И вас заставлю делать все так, как велят устав, присяга. Но это уже необходимость, освященная законом и понятная основной солдатской массе, а не моя личная прихоть. Вот потому я и не соглашусь.
Установилось молчание. Георгий Петрович смял потухшую папиросу, кинул в пепельницу, поднялся. Встал и Загоров, понуро опустив голову: когда батя переходит на «вы», он очень недоволен.
— Если у вас больше нет доводов, то будем считать разговор оконченным. Остались лишь некоторые детали. Замполит у вас не рохля, как изволите выражаться, а честный и принципиальный политработник, с большим опытом. И не до пятидесяти лет сидеть ему на батальоне, а в ближайшее время он назначается моим заместителем по политической части.
Загоров смотрел оторопело, словно его разыгрывали.
— Да-да! — усмехнулся Одинцов.— Затем его и вызывали в политотдел. И я думаю, от вашей философии полетят перья на ближайшем же заседании партийного бюро. Для вас это будет предметным уроком.
— Понял, товарищ полковник.— Майор по привычке подтянулся.
Лицо командира полка несколько смягчилось, он кашлянул.
— Так что будь готов к бою, комбат.— Он снова перешел на «ты», как бы возвращая Загорову свою милость.— Послушайся меня: до каких бы ты чинов не дошел, с политработниками живи в согласии, не стесняйся учиться у них искусству управлять человеческими душами. И сегодня же поговори с Чугуевым. Возможно, все обойдется. Да посоветуйся с Василием Ниловичем, как улучшить в батальоне воспитательную работу с людьми. Это, братец, в твоих кровных интересах.
В голосе Георгия Петровича послышался некий важный намек, но Загоров, расстроенный и подавленный, не уловил его.
— Разве так уж плохи дела в батальоне?
— Не плохи. Но поправить кое-что не мешало бы, У тебя повелась нездоровая практика — рубить с плеча... Не забывай, что тебе подражают офицеры батальона, особенно молодые. Так что не выращивай чертополох на хлебном поле. Солдат должен врага ненавидеть, а командира любить, жизни своей не жалеть ради его спасения в бою. А чтобы так и было, чтобы не доходило до горьких исключений, будь чутким, справедливым к солдату. Ошибся, оступился человек — поддержи его, ленится — подхлестни словом, ерепенится —
власть примени... И помни, что всякий шаг по практическому обучению и воспитанию людей важнее дюжины досужих прожектов. Поскольку ты любишь исторические параллели, вот тебе одна. Русский царь Павел Первый говорил: солдат — это механизм, артикулом предусмотренный, ввел в армии дурацкие букли, шагистику и муштру. Тогда еще жив был старик Суворов. Он выступал против сомнительных нововведений, любил солдат, называл их чудо-богатырями, верил, что каждый из них свой маневр имеет...
Помолчав, Георгий Петрович не без иронии докончил:
— О ратном искусстве Суворова знает весь мир. Павел Первый, как известно, полководческими талантами не прославился... Вот так. Хорошенько обдумай все, и вноси коррективы в свой стиль работы. Изобрети, найди, придумай, как поощрить солдата, повысить у него настроение, а не наказать его, и все написанные на твоем роду победы будут у твоих ног.— Он коротко вскинул руку к головному убору.— Будь здоров, комбат.
Проводив командира полка, Загоров вызвал дежурного по батальону.
Адушкин вошел через минуту. Козырнул:
— По вашему приказанию прибыл.
— Куда девали цветы, когда убрали их по моему приказу?
— В столовую, в клуб.
«М-м-м... как нелепо получилось! — мелькнуло у За-горова в голове и лицо его потускнело от досады. — Весь полк заговорит».
— Вот что, Адушкин, я тогда напрасно погорячился. В других батальонах цветы есть, а у нас нет, и казарма будто обеднела.— Он насупился, недовольный собой.— Надо, пожалуй, вернуть некоторые в ленкомнату, комнату бытового обслуживания и канцелярию. И поменьше разговоров об этом. Идите.
Загоров сел за стол и достал из ящика конспекты, привезенные из академии: пора готовиться к предстоящим тактическим учениям. Еще на той неделе определено время, тема тоже известна: «Танковый батальон
в наступлении». Тут не оплошай, комбат, иначе распишешься в собственной немощи. Одинцов на полевых занятиях любит ставить- свечи, то есть подкидывать задачки с сюрпризами.
Вошел майор Корольков, начальник штаба батальона,— невысокий, худощавый, вечно озабоченный. Года два назад от него ушла жена, оставив ему малолетних детей. Живет она теперь под Херсоном с заведующим овощной базой. А Корольков весь извелся — не знает, как быть с сыном и дочуркой. Просил, чтобы его перевели служить в Белорусский военный округ. Детей решил поселить в Гомеле у своих родителей, и хотел бы чаще навещать их. Просьбу его как будто удовлетворили.
— Все утряс,— сказал начштаба низким, с хрипотцой голосом. Положил на стол папку с документами, снял фуражку, обнажив бугристую розоватую лысину.
— Что ж, хорошо,— отозвался комбат.
Корольков ходил в штаб полка узнавать, какие поступили приказы, а также выяснить, сколько моторесурсов, горючего и холостых артвыстрелов отводится на учение. Надо заранее взять все на учет, чтобы потом не ахать.
— Артвыстрелов, к сожалению, дали маловато. — Начштаба достал пачку сигарет и спички. Курильщик он злостный, за день сжигает уйму табаку. Он весь пропитан никотином, и потому у него такой нездоровый цвет лица.
Разложив на столе необходимые документы, Корольков сел, и его тощие прокуренные пальцы машинально распечатали пачку. Чиркнув спичкой, прикурил и лишь после этого принялся просматривать принесенные бумаги.
— Начал чадить! — недовольно заметил Загоров.
— Завод работает — труба дымит.
— Надо ставить фильтр на такую трубу.
— А у меня сигареты с фильтром,— усмехнулся Корольков, щуря от дыма левый глаз. Казалось, он дал себе обет не выходить из равновесия. Пронять его невозможно, и комбат умолк, подумав с раздражением: «Хоть бы поскорей тебя переводили!»
Когда он после рабочего дня приходил к Ане, она отворачивала в сторону лицо и укоряла: «Ой, Алешенька, как тебя протабачили!» Сегодня он уйдет от взаимного обкуривания: надо проверить ход занятий в учебных группах танкистов.
— Я буду в огневом городке, — оказал Загоров, вставая.
Направился вначале к механикам, которые в техническом классе изучали устройство планетарного механизма боевой машины. Занятия с ними проводил Микульский... Механики как раз вышли в курилку, устроенную под ясенем. Командир батальона еще издали заметил среди солдат Приходько и Микульского.
— Что нервы? Нервы танкисту надо проволочные ИМеть,— доносился голос прапорщика.— И голову сообразительную... Вот помню один случай. Наши освобождали Польшу. Где-то за Краковом выскочили мы на своей тридцатьчетверке из-за бугра, а от села навстречу нам «тигр»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Установилось молчание. Георгий Петрович смял потухшую папиросу, кинул в пепельницу, поднялся. Встал и Загоров, понуро опустив голову: когда батя переходит на «вы», он очень недоволен.
— Если у вас больше нет доводов, то будем считать разговор оконченным. Остались лишь некоторые детали. Замполит у вас не рохля, как изволите выражаться, а честный и принципиальный политработник, с большим опытом. И не до пятидесяти лет сидеть ему на батальоне, а в ближайшее время он назначается моим заместителем по политической части.
Загоров смотрел оторопело, словно его разыгрывали.
— Да-да! — усмехнулся Одинцов.— Затем его и вызывали в политотдел. И я думаю, от вашей философии полетят перья на ближайшем же заседании партийного бюро. Для вас это будет предметным уроком.
— Понял, товарищ полковник.— Майор по привычке подтянулся.
Лицо командира полка несколько смягчилось, он кашлянул.
— Так что будь готов к бою, комбат.— Он снова перешел на «ты», как бы возвращая Загорову свою милость.— Послушайся меня: до каких бы ты чинов не дошел, с политработниками живи в согласии, не стесняйся учиться у них искусству управлять человеческими душами. И сегодня же поговори с Чугуевым. Возможно, все обойдется. Да посоветуйся с Василием Ниловичем, как улучшить в батальоне воспитательную работу с людьми. Это, братец, в твоих кровных интересах.
В голосе Георгия Петровича послышался некий важный намек, но Загоров, расстроенный и подавленный, не уловил его.
— Разве так уж плохи дела в батальоне?
— Не плохи. Но поправить кое-что не мешало бы, У тебя повелась нездоровая практика — рубить с плеча... Не забывай, что тебе подражают офицеры батальона, особенно молодые. Так что не выращивай чертополох на хлебном поле. Солдат должен врага ненавидеть, а командира любить, жизни своей не жалеть ради его спасения в бою. А чтобы так и было, чтобы не доходило до горьких исключений, будь чутким, справедливым к солдату. Ошибся, оступился человек — поддержи его, ленится — подхлестни словом, ерепенится —
власть примени... И помни, что всякий шаг по практическому обучению и воспитанию людей важнее дюжины досужих прожектов. Поскольку ты любишь исторические параллели, вот тебе одна. Русский царь Павел Первый говорил: солдат — это механизм, артикулом предусмотренный, ввел в армии дурацкие букли, шагистику и муштру. Тогда еще жив был старик Суворов. Он выступал против сомнительных нововведений, любил солдат, называл их чудо-богатырями, верил, что каждый из них свой маневр имеет...
Помолчав, Георгий Петрович не без иронии докончил:
— О ратном искусстве Суворова знает весь мир. Павел Первый, как известно, полководческими талантами не прославился... Вот так. Хорошенько обдумай все, и вноси коррективы в свой стиль работы. Изобрети, найди, придумай, как поощрить солдата, повысить у него настроение, а не наказать его, и все написанные на твоем роду победы будут у твоих ног.— Он коротко вскинул руку к головному убору.— Будь здоров, комбат.
Проводив командира полка, Загоров вызвал дежурного по батальону.
Адушкин вошел через минуту. Козырнул:
— По вашему приказанию прибыл.
— Куда девали цветы, когда убрали их по моему приказу?
— В столовую, в клуб.
«М-м-м... как нелепо получилось! — мелькнуло у За-горова в голове и лицо его потускнело от досады. — Весь полк заговорит».
— Вот что, Адушкин, я тогда напрасно погорячился. В других батальонах цветы есть, а у нас нет, и казарма будто обеднела.— Он насупился, недовольный собой.— Надо, пожалуй, вернуть некоторые в ленкомнату, комнату бытового обслуживания и канцелярию. И поменьше разговоров об этом. Идите.
Загоров сел за стол и достал из ящика конспекты, привезенные из академии: пора готовиться к предстоящим тактическим учениям. Еще на той неделе определено время, тема тоже известна: «Танковый батальон
в наступлении». Тут не оплошай, комбат, иначе распишешься в собственной немощи. Одинцов на полевых занятиях любит ставить- свечи, то есть подкидывать задачки с сюрпризами.
Вошел майор Корольков, начальник штаба батальона,— невысокий, худощавый, вечно озабоченный. Года два назад от него ушла жена, оставив ему малолетних детей. Живет она теперь под Херсоном с заведующим овощной базой. А Корольков весь извелся — не знает, как быть с сыном и дочуркой. Просил, чтобы его перевели служить в Белорусский военный округ. Детей решил поселить в Гомеле у своих родителей, и хотел бы чаще навещать их. Просьбу его как будто удовлетворили.
— Все утряс,— сказал начштаба низким, с хрипотцой голосом. Положил на стол папку с документами, снял фуражку, обнажив бугристую розоватую лысину.
— Что ж, хорошо,— отозвался комбат.
Корольков ходил в штаб полка узнавать, какие поступили приказы, а также выяснить, сколько моторесурсов, горючего и холостых артвыстрелов отводится на учение. Надо заранее взять все на учет, чтобы потом не ахать.
— Артвыстрелов, к сожалению, дали маловато. — Начштаба достал пачку сигарет и спички. Курильщик он злостный, за день сжигает уйму табаку. Он весь пропитан никотином, и потому у него такой нездоровый цвет лица.
Разложив на столе необходимые документы, Корольков сел, и его тощие прокуренные пальцы машинально распечатали пачку. Чиркнув спичкой, прикурил и лишь после этого принялся просматривать принесенные бумаги.
— Начал чадить! — недовольно заметил Загоров.
— Завод работает — труба дымит.
— Надо ставить фильтр на такую трубу.
— А у меня сигареты с фильтром,— усмехнулся Корольков, щуря от дыма левый глаз. Казалось, он дал себе обет не выходить из равновесия. Пронять его невозможно, и комбат умолк, подумав с раздражением: «Хоть бы поскорей тебя переводили!»
Когда он после рабочего дня приходил к Ане, она отворачивала в сторону лицо и укоряла: «Ой, Алешенька, как тебя протабачили!» Сегодня он уйдет от взаимного обкуривания: надо проверить ход занятий в учебных группах танкистов.
— Я буду в огневом городке, — оказал Загоров, вставая.
Направился вначале к механикам, которые в техническом классе изучали устройство планетарного механизма боевой машины. Занятия с ними проводил Микульский... Механики как раз вышли в курилку, устроенную под ясенем. Командир батальона еще издали заметил среди солдат Приходько и Микульского.
— Что нервы? Нервы танкисту надо проволочные ИМеть,— доносился голос прапорщика.— И голову сообразительную... Вот помню один случай. Наши освобождали Польшу. Где-то за Краковом выскочили мы на своей тридцатьчетверке из-за бугра, а от села навстречу нам «тигр»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87