Плечо-то болит... Знала ведь, что муж пойдет искать, и поджидала другого, чтобы подразнить. Ну, баба!
Темно-серые клочковатые тучи жались к самой земле, чуть ли не цепляясь за смотровую вышку. Дождь зарядил всерьез и надолго. Поле танкодрома, покрытое подпалинами раскисшей глины, пузырчатыми оконцами бесчисленных луж, представляло грустное зрелище.
— В такую погоду только у телевизора сидеть,— проворчал белобрысый младший сержант Савчук, отмывая в луже захлестанные грязью сапоги.
— Погода знает, что делает,— пошутил скуластый сержант Ковров.— Как говорил Суворов, тяжело в учении — легко в бою.
— Умолкни, остряк-самоучка! — осадил его насупленный Индришунас.— О трассе думай, еслиф не хочешь срезаться.
О трассе думали все. Думал и Гурьян Виноходов, который волновался больше других. Быть или не быть ему механиком? Неужели так и уедет домой, как самый неспособный и безнадежный? Самолюбие его задевало именно то, что на него смотрят, как на неисправимого растяпу.
Глаза Гурьяна обозревали поле с постигающей пытливостью. Да, тут бодряческим наскоком не возьмешь— нужен продуманный расчет, прикидка на каждое препятствие. Если смотреть на трассу от столбиков исходной линии, откуда ринутся вперед машины, то она кажется бесконечной, и теряется где-то там, за мутноватой дождевой завесой. Гурьян не то что изучил — ногами исходил танкодром вдоль и поперек. Но сегодня все — загадка. Воронка, конечно, залита водой, и танк будет почти нырять в желтоватый глинистый раствор; колейный мост по-рыбьи скользкий: чуть неточно возьмешь — сразу скатишься с него. И считай, приехал.
После недавнего собрания, где сослуживцы, наконец, приняли его извинение, вернули ему дружеское участие, он многое обдумал. Обидевшись тогда на сослуживцев, Гурьян долго держался отчужденно. И вдруг понял, что нет более тягостного ощущения, как сознавать себя в чем-то недостойным других. И потому сегодня хотелось не просто пройти трудную трассу, но пройти ее лучше всех.
Честно говоря, это Русинов перекроил ему наново душу. Дотошный лейтенант нигде не забывал о нем. Обладая цепкой памятью, терпеливой, уверенной настойчивостью, он обучал и наставлял солдата с твердым убеждением, что тот непременно вернется за рычаги танка. Что-то таилось в ротном, чертовски простое, завораживающее, и не было сил противиться его обаянию.
Недавно на тренировочном вождении Русинов подошел к нему, заговорил:
— Слушай, Вмноходов, почему у тебя на поворотах танк идет, как балерина по сцене, туда-сюда? Силы в руках нет, что ли?
— Сила-то есть, да уверенности мало,— признался парень.— Чуть дернешь за рычаг, а танк уже «нервничает».
— Вот оно что!.. Знаю, был у нас в училище один дергун, так ему посоветовали... Слушай, это и тебе пригодится. Ты при поворотах — локтями в колени, слегка, для устойчивости рук. И тогда рычаг пойдет ровненько -— движение руки будет приторможено. Давай попробуй, а завтра отработаешь этот прием на тренажере.
Первыми начали вождение офицеры роты, прапорщик Микульский. С ревом уходили с исходной линии бронированные машины, оставляя за собой широкие, тут же заливаемые водой ленты следов. Танки подгоняло зачетное время, отводимое на упражнение.
Затем настал черед командиров экипажей, механиков. Сидящий в остекленном, похожем на веранду помещении смотровой вышки, капитан-инженер Потоцкий ставил одну пятерку за другой. Оценки были заслуженные,— танкисты честно трудились накануне.
И вдруг молодой механик Гафуров едва-едва уложился в зачетное время. После него задерживался на трассе и очередной танк. За рычагами на сей раз сидел не новичок...
Вот пятьдесятпятка появилась на последнем пригорке, вздыбилась, показав замызганное днище, устремилась к финишу. Потоцкий деловито-озабоченно постучал пальцем по секундомеру.
— Видите, Русинов, вторая «удочка» наклевывается!
— Не знаю, что с ним стряслось! — недоумевал лейтенант. Пожав плечами, стал спускаться с вышки.
Подвел один из лучших танкистов роты, младший сержант Савчук. Ни разу не получал ниже четверки, а тут — на тебе, сорвался на зачете!
Танк резко затормозил у столбиков исходной линии, качнулся и замер. Савчук выбрался из люка, весь потный и красный.
— Почему в норму не уложился? — хмуро встретил его ротный.
— Кулиса заела на эскарпе *, товарищ лейтенант.
— Она что, вышла из строя?
— Не знаю,— неопределенно отвечал механик, опуская голову: так сильно переживал свой промах.
— Все ты знаешь! Не в кулисе особинка. На царство потянуло — хотел поскорее проскочить препятствие, а машина взяла и скатилась назад. Вот и проворонил время. Так, что ли?
Парень кивком подтвердил: именно так и было. Он готов был провалиться сквозь эту мокрую, залитую дождем землю.
— Виноходов, на трассу! — кинул лейтенант и зашагал к вышке. Даже по спине видно было, как он расстроен срывом Савчука.
Гурьян не без робости занял место механика (двое перед ним срезались!). Проверил по себе сиденье, опробовал педали и рычаги.
На трассе немыслимы оплошности да заминки: потерянные секунды потом и зубами не вырвешь.
Вспомнилось, как и он краснел в апреле, не сдав на второй класс. По команде «Вперед!» он тогда поспешно отпустил педаль сцепления. Танк резко дернулся и замер. Прошло около шести лихорадочных секунд, прежде чем удалось оживить умолкший мотор. Случилась обычная для торопыг история: при трогании с места забыл добавить двигателю оборотов...
Сейчас Гурьян был точен во всем. Почувствовал проснувшуюся силу танка, по радио доложил о готовности. Включил вторую передачу, взял рычаг на себя,— решил стартовать с помощью планетарного механизма поворота. Все-таки усвоил тогда, на болоте, горький урок.
Машина легко взяла с места, быстро набрала скорость. Парень уже знал, что выиграл секунды полторы, и звук гудящего мотора вошел в него звонкой песней. Произошло то, чего никогда не бывало с ним: рычаги и педали танка стали как бы продолжением его самого. Руки и ноги, тысячекратно усиленные мощью стального богатыря, обрели небывалую чуткость и точность. Наверное, вот это единение с боевой машиной ветераны и зовут чувством слитности.
Первое препятствие — ограниченный проход на спуске— надвигалось лабиринтом пестрых столбиков: поворот за поворотом, только успевай подавать на себя то левый, то правый рычаги. А чтобы танк не задевал ограничители, упереться вот так локтями в колени, уловить ритм, и все будет хорошо!
Т-55 маневрировал с опаской живого существа. Прошел! Без штрафа!.. Теперь до очередного препятствия можно лететь вихрем, разметая грязь и воду. Да что могучему броненосцу этот дождь, эти лужицы!
Теперь одна мысль владела Гурьяном:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Темно-серые клочковатые тучи жались к самой земле, чуть ли не цепляясь за смотровую вышку. Дождь зарядил всерьез и надолго. Поле танкодрома, покрытое подпалинами раскисшей глины, пузырчатыми оконцами бесчисленных луж, представляло грустное зрелище.
— В такую погоду только у телевизора сидеть,— проворчал белобрысый младший сержант Савчук, отмывая в луже захлестанные грязью сапоги.
— Погода знает, что делает,— пошутил скуластый сержант Ковров.— Как говорил Суворов, тяжело в учении — легко в бою.
— Умолкни, остряк-самоучка! — осадил его насупленный Индришунас.— О трассе думай, еслиф не хочешь срезаться.
О трассе думали все. Думал и Гурьян Виноходов, который волновался больше других. Быть или не быть ему механиком? Неужели так и уедет домой, как самый неспособный и безнадежный? Самолюбие его задевало именно то, что на него смотрят, как на неисправимого растяпу.
Глаза Гурьяна обозревали поле с постигающей пытливостью. Да, тут бодряческим наскоком не возьмешь— нужен продуманный расчет, прикидка на каждое препятствие. Если смотреть на трассу от столбиков исходной линии, откуда ринутся вперед машины, то она кажется бесконечной, и теряется где-то там, за мутноватой дождевой завесой. Гурьян не то что изучил — ногами исходил танкодром вдоль и поперек. Но сегодня все — загадка. Воронка, конечно, залита водой, и танк будет почти нырять в желтоватый глинистый раствор; колейный мост по-рыбьи скользкий: чуть неточно возьмешь — сразу скатишься с него. И считай, приехал.
После недавнего собрания, где сослуживцы, наконец, приняли его извинение, вернули ему дружеское участие, он многое обдумал. Обидевшись тогда на сослуживцев, Гурьян долго держался отчужденно. И вдруг понял, что нет более тягостного ощущения, как сознавать себя в чем-то недостойным других. И потому сегодня хотелось не просто пройти трудную трассу, но пройти ее лучше всех.
Честно говоря, это Русинов перекроил ему наново душу. Дотошный лейтенант нигде не забывал о нем. Обладая цепкой памятью, терпеливой, уверенной настойчивостью, он обучал и наставлял солдата с твердым убеждением, что тот непременно вернется за рычаги танка. Что-то таилось в ротном, чертовски простое, завораживающее, и не было сил противиться его обаянию.
Недавно на тренировочном вождении Русинов подошел к нему, заговорил:
— Слушай, Вмноходов, почему у тебя на поворотах танк идет, как балерина по сцене, туда-сюда? Силы в руках нет, что ли?
— Сила-то есть, да уверенности мало,— признался парень.— Чуть дернешь за рычаг, а танк уже «нервничает».
— Вот оно что!.. Знаю, был у нас в училище один дергун, так ему посоветовали... Слушай, это и тебе пригодится. Ты при поворотах — локтями в колени, слегка, для устойчивости рук. И тогда рычаг пойдет ровненько -— движение руки будет приторможено. Давай попробуй, а завтра отработаешь этот прием на тренажере.
Первыми начали вождение офицеры роты, прапорщик Микульский. С ревом уходили с исходной линии бронированные машины, оставляя за собой широкие, тут же заливаемые водой ленты следов. Танки подгоняло зачетное время, отводимое на упражнение.
Затем настал черед командиров экипажей, механиков. Сидящий в остекленном, похожем на веранду помещении смотровой вышки, капитан-инженер Потоцкий ставил одну пятерку за другой. Оценки были заслуженные,— танкисты честно трудились накануне.
И вдруг молодой механик Гафуров едва-едва уложился в зачетное время. После него задерживался на трассе и очередной танк. За рычагами на сей раз сидел не новичок...
Вот пятьдесятпятка появилась на последнем пригорке, вздыбилась, показав замызганное днище, устремилась к финишу. Потоцкий деловито-озабоченно постучал пальцем по секундомеру.
— Видите, Русинов, вторая «удочка» наклевывается!
— Не знаю, что с ним стряслось! — недоумевал лейтенант. Пожав плечами, стал спускаться с вышки.
Подвел один из лучших танкистов роты, младший сержант Савчук. Ни разу не получал ниже четверки, а тут — на тебе, сорвался на зачете!
Танк резко затормозил у столбиков исходной линии, качнулся и замер. Савчук выбрался из люка, весь потный и красный.
— Почему в норму не уложился? — хмуро встретил его ротный.
— Кулиса заела на эскарпе *, товарищ лейтенант.
— Она что, вышла из строя?
— Не знаю,— неопределенно отвечал механик, опуская голову: так сильно переживал свой промах.
— Все ты знаешь! Не в кулисе особинка. На царство потянуло — хотел поскорее проскочить препятствие, а машина взяла и скатилась назад. Вот и проворонил время. Так, что ли?
Парень кивком подтвердил: именно так и было. Он готов был провалиться сквозь эту мокрую, залитую дождем землю.
— Виноходов, на трассу! — кинул лейтенант и зашагал к вышке. Даже по спине видно было, как он расстроен срывом Савчука.
Гурьян не без робости занял место механика (двое перед ним срезались!). Проверил по себе сиденье, опробовал педали и рычаги.
На трассе немыслимы оплошности да заминки: потерянные секунды потом и зубами не вырвешь.
Вспомнилось, как и он краснел в апреле, не сдав на второй класс. По команде «Вперед!» он тогда поспешно отпустил педаль сцепления. Танк резко дернулся и замер. Прошло около шести лихорадочных секунд, прежде чем удалось оживить умолкший мотор. Случилась обычная для торопыг история: при трогании с места забыл добавить двигателю оборотов...
Сейчас Гурьян был точен во всем. Почувствовал проснувшуюся силу танка, по радио доложил о готовности. Включил вторую передачу, взял рычаг на себя,— решил стартовать с помощью планетарного механизма поворота. Все-таки усвоил тогда, на болоте, горький урок.
Машина легко взяла с места, быстро набрала скорость. Парень уже знал, что выиграл секунды полторы, и звук гудящего мотора вошел в него звонкой песней. Произошло то, чего никогда не бывало с ним: рычаги и педали танка стали как бы продолжением его самого. Руки и ноги, тысячекратно усиленные мощью стального богатыря, обрели небывалую чуткость и точность. Наверное, вот это единение с боевой машиной ветераны и зовут чувством слитности.
Первое препятствие — ограниченный проход на спуске— надвигалось лабиринтом пестрых столбиков: поворот за поворотом, только успевай подавать на себя то левый, то правый рычаги. А чтобы танк не задевал ограничители, упереться вот так локтями в колени, уловить ритм, и все будет хорошо!
Т-55 маневрировал с опаской живого существа. Прошел! Без штрафа!.. Теперь до очередного препятствия можно лететь вихрем, разметая грязь и воду. Да что могучему броненосцу этот дождь, эти лужицы!
Теперь одна мысль владела Гурьяном:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87