женщина была, царство ей небесное.
– Да, – согласился я.
Я сбил с сигареты пепел. И пепел, обугленный табак, заскользил по асфальту перекати-полем, без корней и без судьбы.
– Странный у вас дом, – сказал я.
– У нас очень, очень хороший дом был когда-то. Замечательный. Вам, молодым, не понять. Живете в коробках и соседей не знаете. А у нас все как одна семья всегда были. Все праздники вместе. Помню, пирогов испеку и всем деткам нашим раздам. А голубятня. Зачем, спросите, снесли голубятню? Кому она мешала? Муж мой покойный, царство ему небесное, ох, он уж голубей любил. Всех по именам звал. Всех. Гагарин, Титов, Комаров…
– Космонавты?
– Бог с тобой, какие космонавты, голуби, голуби, сынок…
– М-да… И вы ничего странного не замечали в последнее время? – Мой вопрос прозвучал совершенно бездарно, будто реплика из милицейского сериала.
Старуха повернулась ко мне. Ее целлулоидные глаза не блестели на солнце. Она печально вздохнула.
– Ах, извините, – спохватился я.
– Ничего, сынок, ничего. Я уж привыкла. Десять лет как не вижу.
Я понял, что не узнаю у нее ничего. Она могла в деталях рассказать все, что было 12 апреля 1961 года, но не помнила и позавчерашнего дня.
Мы молчали. Моя сигарета истлела. Новую закуривать не хотелось.
– Вот старый черт, опять на крышу, поди, влез, – всплеснула вдруг руками старуха.
Я сначала не понял, о ком она говорит. А потом посмотрел туда, куда бесполезно уставились ее слепые глаза. На крыше нашего Дома, опираясь на громоотвод, балансировал человек. Это был старик-пенсионер, мой сосед из квартиры напротив. На его запястье была намотана бечевка. Бечевка туго удерживала в небе над Домом воздушного змея. Змей завис над крышей, как натовский стеле над Сербией, как голубь Гагарин, царство ему небесное. Я глядел и не мог оторваться от необычного зрелища. Ни разу в жизни я не видел пенсионеров, которые запускают воздушных змеев на крыше.
– А как, как вы догадались, что он там?
– Ветер, сынок. Ветер южный. Это его ветер. Этот ветер он не пропустит никогда.
– И давно с ним такое?
– Давно. Давно. Всегда…
И она рассказала историю. Все-таки рассказала.
V. Манекен
Иногда я захожу к Степану в Универмаг после закрытия. Он там работает менеджером, а по вечерам – подрабатывает сторожем. В последнее время он пристрастился к «Горобине» – вишневой двадцатипятиградусной настойке. На вид она розовая, как марганцовка, а на вкус приторная и липкая. От нее я покрываюсь пунцовыми пятнами и становлюсь похожим на индейца.
– Чингачгук в боевой раскраске, – иронизирует Степан.
Пьем мы «Горобину» в кабинете главного управляющего. Кабинет напоминает ресторанчик средней руки с претензией на шик. Здесь стоят пальмы в кадках и огромные вазы с букетами степных трав. Электрический камин у стены похож на декорацию к спектаклю «Золотой Ключик». Кожа дивана по оттенку малоотличима от моей собственной.
Чтобы стало хорошо, нам требуется выпить около трех бутылок. С этой нехитрой задачей мы обычно справляемся менее, чем за час. Свое скромное застолье мы сопровождаем неспешной беседой. Говорим о прошедшем, большей частью о школе – о том славном времени, когда в нашей жизни не было еще чужих свадеб, похорон или крестин. Мы тогда не работали и даже не пытались.
– Раньше было все по-другому, – говорю я, когда мы допиваем последнюю бутылку.
Мой приятель кивает – он со мной полностью согласен.
После этого я выхожу из кабинета и иду бродить по галереям Универмага. За сумрачными витринами бутиков, будто уродцы в банках кунсткамеры, хранятся вещи. Десятки тысяч вещей: мобильные телефоны, духи, дубленки, утюги, виагра, носовые платки, кресла, ковры, средства от целлюлита, обручальные кольца, распылители дихлофоса, туалетное мыло, босоножки на шпильках, авторучки, видеокассеты. Все это составляет наше общее потребительское счастье и наделяет коллективное существование смыслом.
Как всегда, останавливаюсь у фигур "манекенов. Они стоят снаружи, в галерее. Если бы они были людьми, то могли бы играть в баскетбол – такие они высокие. Женщину-манекен я обнимаю левой рукой за талию, а правой щупаю ее пластмассовую грудь. Потом целую ее в шею. Стоит мне выпить чуть больше обычного, и я начинаю себя ощущать развратным типом.
– Не пойму, зачем ты это проделываешь каждый раз, – говорит подошедший Степан. Он не задает вопрос. Он просто говорит.
– Знаешь, эти манекены вокруг одеваются гораздо лучше, чем мы.
– В этом нет ничего удивительного. В отличие от нас, они не пьют, – резонно замечает Степан.
На этом вечер в Стране Чудес заканчивается. Приятель провожает меня из Универмага – ему нужно выспаться. Завтра ему придется встать рано, до открытия. Он уберется в кабинете, проветрит помещение. Нельзя, чтоб управляющий учуял запах спиртного.
VI. Зло
От Макдоналдса шел сладкий запах жира Е-95. Запах, вызывающий одновременно и аппетит и тошноту. Кажется, именно так пахнет разлагающийся мир. А запах разлагающегося мира мне нравился всегда.
Мы сидели с Аней в летнем кафе через дорогу от Макдоналдса, и я опять разглядывал ее ноги сквозь стекла солнечных очков. Аня смотрела на Макдоналдс. Там нарядные дети съезжали с пластмассовых горок, не выпуская из рук надувных шаров. Статуя клоуна в полосатых гетрах сгибалась в неглубоком реверансе. Две огромные желтые дуги вознеслись над площадью, как брови, вздернутые не то от восторга, не то от чувства собственного превосходства. Молодым незамужним девушкам почему-то нравится смотреть на Макдоналдс Наверное, это повышает у них веру в завтрашний день – в его стабильность. Через дорогу процветала сплошная стабильность с запахом жира Е-95.
– Я кое-что узнал, – рано или поздно мне нужно было сказать эти слова.
Уже минут десять мы пили минеральную воду и беседовали сначала о магнитных бурях (обычно страдают люди с повышенным давлением, не я и не она), а потом о какой-то Аниной подруге (проехала автостопом за два дня от Львова до Симферополя – ну, совершенно бесплатно, sic!). Вполне достаточно, чтоб в бокалах с минеральной выдохся газ, а Аня возбудилась от нетерпения.
– Кто-то из соседей рассказал что-то интересное? – с любопытством переспросила она.
– Соседка. Слепая с первого этажа. Ты ведь с ней пыталась поговорить?
– Пыталась, но она все время говорит только о голубях. Я, конечно, люблю голубей. Но они улетели из-за того, что разрушили голубятню, а не из-за урана, и…
– Эта история не о голубях, и не о слепой старухе. Эта история о сумасшедшем старике-соседе, который живет напротив моей квартиры.
– Ах, да. Он совсем не захотел со мной разговаривать. Даже дверь не открыл, когда я стучала. А я знала, что он там. А он и вправду настоящий сумасшедший?
– Сумасшедшие – это единственные настоящие люди на свете… Но не суть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
– Да, – согласился я.
Я сбил с сигареты пепел. И пепел, обугленный табак, заскользил по асфальту перекати-полем, без корней и без судьбы.
– Странный у вас дом, – сказал я.
– У нас очень, очень хороший дом был когда-то. Замечательный. Вам, молодым, не понять. Живете в коробках и соседей не знаете. А у нас все как одна семья всегда были. Все праздники вместе. Помню, пирогов испеку и всем деткам нашим раздам. А голубятня. Зачем, спросите, снесли голубятню? Кому она мешала? Муж мой покойный, царство ему небесное, ох, он уж голубей любил. Всех по именам звал. Всех. Гагарин, Титов, Комаров…
– Космонавты?
– Бог с тобой, какие космонавты, голуби, голуби, сынок…
– М-да… И вы ничего странного не замечали в последнее время? – Мой вопрос прозвучал совершенно бездарно, будто реплика из милицейского сериала.
Старуха повернулась ко мне. Ее целлулоидные глаза не блестели на солнце. Она печально вздохнула.
– Ах, извините, – спохватился я.
– Ничего, сынок, ничего. Я уж привыкла. Десять лет как не вижу.
Я понял, что не узнаю у нее ничего. Она могла в деталях рассказать все, что было 12 апреля 1961 года, но не помнила и позавчерашнего дня.
Мы молчали. Моя сигарета истлела. Новую закуривать не хотелось.
– Вот старый черт, опять на крышу, поди, влез, – всплеснула вдруг руками старуха.
Я сначала не понял, о ком она говорит. А потом посмотрел туда, куда бесполезно уставились ее слепые глаза. На крыше нашего Дома, опираясь на громоотвод, балансировал человек. Это был старик-пенсионер, мой сосед из квартиры напротив. На его запястье была намотана бечевка. Бечевка туго удерживала в небе над Домом воздушного змея. Змей завис над крышей, как натовский стеле над Сербией, как голубь Гагарин, царство ему небесное. Я глядел и не мог оторваться от необычного зрелища. Ни разу в жизни я не видел пенсионеров, которые запускают воздушных змеев на крыше.
– А как, как вы догадались, что он там?
– Ветер, сынок. Ветер южный. Это его ветер. Этот ветер он не пропустит никогда.
– И давно с ним такое?
– Давно. Давно. Всегда…
И она рассказала историю. Все-таки рассказала.
V. Манекен
Иногда я захожу к Степану в Универмаг после закрытия. Он там работает менеджером, а по вечерам – подрабатывает сторожем. В последнее время он пристрастился к «Горобине» – вишневой двадцатипятиградусной настойке. На вид она розовая, как марганцовка, а на вкус приторная и липкая. От нее я покрываюсь пунцовыми пятнами и становлюсь похожим на индейца.
– Чингачгук в боевой раскраске, – иронизирует Степан.
Пьем мы «Горобину» в кабинете главного управляющего. Кабинет напоминает ресторанчик средней руки с претензией на шик. Здесь стоят пальмы в кадках и огромные вазы с букетами степных трав. Электрический камин у стены похож на декорацию к спектаклю «Золотой Ключик». Кожа дивана по оттенку малоотличима от моей собственной.
Чтобы стало хорошо, нам требуется выпить около трех бутылок. С этой нехитрой задачей мы обычно справляемся менее, чем за час. Свое скромное застолье мы сопровождаем неспешной беседой. Говорим о прошедшем, большей частью о школе – о том славном времени, когда в нашей жизни не было еще чужих свадеб, похорон или крестин. Мы тогда не работали и даже не пытались.
– Раньше было все по-другому, – говорю я, когда мы допиваем последнюю бутылку.
Мой приятель кивает – он со мной полностью согласен.
После этого я выхожу из кабинета и иду бродить по галереям Универмага. За сумрачными витринами бутиков, будто уродцы в банках кунсткамеры, хранятся вещи. Десятки тысяч вещей: мобильные телефоны, духи, дубленки, утюги, виагра, носовые платки, кресла, ковры, средства от целлюлита, обручальные кольца, распылители дихлофоса, туалетное мыло, босоножки на шпильках, авторучки, видеокассеты. Все это составляет наше общее потребительское счастье и наделяет коллективное существование смыслом.
Как всегда, останавливаюсь у фигур "манекенов. Они стоят снаружи, в галерее. Если бы они были людьми, то могли бы играть в баскетбол – такие они высокие. Женщину-манекен я обнимаю левой рукой за талию, а правой щупаю ее пластмассовую грудь. Потом целую ее в шею. Стоит мне выпить чуть больше обычного, и я начинаю себя ощущать развратным типом.
– Не пойму, зачем ты это проделываешь каждый раз, – говорит подошедший Степан. Он не задает вопрос. Он просто говорит.
– Знаешь, эти манекены вокруг одеваются гораздо лучше, чем мы.
– В этом нет ничего удивительного. В отличие от нас, они не пьют, – резонно замечает Степан.
На этом вечер в Стране Чудес заканчивается. Приятель провожает меня из Универмага – ему нужно выспаться. Завтра ему придется встать рано, до открытия. Он уберется в кабинете, проветрит помещение. Нельзя, чтоб управляющий учуял запах спиртного.
VI. Зло
От Макдоналдса шел сладкий запах жира Е-95. Запах, вызывающий одновременно и аппетит и тошноту. Кажется, именно так пахнет разлагающийся мир. А запах разлагающегося мира мне нравился всегда.
Мы сидели с Аней в летнем кафе через дорогу от Макдоналдса, и я опять разглядывал ее ноги сквозь стекла солнечных очков. Аня смотрела на Макдоналдс. Там нарядные дети съезжали с пластмассовых горок, не выпуская из рук надувных шаров. Статуя клоуна в полосатых гетрах сгибалась в неглубоком реверансе. Две огромные желтые дуги вознеслись над площадью, как брови, вздернутые не то от восторга, не то от чувства собственного превосходства. Молодым незамужним девушкам почему-то нравится смотреть на Макдоналдс Наверное, это повышает у них веру в завтрашний день – в его стабильность. Через дорогу процветала сплошная стабильность с запахом жира Е-95.
– Я кое-что узнал, – рано или поздно мне нужно было сказать эти слова.
Уже минут десять мы пили минеральную воду и беседовали сначала о магнитных бурях (обычно страдают люди с повышенным давлением, не я и не она), а потом о какой-то Аниной подруге (проехала автостопом за два дня от Львова до Симферополя – ну, совершенно бесплатно, sic!). Вполне достаточно, чтоб в бокалах с минеральной выдохся газ, а Аня возбудилась от нетерпения.
– Кто-то из соседей рассказал что-то интересное? – с любопытством переспросила она.
– Соседка. Слепая с первого этажа. Ты ведь с ней пыталась поговорить?
– Пыталась, но она все время говорит только о голубях. Я, конечно, люблю голубей. Но они улетели из-за того, что разрушили голубятню, а не из-за урана, и…
– Эта история не о голубях, и не о слепой старухе. Эта история о сумасшедшем старике-соседе, который живет напротив моей квартиры.
– Ах, да. Он совсем не захотел со мной разговаривать. Даже дверь не открыл, когда я стучала. А я знала, что он там. А он и вправду настоящий сумасшедший?
– Сумасшедшие – это единственные настоящие люди на свете… Но не суть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73