Тогда, например, я мог пришпорить свое воображение в любом направлении и предаваться всевозможным сладостным мечтам, но сейчас это никак не получалось. Я думал о своей дипломной работе, о девушке, напрасно ждавшей от меня письма. Наше знакомство продолжалось уже более трех лет, но застыло на одной точке. Началось оно с поисков „лишнего билетика" у Театра сатиры и успешно прошло развитие до совместных походов в театр, на концерты и на Витошу, но на этом и застопорилось. На первый взгляд все выглядело нормально: девушка была красивой, интеллигентной, звали ее Бисерной — это имя мне определенно нравилось, жила она в мансарде, красиво и уютно обставленной. Может, нужен был лишь один только шаг с ее или с моей стороны, чтобы мы очутились в загсе, но никто этою шага не делал. К счастью или к несчастью — этого пока никто не знал ...
Итак, я сидел на ящике из-под помидоров в тени высокого кипариса у центральной аллеи. От зелени кипариса исходил аромат, напоминавший мне одновременно и свадебные торжества, и погребальные церемонии. К полуночи свет погас во всех комнатах, за исключением комнаты Виолетты Петровой. Минут двадцать я пытался представить, что делает эта женщина в столь поздний час. Читает любовный роман? Или раскладывает пасьянс? Однажды у меня была хозяйка, которая ночи напролет проводила над пасьянсом „Наполеон", и он выходил у нее самое большее раз в два месяца. Тогда ее охватывал порыв щедрости, и она официально приглашала меня на обед с шампанским. Однако подобное занятие как-то не подходило для Вэ Петровой. Вероятнее всего, она лежит в постели и читает экономический журнал. А может, расшивает узорами свою шелковую ночную рубашку? Крупным женщинам нравится тонкое белье с вышивкой. Впрочем, кто знает! Интимная жизнь каждо-
го из нас скрыта за семью печатями. В сущности, мы не совсем такие, какими кажемся на первый взгляд. Наша подлинная сущность проявляется лишь тогда, когда мы совсем одни. Возможно, Вэ Петрова пишет сейчас письмо мужу, если таковой, конечно, имеется — мелочь, которая, к моему стыду, мне не известна. Каждый вечер по длинному подробному письму, в котором описывает, как прошел день, что она завтракала, где гуляла, что было на обед, и как, глядя на алый закат, она вспомнила тот день, когда они были вдвоем в горах и впервые произнесли слова, связавшие их на всю жизнь. Есть такие женщины, которые каждый вечер пишут мужу длинные трогательные письма, преспокойно изменяя ему днем.
Я думал о Вэ Петровой не больше двадцати минут: дальше воображение мое забуксовало, утонув в банальных и серых подробностях. А лелино окно было по-прежнему темным, и это делало мое дежурство еще досаднее.
Около двух — я уже подсчитал, что мне осталось дежурить пятьдесят пять минут, — на аллее послышались шаги. Мой обостренный слух еще издали уловил их. Вначале, я подумал, что по парку бродит какое-то животное, по затем стало ясно, что идут двое. Осторожно ступая но мелкому песку, которым посыпана аллея, они направлялись ко мне, т. е. к главному входу. Я затаил дыхание. Какой я, к черту, часовой на посту, если у меня нет никакого оружия? Что я могу сделать, если попытаются напасть на Лелю? И почему она, дурочка, оставила окно открытым? Достаточно одному человеку встать у стены, а другому взобраться ему на плечи, чтобы дотянуться до подоконника и оттуда выстрелить в сторону кровати. А мне что делать — кричать? Все произойдет за считанные секунды, преступники тут же скроются в темноте.
Шаги приближались, метрах в двух от меня идущие остановились. Я старался не шевелиться, мысленно благословляя густую тень кипариса. Я различил два силуэта, как мне показалось, один был женским. И тут женщина сказала:
— Ну, спокойной ночи! Я пойду первой...
Мужской голос произнес:
- Хорошо, но войди через дверь.
Женщина возразила:
- Ни в коем случае!
Я с облегчением перевел дух. Голоса были мне знакомы — Фифи и ее фармацевт. Фифи продолжала:
— Неизвестно, на кого я налечу в коридоре. Вот тебе ключ. Если я зажгу свет, не входи. Если не зажгу — значит, все чисто.
Быстро и бесшумно она скользнула к пристройке, где жил директор. Ее кавалер отошел в сторону и, как мне показалось, опустился на ближайшую скамейку. Но он меня не интересовал. С напряженным любопытством я наблюдал за тенью Фифи. Я был более чем уверен, каким именно способом она вернется к себе в комнату, и мое предположение полностью оправдалось. К моему глубокому изумлению, она легко, как коза, взобралась на выступ и, пройдя мимо окоп комнат доктора Эйве, моей и фармацевта, исчезла в окне своей комнаты, которое, по-видимому, было лишь прикрыто, а не заперто изнутри. Вес это она проделала столь быстро и ловко, что я был готов восторженно воскликнуть, если бы мне не нужно было прятаться в тени кипариса.
Прошло примерно минут пять. Комната Фифи продолжала оставаться темной. Перед входной дверью появился силуэт мужчины. Спустя мгновение дверь беззвучно открылась и, пропустив фармацевта, закрылась. Я продолжал стоять, не двигаясь, чувствуя себя растерянным и обманутым. Для того ли я торчал целую вечность тут, чтобы увидеть, как влюбленная парочка возвращается в дом отдыха после полуночи?! И зачем директору понадобилось вводить этот дурацкий режим: это ведь не санаторий, пусть каждый проводит время, как сочтет нужным!
Ужасно хотелось курить, и я решил оставить свой пост в тени кипариса и поискать местечко, где можно было бы выкурить сигаретку без риска, что меня заметят. В три доложу Андонову о выполнении задачи. Ничего особенного за время моего дежурства не произошло, если не считать того, что Фифи и Бармен нарушили распорядок и натянули нос директору. У них есть ключ от входной двери, да если бы его и не было, они могут выходить и входить, когда пожелают, что, в конечном слете, не так уж и плохо. А еще — у Вэ Петровой бессонница. Свет в ее окне продолжал гореть. Но, скажет Ан-донов, значит, Фифи расхаживает, как эквилибристка, по узкому выступу вдоль окон? Вот кто хотел задушить Лелю! Я, конечно, засмеюсь: Фифи?! Это невозможно! Да
на нее достаточно дунуть, чтобы она отлетела, как „па-рашутик" одуванчика! И потом — на кой черт ей это надо? Хватит нам подозревать отдыхающих, лучше повнимательнее присмотреться к окружению Царского и поварихи в селе!
Мой старый „москвич" дремал на стоянке — невзрачный и жалкий по сравнению с „опелем" фармацевта. За все время моего пребывания в доме отдыха он послужил мне всего раз: мы с Лелей совершили на нем небольшую прогулку до монастыря. Вначале мы планировали съездить в окружной центр, в архитектурный заповедник Боженцы, что по ту сторону Балканского перевала, и еще в добрый десяток мест, но все это так и осталось благими намерениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Итак, я сидел на ящике из-под помидоров в тени высокого кипариса у центральной аллеи. От зелени кипариса исходил аромат, напоминавший мне одновременно и свадебные торжества, и погребальные церемонии. К полуночи свет погас во всех комнатах, за исключением комнаты Виолетты Петровой. Минут двадцать я пытался представить, что делает эта женщина в столь поздний час. Читает любовный роман? Или раскладывает пасьянс? Однажды у меня была хозяйка, которая ночи напролет проводила над пасьянсом „Наполеон", и он выходил у нее самое большее раз в два месяца. Тогда ее охватывал порыв щедрости, и она официально приглашала меня на обед с шампанским. Однако подобное занятие как-то не подходило для Вэ Петровой. Вероятнее всего, она лежит в постели и читает экономический журнал. А может, расшивает узорами свою шелковую ночную рубашку? Крупным женщинам нравится тонкое белье с вышивкой. Впрочем, кто знает! Интимная жизнь каждо-
го из нас скрыта за семью печатями. В сущности, мы не совсем такие, какими кажемся на первый взгляд. Наша подлинная сущность проявляется лишь тогда, когда мы совсем одни. Возможно, Вэ Петрова пишет сейчас письмо мужу, если таковой, конечно, имеется — мелочь, которая, к моему стыду, мне не известна. Каждый вечер по длинному подробному письму, в котором описывает, как прошел день, что она завтракала, где гуляла, что было на обед, и как, глядя на алый закат, она вспомнила тот день, когда они были вдвоем в горах и впервые произнесли слова, связавшие их на всю жизнь. Есть такие женщины, которые каждый вечер пишут мужу длинные трогательные письма, преспокойно изменяя ему днем.
Я думал о Вэ Петровой не больше двадцати минут: дальше воображение мое забуксовало, утонув в банальных и серых подробностях. А лелино окно было по-прежнему темным, и это делало мое дежурство еще досаднее.
Около двух — я уже подсчитал, что мне осталось дежурить пятьдесят пять минут, — на аллее послышались шаги. Мой обостренный слух еще издали уловил их. Вначале, я подумал, что по парку бродит какое-то животное, по затем стало ясно, что идут двое. Осторожно ступая но мелкому песку, которым посыпана аллея, они направлялись ко мне, т. е. к главному входу. Я затаил дыхание. Какой я, к черту, часовой на посту, если у меня нет никакого оружия? Что я могу сделать, если попытаются напасть на Лелю? И почему она, дурочка, оставила окно открытым? Достаточно одному человеку встать у стены, а другому взобраться ему на плечи, чтобы дотянуться до подоконника и оттуда выстрелить в сторону кровати. А мне что делать — кричать? Все произойдет за считанные секунды, преступники тут же скроются в темноте.
Шаги приближались, метрах в двух от меня идущие остановились. Я старался не шевелиться, мысленно благословляя густую тень кипариса. Я различил два силуэта, как мне показалось, один был женским. И тут женщина сказала:
— Ну, спокойной ночи! Я пойду первой...
Мужской голос произнес:
- Хорошо, но войди через дверь.
Женщина возразила:
- Ни в коем случае!
Я с облегчением перевел дух. Голоса были мне знакомы — Фифи и ее фармацевт. Фифи продолжала:
— Неизвестно, на кого я налечу в коридоре. Вот тебе ключ. Если я зажгу свет, не входи. Если не зажгу — значит, все чисто.
Быстро и бесшумно она скользнула к пристройке, где жил директор. Ее кавалер отошел в сторону и, как мне показалось, опустился на ближайшую скамейку. Но он меня не интересовал. С напряженным любопытством я наблюдал за тенью Фифи. Я был более чем уверен, каким именно способом она вернется к себе в комнату, и мое предположение полностью оправдалось. К моему глубокому изумлению, она легко, как коза, взобралась на выступ и, пройдя мимо окоп комнат доктора Эйве, моей и фармацевта, исчезла в окне своей комнаты, которое, по-видимому, было лишь прикрыто, а не заперто изнутри. Вес это она проделала столь быстро и ловко, что я был готов восторженно воскликнуть, если бы мне не нужно было прятаться в тени кипариса.
Прошло примерно минут пять. Комната Фифи продолжала оставаться темной. Перед входной дверью появился силуэт мужчины. Спустя мгновение дверь беззвучно открылась и, пропустив фармацевта, закрылась. Я продолжал стоять, не двигаясь, чувствуя себя растерянным и обманутым. Для того ли я торчал целую вечность тут, чтобы увидеть, как влюбленная парочка возвращается в дом отдыха после полуночи?! И зачем директору понадобилось вводить этот дурацкий режим: это ведь не санаторий, пусть каждый проводит время, как сочтет нужным!
Ужасно хотелось курить, и я решил оставить свой пост в тени кипариса и поискать местечко, где можно было бы выкурить сигаретку без риска, что меня заметят. В три доложу Андонову о выполнении задачи. Ничего особенного за время моего дежурства не произошло, если не считать того, что Фифи и Бармен нарушили распорядок и натянули нос директору. У них есть ключ от входной двери, да если бы его и не было, они могут выходить и входить, когда пожелают, что, в конечном слете, не так уж и плохо. А еще — у Вэ Петровой бессонница. Свет в ее окне продолжал гореть. Но, скажет Ан-донов, значит, Фифи расхаживает, как эквилибристка, по узкому выступу вдоль окон? Вот кто хотел задушить Лелю! Я, конечно, засмеюсь: Фифи?! Это невозможно! Да
на нее достаточно дунуть, чтобы она отлетела, как „па-рашутик" одуванчика! И потом — на кой черт ей это надо? Хватит нам подозревать отдыхающих, лучше повнимательнее присмотреться к окружению Царского и поварихи в селе!
Мой старый „москвич" дремал на стоянке — невзрачный и жалкий по сравнению с „опелем" фармацевта. За все время моего пребывания в доме отдыха он послужил мне всего раз: мы с Лелей совершили на нем небольшую прогулку до монастыря. Вначале мы планировали съездить в окружной центр, в архитектурный заповедник Боженцы, что по ту сторону Балканского перевала, и еще в добрый десяток мест, но все это так и осталось благими намерениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41