Ведь он наверняка ошибался с самого начала, и его единственный сын и вправду не может иметь все, что пожелает.
Мистер Мицуи медленно встал с кровати, держась за больную руку. Сейчас он позвонит в школу заочного обучения и попросит помочь ему отыскать своего сбившегося с пути сына.
Сегодня первое ноября 1993 года, и где-то в Великобритании, в Лансинге или Грейт-Уокеринге, в Гретне или Аскоте, в Толлер-Поркоруме или Мертире, в Ричмонде или Дерби Хейзл Бернс – восемнадцать лет. Лучшие дни ее жизни. Отец решил помогать ей материально, о чем и сообщил. Еще он купил ей машину, маленький «форд», или «воксхолл», или «пежо», чтобы она всегда могла приехать домой, когда ей захочется, отдохнуть от учебы на первом курсе первого семестра, в Уорвикском, или в Стратклайдском, или в Оксфордском, или в Гулльском университете. Она занимается английским или медициной, естествознанием или гуманитарными науками, и поэтому убеждена, как и большинство других студентов, что очень скоро не останется ничего, чего бы она не знала.
Она уже скучает по дому, или по домашней атмосфере, воплощенной в ее матери, сестре и новой парочке фарфоровых лис на буфете в углу. Как жаль, что она не увидит, как Олли выиграет отборочные командные соревнования по санному спорту среди инвалидов, или завершит квалификацию на чемпионате среди пара спортсменов по плаванью. Как жаль, она не узнает, что сестра встречается с Сэмом Картером, который заставит ее сесть за руль и нестись через плотно застроенные кварталы города на скорости 60 миль/час до тех пор, пока она не почувствует, что это опасно. Мама звонит часто (если кто и звонит, так только мама или Спенсер), под действием лекарств она иногда теряет ощущение времени и разговаривает с Хейзл, как с маленькой. А достаточно ли она осторожна? А запирает ли она дверь на ночь? Воздерживается ли она от алкоголя, легких наркотиков, экстази, героина? И жаль, что приходиться об этом спрашивать, но если не мать, то кто же – так вот, знает ли Хейзл, что делать с презервативом?
– С каким ароматом? – спрашивает Хейзл. Мать, не замечая реплики дочери, советует ей поскорее выйти замуж, ибо жизнь в браке намного разнообразней свободы. Ну да, думает Хейзл, иногда она настолько разнообразна, что даже мужа не видно. Отец, как начинает понимать Хейзл, продал ей представление о счастливом детстве, гарантийный срок реализации которого уже наступил. Теперь ему нужно заключать новую сделку, но он об этом не узнает, поскольку его не бывает дома. В свободное от бесконечных командировок время он занят членством в различных клубах и деловыми контактами. Например, состоит в Клубе детективов-любителей, а также в «Компании торговцев шерстью», в «Лиге противников жестоких видов спорта» и в Общественном движении взаимопомощи «Тэлбот Хаус» – и даже, возможно, в какой-нибудь масонской ложе. Семья играет роль еще одного клуба, со своими клубными галстуками и костюмами, а папа состоит в ней на правах регионального члена.
По правде говоря, вся ответственность за то, что Хейзл так неуютно в университете, лежит непосредственно на отце. Она живет через коридор от трех других девушек, Линн, Марианны и Луизы. Все выходные они ходят на демонстрации против сербской агрессии или против неотэтчеризма, против Джерри Адамса или против преследований курдов в Турции, – разницы никакой. Беда Хейзл в том, что она проговорилась: ее отец признан лучшим торговым представителем 1993 года. А значит, в зле под названием мировой капиталистический заговор почти без сомнения есть и доля его вины.
Поэтому ее злосчастное частное образование и «королевский» акцент, выдающий принадлежность к высшему классу, крайне невыгодно выставляются в свете подобных обстоятельств. Ко всему прочему, она еще и блондинка, да еще и сексуальная, хотя ростом могла быть и повыше. И даже то, что от акцента она постепенно избавляется, не прибавляет ей друзей. И ей ничего не остается, только усердно заниматься и посещать факультативные лекции: «Пиявки и ланцеты: врачебные истории прошлых лет», или «Что значит маастрихтский договор?», или «Интенсивная терапия 90-х – цена жизни больного». Неудивительно, что ничего хорошего с ней не происходит: сначала рвет с одним бойфрендом, потом со вторым и третьим. Она знакомится с ними на лекциях, где они занимаются тем, что разглядывают девушек, похожих на нее. Именно в такие тяжелые времена она всегда звонит своему единственному настоящему другу:
– Ты их всех любила? – спрашивает Спенсер.
– Это же университет, – объясняет Хейзл, – Я просто не хотела упускать свой шанс.
– Ах вот, как это называется.
Ни один из этих недолгих романов не доставил ей особой радости, о чем, впрочем, неплохо было бы знать заранее. Но Хейзл продолжает наступать на те же грабли, чтобы вновь в этом убедиться. Студенческая жизнь не была для Хейзл «лучшими днями жизни» до тех пор, пока в один прекрасный день она не столкнулась в коридоре с Марианной, а может, с Луизой или, например, с Линн:
– Хейзл, внизу тебя ждет очаровательный полицейский, – было доложено ей.
Он сидит за столом на общей кухне и передвигает форменную фуражку взад-вперед по столу. Он представляется сержантом городской полиции из Нортумбрии, или из Манчестера, или из Лондона. Он высок и худ, у него короткие темные волосы, аристократический нос и всепрощающий взгляд карих глаз. На черной ткани его отглаженной униформы – ни соринки. У него очень доброе лицо, он мило улыбается, и Хейзл становится страшно. Прежде чем она успевает сознаться в мошенничестве с коробками для сбора пожертвований и телефонными картами, он предлагает ей присесть и спокойно объясняет, что из всех телефонов-автоматов, которые были вскрыты хулиганами за последнее время, было сделано несколько звонков на номер ее родителей и на номер платного таксофона, установленного у нее на этаже.
Хейзл вдруг обнаруживает, что она не в состоянии помочь этому обходительному представителю закона. Она призывает на помощь весь свой студенческо-театральный опыт и произносит:
– Мне часто звонят из автоматов.
– Один и тот же человек?
Хейзл кашляет в руку.
– Я училась в частной школе. Звонить мог кто угодно и откуда угодно.
– Но вы же понимаете, что этот кто-то звонил с конкретного номера.
Даже не заглянув в записную книжку, которая наверняка у него есть, полицейский перечисляет адреса всех телефонных аппаратов, которые были вскрыты. За адресами следует потерянная сумма. То есть украденная сумма, поправляет себя сержант.
К концу списка Хейзл чувствует, что такая преданность Спенсера ей льстит.
– У меня много друзей, – говорит она, и полицейский смотрит на нее таким взглядом, который она еще только учиться распознавать и говорит:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Мистер Мицуи медленно встал с кровати, держась за больную руку. Сейчас он позвонит в школу заочного обучения и попросит помочь ему отыскать своего сбившегося с пути сына.
Сегодня первое ноября 1993 года, и где-то в Великобритании, в Лансинге или Грейт-Уокеринге, в Гретне или Аскоте, в Толлер-Поркоруме или Мертире, в Ричмонде или Дерби Хейзл Бернс – восемнадцать лет. Лучшие дни ее жизни. Отец решил помогать ей материально, о чем и сообщил. Еще он купил ей машину, маленький «форд», или «воксхолл», или «пежо», чтобы она всегда могла приехать домой, когда ей захочется, отдохнуть от учебы на первом курсе первого семестра, в Уорвикском, или в Стратклайдском, или в Оксфордском, или в Гулльском университете. Она занимается английским или медициной, естествознанием или гуманитарными науками, и поэтому убеждена, как и большинство других студентов, что очень скоро не останется ничего, чего бы она не знала.
Она уже скучает по дому, или по домашней атмосфере, воплощенной в ее матери, сестре и новой парочке фарфоровых лис на буфете в углу. Как жаль, что она не увидит, как Олли выиграет отборочные командные соревнования по санному спорту среди инвалидов, или завершит квалификацию на чемпионате среди пара спортсменов по плаванью. Как жаль, она не узнает, что сестра встречается с Сэмом Картером, который заставит ее сесть за руль и нестись через плотно застроенные кварталы города на скорости 60 миль/час до тех пор, пока она не почувствует, что это опасно. Мама звонит часто (если кто и звонит, так только мама или Спенсер), под действием лекарств она иногда теряет ощущение времени и разговаривает с Хейзл, как с маленькой. А достаточно ли она осторожна? А запирает ли она дверь на ночь? Воздерживается ли она от алкоголя, легких наркотиков, экстази, героина? И жаль, что приходиться об этом спрашивать, но если не мать, то кто же – так вот, знает ли Хейзл, что делать с презервативом?
– С каким ароматом? – спрашивает Хейзл. Мать, не замечая реплики дочери, советует ей поскорее выйти замуж, ибо жизнь в браке намного разнообразней свободы. Ну да, думает Хейзл, иногда она настолько разнообразна, что даже мужа не видно. Отец, как начинает понимать Хейзл, продал ей представление о счастливом детстве, гарантийный срок реализации которого уже наступил. Теперь ему нужно заключать новую сделку, но он об этом не узнает, поскольку его не бывает дома. В свободное от бесконечных командировок время он занят членством в различных клубах и деловыми контактами. Например, состоит в Клубе детективов-любителей, а также в «Компании торговцев шерстью», в «Лиге противников жестоких видов спорта» и в Общественном движении взаимопомощи «Тэлбот Хаус» – и даже, возможно, в какой-нибудь масонской ложе. Семья играет роль еще одного клуба, со своими клубными галстуками и костюмами, а папа состоит в ней на правах регионального члена.
По правде говоря, вся ответственность за то, что Хейзл так неуютно в университете, лежит непосредственно на отце. Она живет через коридор от трех других девушек, Линн, Марианны и Луизы. Все выходные они ходят на демонстрации против сербской агрессии или против неотэтчеризма, против Джерри Адамса или против преследований курдов в Турции, – разницы никакой. Беда Хейзл в том, что она проговорилась: ее отец признан лучшим торговым представителем 1993 года. А значит, в зле под названием мировой капиталистический заговор почти без сомнения есть и доля его вины.
Поэтому ее злосчастное частное образование и «королевский» акцент, выдающий принадлежность к высшему классу, крайне невыгодно выставляются в свете подобных обстоятельств. Ко всему прочему, она еще и блондинка, да еще и сексуальная, хотя ростом могла быть и повыше. И даже то, что от акцента она постепенно избавляется, не прибавляет ей друзей. И ей ничего не остается, только усердно заниматься и посещать факультативные лекции: «Пиявки и ланцеты: врачебные истории прошлых лет», или «Что значит маастрихтский договор?», или «Интенсивная терапия 90-х – цена жизни больного». Неудивительно, что ничего хорошего с ней не происходит: сначала рвет с одним бойфрендом, потом со вторым и третьим. Она знакомится с ними на лекциях, где они занимаются тем, что разглядывают девушек, похожих на нее. Именно в такие тяжелые времена она всегда звонит своему единственному настоящему другу:
– Ты их всех любила? – спрашивает Спенсер.
– Это же университет, – объясняет Хейзл, – Я просто не хотела упускать свой шанс.
– Ах вот, как это называется.
Ни один из этих недолгих романов не доставил ей особой радости, о чем, впрочем, неплохо было бы знать заранее. Но Хейзл продолжает наступать на те же грабли, чтобы вновь в этом убедиться. Студенческая жизнь не была для Хейзл «лучшими днями жизни» до тех пор, пока в один прекрасный день она не столкнулась в коридоре с Марианной, а может, с Луизой или, например, с Линн:
– Хейзл, внизу тебя ждет очаровательный полицейский, – было доложено ей.
Он сидит за столом на общей кухне и передвигает форменную фуражку взад-вперед по столу. Он представляется сержантом городской полиции из Нортумбрии, или из Манчестера, или из Лондона. Он высок и худ, у него короткие темные волосы, аристократический нос и всепрощающий взгляд карих глаз. На черной ткани его отглаженной униформы – ни соринки. У него очень доброе лицо, он мило улыбается, и Хейзл становится страшно. Прежде чем она успевает сознаться в мошенничестве с коробками для сбора пожертвований и телефонными картами, он предлагает ей присесть и спокойно объясняет, что из всех телефонов-автоматов, которые были вскрыты хулиганами за последнее время, было сделано несколько звонков на номер ее родителей и на номер платного таксофона, установленного у нее на этаже.
Хейзл вдруг обнаруживает, что она не в состоянии помочь этому обходительному представителю закона. Она призывает на помощь весь свой студенческо-театральный опыт и произносит:
– Мне часто звонят из автоматов.
– Один и тот же человек?
Хейзл кашляет в руку.
– Я училась в частной школе. Звонить мог кто угодно и откуда угодно.
– Но вы же понимаете, что этот кто-то звонил с конкретного номера.
Даже не заглянув в записную книжку, которая наверняка у него есть, полицейский перечисляет адреса всех телефонных аппаратов, которые были вскрыты. За адресами следует потерянная сумма. То есть украденная сумма, поправляет себя сержант.
К концу списка Хейзл чувствует, что такая преданность Спенсера ей льстит.
– У меня много друзей, – говорит она, и полицейский смотрит на нее таким взглядом, который она еще только учиться распознавать и говорит:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65