Спенсер просто не мог не пойти и не найти какую-то бабу.
Уильям стоял прямо перед входной дверью. Он расправил подтяжки и проверил пуговицы на брюках. Набрал в легкие побольше воздуха. Нужно только открыть дверь и шагнуть на улицу. Хуже от этого не будет. Последний и предпоследний разы уличное движение было особенно оживленным, бессовестный рабочий красил забор жутко вонючей краской, отравившей Уильяму существование, повысившей давление; в итоге от его решимости не осталось и следа. От этих едких красок никуда не деться. Об этом и в газетах часто пишут.
Надо собраться с мыслями. Несмотря на то, что сегодня последний день Британии, он не перестал быть британцем, и люди, очень похожие на него, не так давно еще управляли четвертью мира. Поэтому, главное – не бояться, он и без Спенсера прекрасно справится. До щеколды дотянуться не получилось, и он поправил себя: это здравый смысл заставляет его бояться. Он еще раз проверил подтяжки и пуговицы на брюках. Попытался пригладить волосы. Все, что он знал о жизни снаружи, было почерпнуто из газет и вкладок в «Таймс», где хранились знания о современной жизни, а она состоит из ножевых и пулевых ранений, смерти от удушения, ограблений и вопиющего случая убийства отравленным дротиком, который выпустили из переделанного зонта.
Уильям мог бы погибнуть от выстрела в упор, прямо в лицо, мог быть замучен до смерти, похищен злоумышленниками, оставлен умирать на заброшенной свалке, где его не найдут и спустя месяц. От этого никуда не деться. Сегодня, к примеру, у кого-то есть две тысячи фунтов взрывчатки, и каждый из этих фунтов может оказаться под стоящим на улице автомобилем, завернутый в ирландский, или алжирский, или ливийский флаг. Уильям умрет мгновенно, или по дороге в больницу, или на операционном столе, и это реальность как новой Европы, так и старой Англии. Повсюду эти психи-убийцы с автоматами, а ведь без своих черных масок они похожи на нормальных людей. Естественно, Уильям, оставшись лицом к лицу с современной жизнью, не торопится открывать дверь.
На коврике перед дверью он заметил стопку корреспонденции. Решив, что ее нужно поднять, убрал с телефонного столика два тома «Желтых страниц» и водрузил туда пачку. Теперь ему показалось, что он хочет пересчитать всю эту корреспонденцию, и обнаружил, что в стопке – шестнадцать предметов, среди которых приглашение стать членом «Америкэн Экспресс», подписаться на журнал «Собиратель древностей», получить две пиццы по цене одной от «Пицца Экспресс» и принять участие в благотворительной лотерее фонда по исследованию лейкемии. «Не откладывайте в долгий ящик! – гласил конверт. – Может, сегодня вам повезет!»
Может, и повезет, подумал Уильям, и только он собрался взяться за щеколду, открыть дверь и выйти на свет божий, как Спенсер чуть не лишил его чувств. Спенсер просто стоял у него за спиной, а Уильям об этом не знал. Спенсер произнес что-то.
– Уже прочитал газету? – спросил он.
– Господи, Спенсер, ты так меня напугал, – проговорил Уильям, оправившись от шока.
– Один пойдешь?
– Может, и пойду.
– Я думал, тебе нужен сопровождающий.
– А может, и не пойду.
Уильям уставился на пустую кельтскую кружку, зажатую в руке у Спенсера: на ее краю, словно орнамент, остался яркий след губной помады.
– Все меняется, – изрек Уильям.
Спенсер кивнул, развернулся и пошел на кухню. Уильям последовал за ним.
– Как же ты мог?
– Мы же всегда знали, что такое может случиться.
– Да, но не так. Это должна была быть Джессика.
– Не вижу никакой разницы.
– Ну, если это не Джессика, то ты совершаешь ошибку. Какого цвета у нее волосы?
– У кого?
– У этой, другой.
– Ее зовут Хейзл.
– И что она сейчас делает?
– Она занята.
– Чем?
– Читает. Я дал ей свою библиотечную книгу.
Спенсер поставил кружку Хейзл в раковину, где уже лежала немытая посуда, потом, вытирая руки о полотенце, посмотрел Уильяму в глаза. Нелегко ему сейчас, рассудил Уильям, да и не выспался он наверняка.
– А что у нее за работа? Думаю, у Джессики работа получше будет.
– Она учитель, – ответил Спенсер.
– Сегодня понедельник. В школу опоздает. По дороге обратно в холл, сдерживая себя.
Спенсер терпеливо объяснил, что она учит людей, причем уже взрослых, заочно, по телефону и по переписке. Уильям удивился тому, что никогда раньше не задумывался о дистанционном обучении, и, услышав о нем впервые, понял что эта мысль ему не нравится. В то же самое время он понимал, что надо бы дать Спенсеру шанс. А вдруг эта девушка и вправду его судьба. Хотя маловероятно, ибо такое всегда маловероятно, но все-таки возможно. Уильям и сам попал в весьма поучительную историю, и в том же самом возрасте притом, но ведь история не обязательно должна повторяться. Если ждешь, что история повторится, это явный признак старения. Спенсер снял плащ с вешалки, сделанной в форме распятия. Надел его, взял пакет с книгами, который оставил у двери, и сделал шаг к выходу.
– Надо книги библиотечные вернуть.
– Ты же говорил, она одну читает.
– Я ее завтра отнесу. Одна книга погоды не сделает.
Не успел Спенсер открыть дверь, как Уильям положил ему на плечо руку.
– Ведь это не Джессика, да? – спросил он. – Меня именно это интересует.
– Я не знаю, – сказал Спенсер, потянувшись к замку. – Может, Джессика.
Сегодня первое ноября 1993 года, и где-то в Британии, в Каррике или Киддерминстере, в Реддиче или Хол-Хите, в Хоу-оф-Файфе или Эджаме, в Мальборо или Херн-Бэй мать Хейзл регулярно ездит из больницы домой и обратно за рулем «форда-мондео», или «пежо-405», или «воксхолл-кавалера», который принадлежит мужу. Мистер Бернс сейчас в отъезде, в деловой командировке в Нью-Йорке, в Дели или в Москве, но он звонит не реже одного раза в час, в больницу или домой, где сидит Хейзл, тринадцати лет от роду, совершенно одна. Она знает, что в ее возрасте не принято так много нервничать, но сегодня все иначе.
Она почти не выходит из прихожей, где стоят бежевый диван и несколько стульев того же цвета, на одном из которых она сидит. Она то включает, то выключает телевизор. Подходит к роялю, начинает играть и тут же бросает. Берется за статью в газете или начинает читать какую-нибудь книжку Олив. Передвигает фигурки на шахматной доске, где королем черных выступает Наполеон, или Король Ричард, или Мао Цзэдун. Принимается разгадывать кроссворд, или складывать кости домино, или крутиться у окна, ожидая, когда приедет мама на папиной машине.
Все вокруг, еще вчера такое знакомое, сегодня так же обыденно, но в то же время совсем не запоминается. Репродукция «Гитаристки» Вермеера над камином или, быть может, Лаури, или Ван Гога. Полка с открытками, приглашающими принять участие в конференции по новой парадигме или в споре клириков на страницах «Таймс», или на выставку Гетти в Королевской Академии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Уильям стоял прямо перед входной дверью. Он расправил подтяжки и проверил пуговицы на брюках. Набрал в легкие побольше воздуха. Нужно только открыть дверь и шагнуть на улицу. Хуже от этого не будет. Последний и предпоследний разы уличное движение было особенно оживленным, бессовестный рабочий красил забор жутко вонючей краской, отравившей Уильяму существование, повысившей давление; в итоге от его решимости не осталось и следа. От этих едких красок никуда не деться. Об этом и в газетах часто пишут.
Надо собраться с мыслями. Несмотря на то, что сегодня последний день Британии, он не перестал быть британцем, и люди, очень похожие на него, не так давно еще управляли четвертью мира. Поэтому, главное – не бояться, он и без Спенсера прекрасно справится. До щеколды дотянуться не получилось, и он поправил себя: это здравый смысл заставляет его бояться. Он еще раз проверил подтяжки и пуговицы на брюках. Попытался пригладить волосы. Все, что он знал о жизни снаружи, было почерпнуто из газет и вкладок в «Таймс», где хранились знания о современной жизни, а она состоит из ножевых и пулевых ранений, смерти от удушения, ограблений и вопиющего случая убийства отравленным дротиком, который выпустили из переделанного зонта.
Уильям мог бы погибнуть от выстрела в упор, прямо в лицо, мог быть замучен до смерти, похищен злоумышленниками, оставлен умирать на заброшенной свалке, где его не найдут и спустя месяц. От этого никуда не деться. Сегодня, к примеру, у кого-то есть две тысячи фунтов взрывчатки, и каждый из этих фунтов может оказаться под стоящим на улице автомобилем, завернутый в ирландский, или алжирский, или ливийский флаг. Уильям умрет мгновенно, или по дороге в больницу, или на операционном столе, и это реальность как новой Европы, так и старой Англии. Повсюду эти психи-убийцы с автоматами, а ведь без своих черных масок они похожи на нормальных людей. Естественно, Уильям, оставшись лицом к лицу с современной жизнью, не торопится открывать дверь.
На коврике перед дверью он заметил стопку корреспонденции. Решив, что ее нужно поднять, убрал с телефонного столика два тома «Желтых страниц» и водрузил туда пачку. Теперь ему показалось, что он хочет пересчитать всю эту корреспонденцию, и обнаружил, что в стопке – шестнадцать предметов, среди которых приглашение стать членом «Америкэн Экспресс», подписаться на журнал «Собиратель древностей», получить две пиццы по цене одной от «Пицца Экспресс» и принять участие в благотворительной лотерее фонда по исследованию лейкемии. «Не откладывайте в долгий ящик! – гласил конверт. – Может, сегодня вам повезет!»
Может, и повезет, подумал Уильям, и только он собрался взяться за щеколду, открыть дверь и выйти на свет божий, как Спенсер чуть не лишил его чувств. Спенсер просто стоял у него за спиной, а Уильям об этом не знал. Спенсер произнес что-то.
– Уже прочитал газету? – спросил он.
– Господи, Спенсер, ты так меня напугал, – проговорил Уильям, оправившись от шока.
– Один пойдешь?
– Может, и пойду.
– Я думал, тебе нужен сопровождающий.
– А может, и не пойду.
Уильям уставился на пустую кельтскую кружку, зажатую в руке у Спенсера: на ее краю, словно орнамент, остался яркий след губной помады.
– Все меняется, – изрек Уильям.
Спенсер кивнул, развернулся и пошел на кухню. Уильям последовал за ним.
– Как же ты мог?
– Мы же всегда знали, что такое может случиться.
– Да, но не так. Это должна была быть Джессика.
– Не вижу никакой разницы.
– Ну, если это не Джессика, то ты совершаешь ошибку. Какого цвета у нее волосы?
– У кого?
– У этой, другой.
– Ее зовут Хейзл.
– И что она сейчас делает?
– Она занята.
– Чем?
– Читает. Я дал ей свою библиотечную книгу.
Спенсер поставил кружку Хейзл в раковину, где уже лежала немытая посуда, потом, вытирая руки о полотенце, посмотрел Уильяму в глаза. Нелегко ему сейчас, рассудил Уильям, да и не выспался он наверняка.
– А что у нее за работа? Думаю, у Джессики работа получше будет.
– Она учитель, – ответил Спенсер.
– Сегодня понедельник. В школу опоздает. По дороге обратно в холл, сдерживая себя.
Спенсер терпеливо объяснил, что она учит людей, причем уже взрослых, заочно, по телефону и по переписке. Уильям удивился тому, что никогда раньше не задумывался о дистанционном обучении, и, услышав о нем впервые, понял что эта мысль ему не нравится. В то же самое время он понимал, что надо бы дать Спенсеру шанс. А вдруг эта девушка и вправду его судьба. Хотя маловероятно, ибо такое всегда маловероятно, но все-таки возможно. Уильям и сам попал в весьма поучительную историю, и в том же самом возрасте притом, но ведь история не обязательно должна повторяться. Если ждешь, что история повторится, это явный признак старения. Спенсер снял плащ с вешалки, сделанной в форме распятия. Надел его, взял пакет с книгами, который оставил у двери, и сделал шаг к выходу.
– Надо книги библиотечные вернуть.
– Ты же говорил, она одну читает.
– Я ее завтра отнесу. Одна книга погоды не сделает.
Не успел Спенсер открыть дверь, как Уильям положил ему на плечо руку.
– Ведь это не Джессика, да? – спросил он. – Меня именно это интересует.
– Я не знаю, – сказал Спенсер, потянувшись к замку. – Может, Джессика.
Сегодня первое ноября 1993 года, и где-то в Британии, в Каррике или Киддерминстере, в Реддиче или Хол-Хите, в Хоу-оф-Файфе или Эджаме, в Мальборо или Херн-Бэй мать Хейзл регулярно ездит из больницы домой и обратно за рулем «форда-мондео», или «пежо-405», или «воксхолл-кавалера», который принадлежит мужу. Мистер Бернс сейчас в отъезде, в деловой командировке в Нью-Йорке, в Дели или в Москве, но он звонит не реже одного раза в час, в больницу или домой, где сидит Хейзл, тринадцати лет от роду, совершенно одна. Она знает, что в ее возрасте не принято так много нервничать, но сегодня все иначе.
Она почти не выходит из прихожей, где стоят бежевый диван и несколько стульев того же цвета, на одном из которых она сидит. Она то включает, то выключает телевизор. Подходит к роялю, начинает играть и тут же бросает. Берется за статью в газете или начинает читать какую-нибудь книжку Олив. Передвигает фигурки на шахматной доске, где королем черных выступает Наполеон, или Король Ричард, или Мао Цзэдун. Принимается разгадывать кроссворд, или складывать кости домино, или крутиться у окна, ожидая, когда приедет мама на папиной машине.
Все вокруг, еще вчера такое знакомое, сегодня так же обыденно, но в то же время совсем не запоминается. Репродукция «Гитаристки» Вермеера над камином или, быть может, Лаури, или Ван Гога. Полка с открытками, приглашающими принять участие в конференции по новой парадигме или в споре клириков на страницах «Таймс», или на выставку Гетти в Королевской Академии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65