Послали за лекарством, заплатили доктору за визит и оставили больную одну. Иного средства для успокоения нет...
— Мне надо объясниться с вами,— сказал Обносков Кряжову.
— Извини, Алексей Алексеевич, я сегодня не способен ни на какие объяснения. Довольно вчерашнего... Береги свою жену, а я зайду завтра,— проговорил старик и ушел.
Обносков не спал всю ночь. Он был встревожен, его мучила ревность, в голове роились разные подозрения.
— Что же это, мальчишка — соперник? — шептал он в ярости.— Отлично! отлично!.. он хорош собою, он ловок, здоров, а я слаб, болен, дурен, как же не полюбить его! И это так удобно исполнить, имея занятого делом мужа: муж в должность,— жена на свидание; муж горб гнет,— жена хохочет в это время с молокососом-возлюбленным... Никто ведь не узнает! Это не девушка развратничает, улик нет... Потому мы и замуж пошли, не любя, свобода была нужна. Не за гимназиста же было, в самом деле, выйти... Не ждать же, когда он подрастет... ха-ха-ха! Славные люди, славное поколение растет!.. Подлецы, подлецы! Сгниете вы у меня оба, я вас придушу, медленно придушу,— медленно, как вы опутывали меня сетью своих интриг... И за что это, господи? За что все против меня? Потому, что я иду прямым путем, потому, что я стою за правду, за свои права..; Ведь умри она, ее же назовут жертвой... Палача назовут жертвой... Ведь нужно допускать свободу чувства, кормить развратных жен, воспитать незаконнорожденных детей! Это все модные идеи!.. Господи, у меня голова кругом идет!—восклицал Обносков и, почти рыдая, в изнеможении падал на диван.
На следующий день он пошел в должность в самом тревожном настроении духа. Ему хотелось остаться дома, пролежать день, но манкировать службой было не в его характере.
Около двенадцатого часа Груня позвала к себе
горничную
— Барин ушел? — спросила она,
— Ушли-с.
— А Марья Ивановна?
— На рынке-с,
— Одень меня.
Горничная помогла Груне одеться.
— Найми извозчика.
— Что вы, барыня, вам нельзя выезжать. — Найми извозчика: мне надо ехать...
— Ох, да ведь меня бранить будут, со свету сживут...
— Ничего не сделают... милая, сходи за извозчиком... Я тебя возьму к себе... в дом отца.
— Да разве вы совсем хотите уехать отсюда? — изумилась горничная.
— Совсем.
Через полчаса Груня, шатаясь от слабости, входила в квартиру своего отца.
— Дитя мое, как тебя отпустили, как ты сюда попала? — всплеснул руками старик и бросился поддержать дочь.
— Папа, я более не уйду от тебя,— слабым голосом произнесла она, теряя последние силы, и прижалась к груди отца.—Они меня измучили... Я презираю, я ненавижу их. Я лучше пойду в могилу, чем вернусь к ним.
Кряжов отшатнулся от нее, но она едва не упала от слабости. Старик бросился к ней и обнял ее.
— Расскажи, что случилось, что случилось,— говорил он, обнимая и поддерживая ее, свое единственное сокровище.
— Не спрашивай, я ничего не стану рассказывать. Но не выгоняй, ради бога, не выгоняй меня! — еще крепче прижалась Груня к отцу.
— Дитя мое, дитя мое, могу ли я выгнать тебя!— воскликнул старик, поднял Груню и, как ребенка, как в былые годы ее детства, донес дочь до ее старой девической спальни,— Вот ты и опять здесь, как прежде, как жила девочкой!..
Груня в изнеможении закрыла глаза и впала в забытье. Кряжов сидел над ней, понурив свою львиную седую голову, и о чем-то думал. Невыносимой тоской дышала каждая черта его честного, обрюзглого старческого лица...
Груня не шевелилась.
Кряжов сидел у постели дочери, не замечая, как летит время, и не делал никаких распоряжений, даже не посылал за доктором. Он был совершенно ошеломлен неожиданною бедою. В его голове был какой-то
хаос, мысли путались и не вязались одна с другою. Старик не знал, что начать делать, как поправить случившееся несчастие. С самого детства не умел он справляться с житейскими невзгодами и в самых крайних случаях находил спасение себе только в бегстве: так он бежал от розог из школы, бежал от неволи из дома своего дяди, бежал от стеснительных для его преподавания мер из университета, вероятно, убежал бы и от своей жены, если бы она была дурна. Но в настоящем положении патентованное средство никуда не годилось и на место его требовалась дипломатическая тонкость для объяснений с зятем; а именно этой-то способности и не было у Кря-жова, не умевшего, как мы знаем, ни в каких случаях объясняться с людьми. Старик теперь кипятился и злился, хотя именно в эту минуту ему всего нужнее было спокойствие и хладнокровие. Резкий звон колокольчика в передней вывел его из оцепенения и заставил поспешить в другую комнату, чтобы встретить непрошеного гостя. Входя в столовую, Кряжов встретился лицом к лицу с зятем. Обносков был встревожен не менее тестя.
— Что у вас там вышло с женою? — сурово спросил Кряжов у зятя, не подавая ему руки.
— Она здесь?—торопливо спросил Алексей Алексеевич задыхающимся от волнения голосом.
— Здесь.
— Слава богу, слава богу! — обрадовался Обносков и, вздохнув свободно, отер со своего плоского лба крупные капли пота.— Фу, как я струхнул!.. Ведь я уж думал, что в бреду горячки она бог знает куда убежала... Вы не можете себе представить, как это меня перевернуло... Мать прискакала в должность, гозорит: «Жена убежала!», я ничего не могу в толк сзять, в голове какой-то туман,— отвратительная минута!..
Обносков налил себе воды и залпом опорожнил стакан.
— Не в том дело,— прервал его Кряжов, хмуря брови.— Я спрашиваю, что у вас там вышло с женою?
— Ничего не выходило,— отвечал уже более спокойно Обносков.
— Как ничего не выходило?
— Я ее со вчерашнего вечера, когда вы у нас были, и не видал даже. — А как вы с ней постоянно-то обращались? Как жили? _ раздражительно промолвил тесть.— Мучили ее!
— Что с вами, добрейший Аркадий Васильевич?— изумился зять, слыша строптивый тон старика.— Живем мы, слава богу, мирно, тихо... Вы сами знаете, что иначе я и не могу жить при моих занятиях... Но меня удивляет, добрейший...
— Убирайтесь вы к черту со своим «добрейшим»!.. Что я вам за добрейший достался! Вы меня за мокрую курицу считаете, что ли? — вышел из себя плохой дипломат и ближе подступил к Обноскову, отступившему на шаг назад.
Начало не сулило ничего хорошего. — Что с вами?
— А то, сударь, что вы измучили мою дочь. То, сударь, что она, Груия, мое дитя, не воротится больше в ваш дом!.. Понимаете вы это?
Обносков в изумлении довольно широко открыл свои подслеповатые глазки и еще на шаг отступил перед угрожающей фигурой старого ех -профессора.
— Что же это такое? — прошептал он, слегка изменяясь в лице.—Разрыв... бегство... это уже не бред, не горячка...— потер он рукою лоб.— Да нет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
— Мне надо объясниться с вами,— сказал Обносков Кряжову.
— Извини, Алексей Алексеевич, я сегодня не способен ни на какие объяснения. Довольно вчерашнего... Береги свою жену, а я зайду завтра,— проговорил старик и ушел.
Обносков не спал всю ночь. Он был встревожен, его мучила ревность, в голове роились разные подозрения.
— Что же это, мальчишка — соперник? — шептал он в ярости.— Отлично! отлично!.. он хорош собою, он ловок, здоров, а я слаб, болен, дурен, как же не полюбить его! И это так удобно исполнить, имея занятого делом мужа: муж в должность,— жена на свидание; муж горб гнет,— жена хохочет в это время с молокососом-возлюбленным... Никто ведь не узнает! Это не девушка развратничает, улик нет... Потому мы и замуж пошли, не любя, свобода была нужна. Не за гимназиста же было, в самом деле, выйти... Не ждать же, когда он подрастет... ха-ха-ха! Славные люди, славное поколение растет!.. Подлецы, подлецы! Сгниете вы у меня оба, я вас придушу, медленно придушу,— медленно, как вы опутывали меня сетью своих интриг... И за что это, господи? За что все против меня? Потому, что я иду прямым путем, потому, что я стою за правду, за свои права..; Ведь умри она, ее же назовут жертвой... Палача назовут жертвой... Ведь нужно допускать свободу чувства, кормить развратных жен, воспитать незаконнорожденных детей! Это все модные идеи!.. Господи, у меня голова кругом идет!—восклицал Обносков и, почти рыдая, в изнеможении падал на диван.
На следующий день он пошел в должность в самом тревожном настроении духа. Ему хотелось остаться дома, пролежать день, но манкировать службой было не в его характере.
Около двенадцатого часа Груня позвала к себе
горничную
— Барин ушел? — спросила она,
— Ушли-с.
— А Марья Ивановна?
— На рынке-с,
— Одень меня.
Горничная помогла Груне одеться.
— Найми извозчика.
— Что вы, барыня, вам нельзя выезжать. — Найми извозчика: мне надо ехать...
— Ох, да ведь меня бранить будут, со свету сживут...
— Ничего не сделают... милая, сходи за извозчиком... Я тебя возьму к себе... в дом отца.
— Да разве вы совсем хотите уехать отсюда? — изумилась горничная.
— Совсем.
Через полчаса Груня, шатаясь от слабости, входила в квартиру своего отца.
— Дитя мое, как тебя отпустили, как ты сюда попала? — всплеснул руками старик и бросился поддержать дочь.
— Папа, я более не уйду от тебя,— слабым голосом произнесла она, теряя последние силы, и прижалась к груди отца.—Они меня измучили... Я презираю, я ненавижу их. Я лучше пойду в могилу, чем вернусь к ним.
Кряжов отшатнулся от нее, но она едва не упала от слабости. Старик бросился к ней и обнял ее.
— Расскажи, что случилось, что случилось,— говорил он, обнимая и поддерживая ее, свое единственное сокровище.
— Не спрашивай, я ничего не стану рассказывать. Но не выгоняй, ради бога, не выгоняй меня! — еще крепче прижалась Груня к отцу.
— Дитя мое, дитя мое, могу ли я выгнать тебя!— воскликнул старик, поднял Груню и, как ребенка, как в былые годы ее детства, донес дочь до ее старой девической спальни,— Вот ты и опять здесь, как прежде, как жила девочкой!..
Груня в изнеможении закрыла глаза и впала в забытье. Кряжов сидел над ней, понурив свою львиную седую голову, и о чем-то думал. Невыносимой тоской дышала каждая черта его честного, обрюзглого старческого лица...
Груня не шевелилась.
Кряжов сидел у постели дочери, не замечая, как летит время, и не делал никаких распоряжений, даже не посылал за доктором. Он был совершенно ошеломлен неожиданною бедою. В его голове был какой-то
хаос, мысли путались и не вязались одна с другою. Старик не знал, что начать делать, как поправить случившееся несчастие. С самого детства не умел он справляться с житейскими невзгодами и в самых крайних случаях находил спасение себе только в бегстве: так он бежал от розог из школы, бежал от неволи из дома своего дяди, бежал от стеснительных для его преподавания мер из университета, вероятно, убежал бы и от своей жены, если бы она была дурна. Но в настоящем положении патентованное средство никуда не годилось и на место его требовалась дипломатическая тонкость для объяснений с зятем; а именно этой-то способности и не было у Кря-жова, не умевшего, как мы знаем, ни в каких случаях объясняться с людьми. Старик теперь кипятился и злился, хотя именно в эту минуту ему всего нужнее было спокойствие и хладнокровие. Резкий звон колокольчика в передней вывел его из оцепенения и заставил поспешить в другую комнату, чтобы встретить непрошеного гостя. Входя в столовую, Кряжов встретился лицом к лицу с зятем. Обносков был встревожен не менее тестя.
— Что у вас там вышло с женою? — сурово спросил Кряжов у зятя, не подавая ему руки.
— Она здесь?—торопливо спросил Алексей Алексеевич задыхающимся от волнения голосом.
— Здесь.
— Слава богу, слава богу! — обрадовался Обносков и, вздохнув свободно, отер со своего плоского лба крупные капли пота.— Фу, как я струхнул!.. Ведь я уж думал, что в бреду горячки она бог знает куда убежала... Вы не можете себе представить, как это меня перевернуло... Мать прискакала в должность, гозорит: «Жена убежала!», я ничего не могу в толк сзять, в голове какой-то туман,— отвратительная минута!..
Обносков налил себе воды и залпом опорожнил стакан.
— Не в том дело,— прервал его Кряжов, хмуря брови.— Я спрашиваю, что у вас там вышло с женою?
— Ничего не выходило,— отвечал уже более спокойно Обносков.
— Как ничего не выходило?
— Я ее со вчерашнего вечера, когда вы у нас были, и не видал даже. — А как вы с ней постоянно-то обращались? Как жили? _ раздражительно промолвил тесть.— Мучили ее!
— Что с вами, добрейший Аркадий Васильевич?— изумился зять, слыша строптивый тон старика.— Живем мы, слава богу, мирно, тихо... Вы сами знаете, что иначе я и не могу жить при моих занятиях... Но меня удивляет, добрейший...
— Убирайтесь вы к черту со своим «добрейшим»!.. Что я вам за добрейший достался! Вы меня за мокрую курицу считаете, что ли? — вышел из себя плохой дипломат и ближе подступил к Обноскову, отступившему на шаг назад.
Начало не сулило ничего хорошего. — Что с вами?
— А то, сударь, что вы измучили мою дочь. То, сударь, что она, Груия, мое дитя, не воротится больше в ваш дом!.. Понимаете вы это?
Обносков в изумлении довольно широко открыл свои подслеповатые глазки и еще на шаг отступил перед угрожающей фигурой старого ех -профессора.
— Что же это такое? — прошептал он, слегка изменяясь в лице.—Разрыв... бегство... это уже не бред, не горячка...— потер он рукою лоб.— Да нет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75