Дайте честное слово, что не скажете. Пани Юргелюшка...
— Обещала, значит, не скажу.
— И все из-за этого Грошика. Дрянь паршивая! Кабы не он, не нализался бы я так.
— Вот видите! И зачем вам это нужно?
— Но сейчас я уже не пьяный, правда, пани Юргелюшка? Не пьяный?
— Конечно, нет.
Он снова схватил ее за руки. Ладони у него были горячие и потные, глаза блестели.
— Вы ведь меня знаете, пани Юргелюшка. Разве я чего плохого хотел? Из нищеты выбиться хотел и жить по-людски. Или я хуже других и не имею на это права? Почему Свенцкий может быть министром, а я нет? Моя мать, сами знаете, пани Юргелюшка, всю жизнь грязные портки стирала буржуям. А я ненавижу нищету. Хватит, намаялся я в жизни. Что ж мне, за это так ничего и не причитается?
Юргелюшка покачала головой.
— Деньги, пан Франек, это еще не все. Счастья за деньги не купишь.
— Ну да! Рассказывайте! Были бы только гроши, пани Юргелюшка. Подумаешь, счастье! За деньги все можно купить. И еще по дешевке. Главное — начать, а там само пойдет.
Он встал и провел рукой по лбу.
— А, черт! Голова кружится.
— Посидите, пан Франек. Он прислонился к стене.
— Ничего, сейчас пройдет. Я парень крепкий, правда, пани Юргелюшка? Меня голыми руками не возьмешь.
— Куда вы идете?— забеспокоилась старуха.
— Куда глаза глядят.
Напрасно она пыталась его удержать. Шатаясь, он подошел к зеркалу, вынул гребенку и причесался. Потом поправил галстук.
— Теперь порядок! Парень что надо, правда, пани Юргелюшка?
— Эх, пан Франек, пан Франек...— вздохнула она.
— А что?
— Горе с вами.
— Ничего. В жизни всякое бывает. Как-нибудь выкарабкаюсь.
Держась за стену, он вышел из уборной и оглядел коридор.
— Пани Юргелюшка?
— Что?
— В какую сторону выход?
— Обождали бы лучше, пан Франек. Куда вы в такую поздноту пойдете?— переполошилась старуха.
— Ничего. А с ними,— он указал рукой в сторону зала,— конец. Шлюс. Тем лучше. К выходу туда, пани Юргелюшка? А там что?
— Кухня. Из кухни — направо. Давайте я вас провожу...
— Не нужно! До скорого свидания, пани Юргелюшка.
Он выпрямился, одернул пиджак и почти твердым шагом пошел по коридору, но с полдороги вернулся.
— Минуточку, пани Юргелюшка.— Он полез в карман брюк.— Про вас-то я совсем забыл.
— Что вы, пан Франек!— отмахнулась от него старуха.
Он вынул пятьсот злотых и протянул ей.
— Берите и помалкивайте. Деньги есть деньги. Она заколебалась. Этих денег как раз хватило бы на
рубашку и две пары носков для Фелека. Парень совсем обносился. Особенно нужна ему рубашка.
— Ну, берите, пани Юргелюшка! Или вам денег некуда девать?— И он всунул ей в руку ассигнацию.
— Что вы делаете, пан Франек,— смущенно пробормотала она.— Разве так можно?
— А что? Разве вам не причитается?
— Это слишком много.
— Пусть у вас сердце не болит,— засмеялся Древ-новский.
— Кабы от чужого...
— А чем лучше чужой? Берите, не то рассержусь. Еще посмотрите, пани Юргелюшка, сколько у меня денег будет!
Оставшись одна, она села на плетеный стульчик и задумалась, держа в руках спицы. Деньги свалились прямо как с неба. Видит бог, она не хотела их брать. Но, видно, так уж на свете устроено: одному печаль, другому радость. Никогда не знаешь заранее, где найдешь, где потеряешь. Вот ведь казалось, кто-кто, а Франек далеко пойдет. Ему в последнее время страх как везло. И вдруг, пожалуйте! А Фелек как раз мечтал о новой рубашке. И непременно чтобы желтая была...
Ее размышления о превратности человеческой судьбы прервал ввалившийся в уборную Павлицкий. На этот раз он был один. Увидев его, Юргелюшка вскочила. Он задержался около двери.
— Как наш клиент?
— Который?
— Второй.
— Ушел.
— Уже? Отлично! Вы, мамаша, я вижу, прекрасно справляетесь со своими обязанностями.
Сморщенное, кроличье личико Юргелюшки расплылось в довольной улыбке. Она высоко ценила свою работу и любила, когда ее хвалили.
— К каждому человеку свой подход нужен,— убежденно сказала она.
— То есть?
— С одним так, с другим иначе. Некоторые, извиняюсь, как малые дети...
Но Павлицкий, не слушая ее больше, исчез в уборной. Едва она закрыла за ним дверь, как из зала бочком проскользнул порозовевший Вейхерт. «Ну, началось»,— с удовлетворением подумала старуха.
Увидев раскоряченного над писсуаром Павлицкого, Вейхерт потер руки.
— У прессы всегда отличные идеи!
— В самом деле?— рассмеялся Павлицкий. Вейхерт встал рядом.
— Ну как, Древновского выпроводили?
— Ага.
— Что он такое брякнул Свенцкому? Он, кажется, пьян был в стельку.
— Говнюк!— отрезал Павлицкий и, застегивая на ходу брюки, отошел к зеркалу.
А Вейхерт, уставясь на мокрую стенку писсуара, усиленно соображал, как бы получше воспользоваться интимным ХёХе-а-ХёХе с Павлицким. Увы, он не знал, что редактор «Островецкого голоса» лелеет надежду перебраться в столицу и его отныне не интересуют местные дела.
Вейхерт взглянул на часы.
— Еще совсем рано.
— Который час?— спросил Павлицкий.
— Скоро двенадцать. Время детское. Надо бы продолжить столь удачно начавшийся вечер.
У Павлицкого не было желания возвращаться домой, но тратить деньги он не любил.
— Ну, что ж,— пробормотал он.
Вейхерт старательно поправлял перед зеркалом галстук.
— Можно перейти в общий зал или в бар. Что вы на это скажете, пан редактор? Возьмем Свенцкого. Щука, наверно, не пойдет?
— Щука?— скривился Павлицкий.— Зануда страшный. Корчит из себя важную персону.
— Тогда, может, Врону?
— Пьет парень неплохо, только слишком много о революции разглагольствует. Вот что значит маленький городишко. По пальцам пересчитаешь людей, с которыми приятно провести время. Свенцкии — стоящий мужик, котелок у него варит, ничего не скажешь. Но остальные...
Когда они вернулись в зал, Свенцкии как раз вставал из-за стола. Шум отодвигаемых стульев сливался с гомоном голосов. Люди стояли группками вдоль стен и разговаривали. Никто не расходился.
Вейхерт с Павлицким подошли к министру.
— Конец?— спросил Вейхерт.
— Хорошенького понемножку.— Свенцкии зевнул.— И так чуть с тоски не помер.
— Я тоже,— поддакнул Вейхерт.— Не знаешь, какая муха укусила Подгур>ского?
Подгурский стоял по другую сторону стола и разговаривал с Вроной.
— А что?— безразличным тоном спросил Свенцкий.
— Рта не раскрыл за весь вечер... Свенцкий пожал плечами.
— Понятия не имею. Может, у него живот болит. Зато мой сосед слева болтал слишком много.
— Врона?
— Да.— Свенцкий взял Вейхерта под руку.— Ну, как, по-твоему, прошел банкет, ничего?
— Замечательно!
— А не слишком много обо мне говорили?
— Тоже мне, нашел, чем огорчаться! А о ком же было говорить, как не о тебе?
Свенцкий рассмеялся.
— Надо быть объективным, Щука тоже не последняя спица в колеснице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— Обещала, значит, не скажу.
— И все из-за этого Грошика. Дрянь паршивая! Кабы не он, не нализался бы я так.
— Вот видите! И зачем вам это нужно?
— Но сейчас я уже не пьяный, правда, пани Юргелюшка? Не пьяный?
— Конечно, нет.
Он снова схватил ее за руки. Ладони у него были горячие и потные, глаза блестели.
— Вы ведь меня знаете, пани Юргелюшка. Разве я чего плохого хотел? Из нищеты выбиться хотел и жить по-людски. Или я хуже других и не имею на это права? Почему Свенцкий может быть министром, а я нет? Моя мать, сами знаете, пани Юргелюшка, всю жизнь грязные портки стирала буржуям. А я ненавижу нищету. Хватит, намаялся я в жизни. Что ж мне, за это так ничего и не причитается?
Юргелюшка покачала головой.
— Деньги, пан Франек, это еще не все. Счастья за деньги не купишь.
— Ну да! Рассказывайте! Были бы только гроши, пани Юргелюшка. Подумаешь, счастье! За деньги все можно купить. И еще по дешевке. Главное — начать, а там само пойдет.
Он встал и провел рукой по лбу.
— А, черт! Голова кружится.
— Посидите, пан Франек. Он прислонился к стене.
— Ничего, сейчас пройдет. Я парень крепкий, правда, пани Юргелюшка? Меня голыми руками не возьмешь.
— Куда вы идете?— забеспокоилась старуха.
— Куда глаза глядят.
Напрасно она пыталась его удержать. Шатаясь, он подошел к зеркалу, вынул гребенку и причесался. Потом поправил галстук.
— Теперь порядок! Парень что надо, правда, пани Юргелюшка?
— Эх, пан Франек, пан Франек...— вздохнула она.
— А что?
— Горе с вами.
— Ничего. В жизни всякое бывает. Как-нибудь выкарабкаюсь.
Держась за стену, он вышел из уборной и оглядел коридор.
— Пани Юргелюшка?
— Что?
— В какую сторону выход?
— Обождали бы лучше, пан Франек. Куда вы в такую поздноту пойдете?— переполошилась старуха.
— Ничего. А с ними,— он указал рукой в сторону зала,— конец. Шлюс. Тем лучше. К выходу туда, пани Юргелюшка? А там что?
— Кухня. Из кухни — направо. Давайте я вас провожу...
— Не нужно! До скорого свидания, пани Юргелюшка.
Он выпрямился, одернул пиджак и почти твердым шагом пошел по коридору, но с полдороги вернулся.
— Минуточку, пани Юргелюшка.— Он полез в карман брюк.— Про вас-то я совсем забыл.
— Что вы, пан Франек!— отмахнулась от него старуха.
Он вынул пятьсот злотых и протянул ей.
— Берите и помалкивайте. Деньги есть деньги. Она заколебалась. Этих денег как раз хватило бы на
рубашку и две пары носков для Фелека. Парень совсем обносился. Особенно нужна ему рубашка.
— Ну, берите, пани Юргелюшка! Или вам денег некуда девать?— И он всунул ей в руку ассигнацию.
— Что вы делаете, пан Франек,— смущенно пробормотала она.— Разве так можно?
— А что? Разве вам не причитается?
— Это слишком много.
— Пусть у вас сердце не болит,— засмеялся Древ-новский.
— Кабы от чужого...
— А чем лучше чужой? Берите, не то рассержусь. Еще посмотрите, пани Юргелюшка, сколько у меня денег будет!
Оставшись одна, она села на плетеный стульчик и задумалась, держа в руках спицы. Деньги свалились прямо как с неба. Видит бог, она не хотела их брать. Но, видно, так уж на свете устроено: одному печаль, другому радость. Никогда не знаешь заранее, где найдешь, где потеряешь. Вот ведь казалось, кто-кто, а Франек далеко пойдет. Ему в последнее время страх как везло. И вдруг, пожалуйте! А Фелек как раз мечтал о новой рубашке. И непременно чтобы желтая была...
Ее размышления о превратности человеческой судьбы прервал ввалившийся в уборную Павлицкий. На этот раз он был один. Увидев его, Юргелюшка вскочила. Он задержался около двери.
— Как наш клиент?
— Который?
— Второй.
— Ушел.
— Уже? Отлично! Вы, мамаша, я вижу, прекрасно справляетесь со своими обязанностями.
Сморщенное, кроличье личико Юргелюшки расплылось в довольной улыбке. Она высоко ценила свою работу и любила, когда ее хвалили.
— К каждому человеку свой подход нужен,— убежденно сказала она.
— То есть?
— С одним так, с другим иначе. Некоторые, извиняюсь, как малые дети...
Но Павлицкий, не слушая ее больше, исчез в уборной. Едва она закрыла за ним дверь, как из зала бочком проскользнул порозовевший Вейхерт. «Ну, началось»,— с удовлетворением подумала старуха.
Увидев раскоряченного над писсуаром Павлицкого, Вейхерт потер руки.
— У прессы всегда отличные идеи!
— В самом деле?— рассмеялся Павлицкий. Вейхерт встал рядом.
— Ну как, Древновского выпроводили?
— Ага.
— Что он такое брякнул Свенцкому? Он, кажется, пьян был в стельку.
— Говнюк!— отрезал Павлицкий и, застегивая на ходу брюки, отошел к зеркалу.
А Вейхерт, уставясь на мокрую стенку писсуара, усиленно соображал, как бы получше воспользоваться интимным ХёХе-а-ХёХе с Павлицким. Увы, он не знал, что редактор «Островецкого голоса» лелеет надежду перебраться в столицу и его отныне не интересуют местные дела.
Вейхерт взглянул на часы.
— Еще совсем рано.
— Который час?— спросил Павлицкий.
— Скоро двенадцать. Время детское. Надо бы продолжить столь удачно начавшийся вечер.
У Павлицкого не было желания возвращаться домой, но тратить деньги он не любил.
— Ну, что ж,— пробормотал он.
Вейхерт старательно поправлял перед зеркалом галстук.
— Можно перейти в общий зал или в бар. Что вы на это скажете, пан редактор? Возьмем Свенцкого. Щука, наверно, не пойдет?
— Щука?— скривился Павлицкий.— Зануда страшный. Корчит из себя важную персону.
— Тогда, может, Врону?
— Пьет парень неплохо, только слишком много о революции разглагольствует. Вот что значит маленький городишко. По пальцам пересчитаешь людей, с которыми приятно провести время. Свенцкии — стоящий мужик, котелок у него варит, ничего не скажешь. Но остальные...
Когда они вернулись в зал, Свенцкии как раз вставал из-за стола. Шум отодвигаемых стульев сливался с гомоном голосов. Люди стояли группками вдоль стен и разговаривали. Никто не расходился.
Вейхерт с Павлицким подошли к министру.
— Конец?— спросил Вейхерт.
— Хорошенького понемножку.— Свенцкии зевнул.— И так чуть с тоски не помер.
— Я тоже,— поддакнул Вейхерт.— Не знаешь, какая муха укусила Подгур>ского?
Подгурский стоял по другую сторону стола и разговаривал с Вроной.
— А что?— безразличным тоном спросил Свенцкий.
— Рта не раскрыл за весь вечер... Свенцкий пожал плечами.
— Понятия не имею. Может, у него живот болит. Зато мой сосед слева болтал слишком много.
— Врона?
— Да.— Свенцкий взял Вейхерта под руку.— Ну, как, по-твоему, прошел банкет, ничего?
— Замечательно!
— А не слишком много обо мне говорили?
— Тоже мне, нашел, чем огорчаться! А о ком же было говорить, как не о тебе?
Свенцкий рассмеялся.
— Надо быть объективным, Щука тоже не последняя спица в колеснице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73