Около мили тянулся остров Роанок. Здесь от больших атлантических волн нас защищали Дальние отмели. Мы не переставали трястись от страха: из-за южного окончания острова могли появиться индейцы – нам наперехват. Но мы достигли опасного мелководья у Порт-Фердинандо и выбрались за Дальние отмели, не приближаясь к враждебному берегу. Нас сразу же залило. Я попытался воспользоваться курткой сначала как черпаком, а потом как губкой. Так было недолго и опрокинуться; пришлось вернуться к отмелям, держась сколь возможно близко к берегу, в непрестанной опасности быть перевернутыми. Мы стремились лишь убраться из этого проклятого места и от его кровожадных обитателей и гребли так, словно за нами гнались все дьяволы ада.
Через час, когда мы приближались к острову Хатораск, на нас вдруг обрушился град стрел. Пришлось опять удалиться прочь от берега – туда, где поджидали опасные волны.
И вот произошло самое страшное. Когда мы плыли вдоль острова, от него отделилась дюжина каноэ. Нас вот-вот должны были отрезать от пути на юг. Повернуть назад значило пойти на верную смерть – нас окружили бы туземцы. В открытом море – захлестнули бы волны.
Мы гребли, пытаясь не дать индейцам перехватить нас. Они издавали странные, пронзительные крики.
Нам удалось опередить их. Я плелся в двадцати ярдах от Мармадьюка с Саймоном. У меня не хватало духу оглянуться, но я слышал всплески и крики за моей спиной. Как я ни старался, расстояние между мной и моими товарищами медленно увеличивалось, а туземцы подбирались все ближе. До них оставалось ярдов пятьдесят. Я выбивался из сил и чуть ли не всхлипывал. Бесполезно. Меня догоняли.
И тогда Саймон Солтер совершил поразительный поступок. Он оглянулся, проревел мне что-то ободряющее и, увидев, что силы мои на исходе, развернул каноэ навстречу туземцам. Его лицо было искажено бешенством и страхом. Когда мы встретились, я крикнул:
– Сэр, не смейте!
Но он оборвал меня:
– Спасай свою шкуру!
Индейцы завопили с удвоенной силой. Мармадьюк оглянулся и опять стал грести словно одержимый. Повернувшись, я увидел Саймона, окруженного вопящими дикарями. Весла взмывали вверх и падали вновь.
Его собственное весло только что опустилось на чью-то шею. Я вернулся к своему занятию и больше не оглядывался.
'Удалившись на милю к югу, мы с Мармадьюком бросили взгляд назад. Погони за нами не было. Справа тянулся незнакомый берег. Мы выбились из сил, но остановиться все равно боялись. Еще через час мы вытащили каноэ на отмель и легли на песок. Дождя, холода для нас не существовало – лишь неимоверная усталость и страх перед дикарями. Разобравшись с мистером Солтером, они могли заняться нами. Мои колени превратились в сплошную рану и кровоточили. И все же я был жив.
Мы перетащили каноэ в более спокойную воду между отмелями и большой землей и отправились дальше на юг, мимо унылых болот. Наконец нас начали терзать жажда и голод, однако пристать к берегу мы не решались. Ветер стих, дождь по-прежнему лил стеной. Спускалась тьма. Мы присмотрели маленькую бухточку и вошли в нее. Я ничего не чувствовал от усталости и даже немного поплакал.
К следующему утру в каноэ набралось на дюйм дождевой воды. К нашему смятению, на песке обнаружились следы дикарей. Сначала мы напились водой из каноэ, а потом отважились на вылазку в глубь острова, где набрели на пресное озерцо и еще раз попили.
Там было полно рыбы, но поймать нам не удалось ни одной. Мы нашли несколько вылежавшихся в воде кусков дерева и соорудили из них сиденья для каноэ, чтобы поберечь израненные колени. Еще несколько плоских деревяшек прихватили про запас, чтобы вычерпывать ими воду.
Мы продолжили путь на юг, растравляя изголодавшиеся желудки немногими кусками влажного хлеба, которые швырнул в мое каноэ Саймон – еще тогда, на Роаноке. К концу дня буря прекратилась, еда закончилась, а голод и холод вернулись. Нашу кожу покрывала высохшая морская соль. Она осела белыми корками вокруг глаз, ушей и на руках, отчего гребля доставляла немалую боль. Как и в прошлую ночь, мы спали на отмелях, дрожа от холода. Но страх погони остался в прошлом.
Мармадьюк и я проснулись только утром. Реликвия и мой дневник были при нас: каждый хранил свое сокровище у себя на груди. Мы осмелились на еще одну вылазку в глубину острова и вновь набрели на пресное озеро. На этот раз нам удалось раздобыть рыбы – с помощью выстроенной из камней плотины.
Рыбу мы съели сырой: с головой, костями и всем остальным. Как же это было вкусно!
Не буду подробно описывать наш путь на юг. Он длился сорок дней, в течение которых я делал кинжалом зарубки на борту каноэ. У меня было время подумать о мистере Солтере. Почему этот человек, всегда казавшийся мне злым и невежественным, не любившим ни меня, ни кого бы то ни было еще, – почему он пожертвовал своей жизнью ради спасения моей? В последующие годы этот вопрос не единожды ко мне возвращался, но я так и не смог найти удовлетворительный ответ. Могу сказать одно: если Небеса существуют, то я уверен, что мистер Солтер – там. Да, Небо и ад таят в себе немало удивительного…
По мере нашего продвижения на юг погода становилась все теплее, а море спокойней. Стояла жара, ослепительно светило солнце. Сначала кожа с нас облезла, а потом мы загорели до черноты. По спокойной воде мы продвигались очень даже бодро, а пропитание добывали, то и дело совершая набеги в глубь побережья.
Время от времени мы видели туземцев. Тогда мы без промедления прыгали в каноэ и отходили подальше от берега. Мы жили с широко открытыми глазами и были всегда начеку.
На сорок первый день путешествия нас схватили испанцы. Я проснулся оттого, что по моим ребрам ударил чей-то башмак. Вокруг столпилось с полдюжины солдат. У берега ждал баркас, а подальше – огромный корабль, наверное галеон. Грубый офицер задавал мне вопросы на испанском. Я не понимал ни слова. Раздраженный моей несообразительностью, он каждый вопрос сопровождал затрещиной. Я счел благоразумным держать кинжал при себе.
Мармадьюк поразил меня: он бегло заговорил по-испански. Отвел офицера в сторону и минут десять или около того о чем-то тихо с ним беседовал. Высокомерие офицера сменилось удивлением. Он взял в руки триптих, отобрал его у солдат и осторожно откинул шелк – так, чтобы никому не было видно. Когда офицер подошел ко мне во второй раз, его отношение полностью изменилось. Мы были усажены в раскачивающийся на волнах баркас и доставлены на корабль.
Мармадьюк держал триптих на коленях, а мой дневник был по-прежнему у меня на груди. Я мог только догадываться, много ли там уцелело за эти шесть недель дождей.
На палубе было полно солдат, точь-в-точь как на „Тигре“. Мы спустились в люк, и затем нас проводили в небольшую каюту и представили капитану.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73