немецко-фашистскими захватчиками. Дуло танка угрожающе целилось в меня.
– Доллары, евро, рубли…! – слышался сценический шепот валютчиков.
– Летняя коллекция! Летняя коллекция! – хрипло кричал в мегафон промоутер обувного супермаркета.
Мне очень не хотелось встретить кого-нибудь из знакомых. Поэтому я, сторонясь оживленного проспекта, обогнул площадь против часовой стрелки и вступил на территорию Городской больницы.
Пару раз мне повстречались беременные женщины – рядом располагался роддом. Асфальт перед роддомом покрывали оставленные молодыми отцами надписи – наивные, трогательные и нелепые. Вислоухая дворняжка, закрывая хвостом часть сакраментального текста: «Люда! Спасибо за дочку – княгиню Ольгу!», благостно млела на солнце.
– Когда-то, – обратился я к собаке, – здесь, на месте роддома, будет фабрика по производству биороботов. Уж ты поверь.
«Мальчик, а ну слезь с гинекологического кресла. Веди себя прилично. Ты на экскурсии». – «Интересно!» – «Что интересно!?» – «У девочек ничего нет!» – «Что!?» – «Интересно! »
Дворняжка вместо ответа чихнула, поднялась и сонно потрусила к молочной кухне – туда, где нянечки в застиранных халатах разгружали пустую тару. Раздавшееся брюхо дворняжки тяготело к земле – собака тоже оказалась на сносях.
Насвистывая прицепившуюся мелодию Робби Вильямса, я вышел за ворота больницы. Мой путь пролегал вдоль узкой, поросшей камышами речки. В речке умиротворенно плавали дикие утки и пустые пэт-бутылки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Грязный мрамор. Влажный запах туб. Гретая резина. Поезд метро только что отбыл. Станция пуста.
«Если ты уйдешь, – то я брошусь на рельсы, и меня переедет», – повторяю я. – «Твой поезд уехал, – кивает она в сторону туннеля, – Ты опять ведешь себя, как придурок. Знаешь и себя, и меня» – «Будет следующий – они ходят каждые пять минут. Ты мне не веришь?!» – «Меня ждут, русским языком тебе говорю. Я уже опаздываю. Все, все у нас с тобой. И не кричи – милиционер на тебя уже смотрит» – «Пусть смотрит., как я умру». – Я достаю сигарету, курю. – «В метро нельзя курить», – говорит она. – «Мне все равно». – Кто-то трогает за рукав: «Потуши сигарету, – милиционер, старший сержант, темно-синий китель – Девушка, он к вам приставал?» – «Да… Ист. Хочет броситься под поезд. Мне пора. Я ухожу».
Бросаю на перрон сигарету: «Мне тоже пора» – «Пройдешь со мной», – кокарда блестит трезубцем. «Я ухожу», – держит. Надевает наручники. Толкая в спину, ведет в станционное отделение. С высоты эскалатора вижу: она садится в вагон. Холодные браслеты. Улыбаюсь.
Теперь я освободился.
На линии почти ничего не изменилось. Даже мои сегодняшние попутчики ни чем не отличались от обычных пассажиров, которых можно встретить в вагоне в это предобеденное время жаркого летнего дня. Все те же кочующие от рынка к рынку пенсионерки; невыспавшиеся клерки в пропотевших рубашках; бездельничающая молодежь; крикливые распространители, предлагающие телепрограмму, батарейки и лейкопластырь – все за 50 копеек. Быть может, только рекламные листовки сменились в своей бесконечной череде скидок, акций и распродаж.
Туннель закончился, и лучи осветили брусья поручней и лица пассажиров. Остаток пути пролегал по поверхности. Вагон уверенно набирал скорость в бетонном желобе забора. До конца линии оставался только один участок. Мимо, будто в ускоренной перемотке (FF), промелькнули рыжие дома рудничного района и зеленый массив парковой зоны. Поезд пронесся по металлической конструкции моста, оставив в синей воде канала красный размашистый след.
Диктор объявил конечную остановку «Университет» и вагоны опустели. На дисплее станционного таймера вспыхнули нули.
Выйдя из метрополитена и перейдя дорогу с пирсингом трамвайных рельсов, я очутился перед четырехэтажным зданием родного института. Двор был безлюден – сессия уже завершилась, а вступительные экзамены еще не начались. Надпись над входом «Ласкаво просимо» апеллировала к невидимкам. Голубые вузовские ели приветливо кивали мне своими макушками.
Зачитанное с бумаги напутственное слово ректора. Пыльные портьеры. Жидкие хлопки. Выпускники покидают актовый зал. В руках у каждого остался кусок синего пластика, у некоторых пластик красный. Зевота. Хочется спать – восемь часов утра.
Кто-то собирается выпить. «Ты с нами?» – спрашивают. – «Не хочется, домой пойду».
Дома по телевизору показывают фильм. Студенты Гарварда получают степень магистра. Мантии. Оркестр. Серпантин. В воздух летят черные четырехугольные шляпы с кисточками.
Выключаю телевизор и ложусь спать. Я устал. На следующей неделе нужно искать работу.
Я обогнул спортзал и столовую, двинулся в гору в сторону металлургического комбината. Поприветствовал знакомого маркера, курившего на крыльце бильярдной «Алагер». Миновал строительный техникум, кожвендиспансер и ателье по ремонту телевизоров.
Показалась площадка летнего кафе. На площадке утренняя смена рабочих распивала пиво. Брусчатку под их ногами покрывали блестки рыбной чешуи и высохшие мотки кишок. Из похожих на детские гробы колонок, раздавались ритмы латиноамериканской эстрады.
Стоя на краю тротуара, я остановил рейсовое маршрутное такси и сел в кабину рядом с водителем В кабине стоял запах нагретых кресел. Освежитель воздуха и икона «Св. Николая Угодника» болтались на шнуре под зеркалом дальнего вида, ударяясь друг о друга. Играло радио.
«Итак, у нас новый радиослушатель! Доброе утро!» – «Доброе» – «Как вас зовут?» – «Я бы предпочел, с вашего позволения, остаться инкогнито» – «Хм… Хорошо, наша сегодня тема: верите ли вы в то, что Бритни Спирс девственница?» – «Извините, но мне все равно» – «Так зачем же вы звоните?» – «Я хочу послушать песню „Риге morning“ группы „Placebo“ – „Почему эту песню?“ – „Захотелось“ – „Э-э… Может, хоть привет передадите?“ – „Мне некому передать привет“ – «Хм… Тяжелый случай… Мы пройдемся с нашим таинственным радиослушателем! До свидания! К сожалению, мы не можем поставить ему группу «Пласибо». Аля него и для всех в утреннем, эфире «Руки Вверх» с композицией «Алешка»! Хорошего всем настроения! ПООООЕХААИ!»
Настырный ди-джей задавал звонившим слушателям вопрос о том, как они проводят лето. Слушатели проводили лето на редкость однообразно: отдыхали на море или только туда собирались. Звонившие торопились передать приветы и заказывали песню. Пока я ехал в маршрутке, по радио успели спеть Кристина Агилера, Земфира, «Тату» и Робби Вильяме.
Я вышел на площади. В ее центре, на каменном постаменте застыл танк «Т-34» – по легенде именно эта машина первой ворвалась в город, оккупированный немецко-фашистскими захватчиками. Дуло танка угрожающе целилось в меня.
– Доллары, евро, рубли…! – слышался сценический шепот валютчиков.
– Летняя коллекция! Летняя коллекция! – хрипло кричал в мегафон промоутер обувного супермаркета.
Мне очень не хотелось встретить кого-нибудь из знакомых. Поэтому я, сторонясь оживленного проспекта, обогнул площадь против часовой стрелки и вступил на территорию Городской больницы.
Пару раз мне повстречались беременные женщины – рядом располагался роддом. Асфальт перед роддомом покрывали оставленные молодыми отцами надписи – наивные, трогательные и нелепые. Вислоухая дворняжка, закрывая хвостом часть сакраментального текста: «Люда! Спасибо за дочку – княгиню Ольгу!», благостно млела на солнце.
– Когда-то, – обратился я к собаке, – здесь, на месте роддома, будет фабрика по производству биороботов. Уж ты поверь.
«Мальчик, а ну слезь с гинекологического кресла. Веди себя прилично. Ты на экскурсии». – «Интересно!» – «Что интересно!?» – «У девочек ничего нет!» – «Что!?» – «Интересно! »
Дворняжка вместо ответа чихнула, поднялась и сонно потрусила к молочной кухне – туда, где нянечки в застиранных халатах разгружали пустую тару. Раздавшееся брюхо дворняжки тяготело к земле – собака тоже оказалась на сносях.
Насвистывая прицепившуюся мелодию Робби Вильямса, я вышел за ворота больницы. Мой путь пролегал вдоль узкой, поросшей камышами речки. В речке умиротворенно плавали дикие утки и пустые пэт-бутылки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73