И вдобавок неуверенность. Оборонительные сооружения превосходны, а крепость почти беззащитна. Оружия много, но его не решаются раздать на руки. Самая плодородная в округе земля – но, когда созреет урожай, справедливого распределения не жди. Несчастный, голодный, разобщенный городок – мало же у тебя надежды выжить.
Отныне я не боялся ларокезцев. Я знал, что Фюльберу никогда не поднять их против меня. Но я боялся за них, мне было их жаль. И в эту минуту, мерно покачиваясь в такт рыси Мелюзины, я решил, что в ближайшие недели и месяцы буду помогать им, чем только смогу.
Бросив случайный взгляд на поводья, я вдруг с удивлением заметил, что на моей руке нет перстня. И тут я вспомнил сцену в конюшне. Ну и болван же этот Арман! С таким же успехом я мог дать ему простой камень! Как будто теперь, через два месяца после взрыва, золото хоть что-то стоит. Все это кануло в прошлое или, если угодно, все это еще впереди. Мы вернулись к временам куда более первобытным, чем эпоха драгоценных металлов, – к эпохе натурального обмена. Век украшений и денег маячит гдето в далеком будущем, нам до него не дожить, разве что нашим внукам.
Мелюзина навострила уши и сбилась с шага, в нескольких метрах впереди на ближнем повороте посреди дороги выросла крошечная фигурка, солнце со спины подсвечивало ее волосы. Я придержал лошадь.
– Я так и знала, что встречу тебя, – сказала Эвелина, подходя ко мне без тени страха. Какой же она казалась маленькой и хрупкой рядом с могучей кобылицей! – Убежала я от этой парочки. Посмотрел бы ты, как они целуются! Будто меня здесь и нет!
Рассмеявшись, я спешился.
– Садись, поедем к ним.
Я подсадил ее в седло впереди себя – она почти не занимала места.
– Держись обеими руками за луку.
Сам я тоже вскочил в седло и протянул поводья по обе стороны ее хрупкого тела. Макушка Эвелины едва доставала мне до подбородка.
– Прислонись ко мне.
Я пустил Мелюзину галопом и почувствовал, что Эвелина дрожит.
– Ну как?
– Мне страшно.
– Обопрись покрепче. Не напрягайся. Сиди свободнее!
– Уж больно трясет.
– Упасть ты не можешь, сама видишь, у тебя с обеих сторон барьер – мои руки.
Я перехватил поводья, чтобы поддерживать ее крепче, и двести-триста метров мы проехали в молчании.
– Ну а теперь как?
– Хорошо, – сказала она совсем другим, звонким голосом. – Просто замечательно! Я суженая сеньора, и он увозит меняв свой замок.
Видно, ей все еще страшно, вот она и фантазирует. Разговаривая, Эвелина повернула ко мне голову и дышала мне в самую шею. Немного погодя она сказала:
– Ты должен покорить Ла-Рок и Курсежак.
– Как это покорить?
– С оружием в руках.
Это выражение, надо полагать, запало ей в память на уроках истории, которую она проходила в минувшем учебном году в школе. В минувшем и теперь уже последнем.
– Ну и что это изменит? – спрашиваю я.
– Ты предашь мечу Армана и кюре и станешь королем нашей страны.
Я рассмеялся.
– Ничего не скажешь – подходящая программа, Особенно мне по душе «предать мечу» Армана и кюре.
– Значит, договорились? – спрашивает Эвелина, оборачиваясь и торжественно глядя на меня.
– Хорошо, я подумаю.
Мелюзина заржала, ей ответил Малабар, уверенно трусивший в тридцати-сорока метрах позади нас, и на повороте перед нами возникла Моргана – она бесцеремонно положила морду на голову Тома, который самозабвенно целовался с Кати.
– Какие смешные – вся троица смешная, – сказала Эвелина.
– Эмманюэль, – заговорил Тома, глядя на меня затуманенными глазами. – Можно мне подсадить Кати в седло?
– Нет, нельзя.
– Но ты ведь подсадил Эвелину.
– Не тот вес. Не тот объем. Да и...
Я хотел сказать: «Да и наездник не тот», но воздержался – из-за Кати.
Но тут подлетел Малабар – он совсем взбесился, так что Жаке, сидевший в повозке за кучера, уже не мог сладить с ним в одиночку; пришлось Колену сойти и придержать его, пока Кати усаживалась рядом со своей бабкой. Обитатели «Прудов» обрадовались, но не удивились – при выезде из Ла-Рока Мьетта обнаружила спрятанные под мешками чемоданы и, открыв их, узнала вещи сестры.
– Вперед, Тома, – скомандовал я. – Если мы будем поблизости, Малабара не удержать.
Как только мы отъехали на порядочное расстояние, я пустил лошадь шагом.
– Эмманюэль, – обратился ко мне Тома, задыхаясь, как после долгого бега. – Кати хочет, чтобы ты нас завтра же обвенчал.
Я поглядел на него. Никогда еще я не видел его таким красавцем. Греческая статуя, внутри которой он себя замуровал, вдруг ожила. Из его глаз, ноздрей, полуоткрытых губ рвался огонь жизни. Я недоверчиво повторил:
– Кати хочет, чтобы я вас обвенчал?
– Да.
– А ты?
Он тупо посмотрел на меня.
– Разумеется, и я тоже.
– Не так уж разумеется. Помимо всего, ты атеист.
– Ну, если подходить к вопросу с этой стороны, то ведь и ты не настоящий священник, – кислым тоном ответил он.
– А вот и заблуждаешься, – живо возразил я: – Фюльбер – тот действительно не настоящий священник, потому что он лжец. А я совсем другое дело. Я не самозванец. Меня избрала верующая паства, следовательно, я посвящен в сан самым законным образом, я, так сказать, продукт ее веры. Вот почему я вполне серьезно отношусь к обрядам, которые мне предстоит отправлять.
Тома растерянно поглядел на меня.
– Но ведь ты сам, – сказал он немного погодя, – ты сам неверующий.
– По-моему, мы еще не обсуждали моя религиозные убеждения, – сухо возразил я. – Но вопрос о том, верю я или нет, не имеет никакого отношения к моим полномочиям, вполне законным.
Воцарилось молчание, потом он заговорил, и голос его дрогнул:
– Значит, ты откажешься венчать нас, потому что я атеист?
– Да нет же, нет, – возразил я. – Раз ты хочешь вступить в брак, тем самым твой брак уже узаконен. Ваше с Кати желание вступить в брак скрепляет ваш союз. Поэтому не волнуйся, – продолжал я, немного помолчав. – Я вас повенчаю. Хоть это и глупо, но повенчаю.
Он поглядел на меня с возмущением:
– Глупо?
– Еще бы! Ты женишься только потому, что Кати, придерживаясь прежних представлений, во что бы то ни стало хочет идти под венец, даже если не намерена хранить тебе верность.
Он вздрогнул и так натянул уздечку, что Моргана остановилась как вкопанная, а за ней и Мелюзина.
– Хотел бы я знать, с чего ты это взял?
– Да ни с чего. Просто высказал предположение.
Я слегка ударил пяткой лошадь. Тома повторил мой маневр.
– Выходит, по-твоему, я делаю глупость, потому что она будет меня обманывать? – спросил Тома не столько с иронией, сколько с опаской.
– Делаешь глупость со всех точек зрения. Ты же знаешь, как я на это смотрю: в общине, где на шестерых мужчин всего две женщины, моногамия невозможна.
Опять воцарилось молчание.
– Я ее люблю, – сказал Тома.
Не держи я уздечку, я воздел бы руки к небу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
Отныне я не боялся ларокезцев. Я знал, что Фюльберу никогда не поднять их против меня. Но я боялся за них, мне было их жаль. И в эту минуту, мерно покачиваясь в такт рыси Мелюзины, я решил, что в ближайшие недели и месяцы буду помогать им, чем только смогу.
Бросив случайный взгляд на поводья, я вдруг с удивлением заметил, что на моей руке нет перстня. И тут я вспомнил сцену в конюшне. Ну и болван же этот Арман! С таким же успехом я мог дать ему простой камень! Как будто теперь, через два месяца после взрыва, золото хоть что-то стоит. Все это кануло в прошлое или, если угодно, все это еще впереди. Мы вернулись к временам куда более первобытным, чем эпоха драгоценных металлов, – к эпохе натурального обмена. Век украшений и денег маячит гдето в далеком будущем, нам до него не дожить, разве что нашим внукам.
Мелюзина навострила уши и сбилась с шага, в нескольких метрах впереди на ближнем повороте посреди дороги выросла крошечная фигурка, солнце со спины подсвечивало ее волосы. Я придержал лошадь.
– Я так и знала, что встречу тебя, – сказала Эвелина, подходя ко мне без тени страха. Какой же она казалась маленькой и хрупкой рядом с могучей кобылицей! – Убежала я от этой парочки. Посмотрел бы ты, как они целуются! Будто меня здесь и нет!
Рассмеявшись, я спешился.
– Садись, поедем к ним.
Я подсадил ее в седло впереди себя – она почти не занимала места.
– Держись обеими руками за луку.
Сам я тоже вскочил в седло и протянул поводья по обе стороны ее хрупкого тела. Макушка Эвелины едва доставала мне до подбородка.
– Прислонись ко мне.
Я пустил Мелюзину галопом и почувствовал, что Эвелина дрожит.
– Ну как?
– Мне страшно.
– Обопрись покрепче. Не напрягайся. Сиди свободнее!
– Уж больно трясет.
– Упасть ты не можешь, сама видишь, у тебя с обеих сторон барьер – мои руки.
Я перехватил поводья, чтобы поддерживать ее крепче, и двести-триста метров мы проехали в молчании.
– Ну а теперь как?
– Хорошо, – сказала она совсем другим, звонким голосом. – Просто замечательно! Я суженая сеньора, и он увозит меняв свой замок.
Видно, ей все еще страшно, вот она и фантазирует. Разговаривая, Эвелина повернула ко мне голову и дышала мне в самую шею. Немного погодя она сказала:
– Ты должен покорить Ла-Рок и Курсежак.
– Как это покорить?
– С оружием в руках.
Это выражение, надо полагать, запало ей в память на уроках истории, которую она проходила в минувшем учебном году в школе. В минувшем и теперь уже последнем.
– Ну и что это изменит? – спрашиваю я.
– Ты предашь мечу Армана и кюре и станешь королем нашей страны.
Я рассмеялся.
– Ничего не скажешь – подходящая программа, Особенно мне по душе «предать мечу» Армана и кюре.
– Значит, договорились? – спрашивает Эвелина, оборачиваясь и торжественно глядя на меня.
– Хорошо, я подумаю.
Мелюзина заржала, ей ответил Малабар, уверенно трусивший в тридцати-сорока метрах позади нас, и на повороте перед нами возникла Моргана – она бесцеремонно положила морду на голову Тома, который самозабвенно целовался с Кати.
– Какие смешные – вся троица смешная, – сказала Эвелина.
– Эмманюэль, – заговорил Тома, глядя на меня затуманенными глазами. – Можно мне подсадить Кати в седло?
– Нет, нельзя.
– Но ты ведь подсадил Эвелину.
– Не тот вес. Не тот объем. Да и...
Я хотел сказать: «Да и наездник не тот», но воздержался – из-за Кати.
Но тут подлетел Малабар – он совсем взбесился, так что Жаке, сидевший в повозке за кучера, уже не мог сладить с ним в одиночку; пришлось Колену сойти и придержать его, пока Кати усаживалась рядом со своей бабкой. Обитатели «Прудов» обрадовались, но не удивились – при выезде из Ла-Рока Мьетта обнаружила спрятанные под мешками чемоданы и, открыв их, узнала вещи сестры.
– Вперед, Тома, – скомандовал я. – Если мы будем поблизости, Малабара не удержать.
Как только мы отъехали на порядочное расстояние, я пустил лошадь шагом.
– Эмманюэль, – обратился ко мне Тома, задыхаясь, как после долгого бега. – Кати хочет, чтобы ты нас завтра же обвенчал.
Я поглядел на него. Никогда еще я не видел его таким красавцем. Греческая статуя, внутри которой он себя замуровал, вдруг ожила. Из его глаз, ноздрей, полуоткрытых губ рвался огонь жизни. Я недоверчиво повторил:
– Кати хочет, чтобы я вас обвенчал?
– Да.
– А ты?
Он тупо посмотрел на меня.
– Разумеется, и я тоже.
– Не так уж разумеется. Помимо всего, ты атеист.
– Ну, если подходить к вопросу с этой стороны, то ведь и ты не настоящий священник, – кислым тоном ответил он.
– А вот и заблуждаешься, – живо возразил я: – Фюльбер – тот действительно не настоящий священник, потому что он лжец. А я совсем другое дело. Я не самозванец. Меня избрала верующая паства, следовательно, я посвящен в сан самым законным образом, я, так сказать, продукт ее веры. Вот почему я вполне серьезно отношусь к обрядам, которые мне предстоит отправлять.
Тома растерянно поглядел на меня.
– Но ведь ты сам, – сказал он немного погодя, – ты сам неверующий.
– По-моему, мы еще не обсуждали моя религиозные убеждения, – сухо возразил я. – Но вопрос о том, верю я или нет, не имеет никакого отношения к моим полномочиям, вполне законным.
Воцарилось молчание, потом он заговорил, и голос его дрогнул:
– Значит, ты откажешься венчать нас, потому что я атеист?
– Да нет же, нет, – возразил я. – Раз ты хочешь вступить в брак, тем самым твой брак уже узаконен. Ваше с Кати желание вступить в брак скрепляет ваш союз. Поэтому не волнуйся, – продолжал я, немного помолчав. – Я вас повенчаю. Хоть это и глупо, но повенчаю.
Он поглядел на меня с возмущением:
– Глупо?
– Еще бы! Ты женишься только потому, что Кати, придерживаясь прежних представлений, во что бы то ни стало хочет идти под венец, даже если не намерена хранить тебе верность.
Он вздрогнул и так натянул уздечку, что Моргана остановилась как вкопанная, а за ней и Мелюзина.
– Хотел бы я знать, с чего ты это взял?
– Да ни с чего. Просто высказал предположение.
Я слегка ударил пяткой лошадь. Тома повторил мой маневр.
– Выходит, по-твоему, я делаю глупость, потому что она будет меня обманывать? – спросил Тома не столько с иронией, сколько с опаской.
– Делаешь глупость со всех точек зрения. Ты же знаешь, как я на это смотрю: в общине, где на шестерых мужчин всего две женщины, моногамия невозможна.
Опять воцарилось молчание.
– Я ее люблю, – сказал Тома.
Не держи я уздечку, я воздел бы руки к небу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157