Правда, этого никто толком и не замечал из приехавших, ибо челядь так искренне радовалась приезду барина, а путники так сильно продрогли и оголодали, что обволокшее их тепло и пробивающиеся с кухни нехитрые и здоровые ароматы приятно закружили головы.
- А вот и Дуняша, - громко провозгласил ротмистр, - хозяйка сего гнезда, и указал рукой на черноглазую вострушку, которая, вспыхнув вся от радости и смущения, загородилась концом белого платка.
- Милости просим, - пропела она из-за этого своего прикрытия.
- А что, Дуняша, чем ты нас побалуешь? - спросил ротмистр, скидывая шинель и знаком приглашая попутчиков последовать его примеру.
- Чем же вас баловать, свет вы наш? - пропела Дуняша, уже не таясь.
Авросимов глянул на подпоручика. Тот стоял в стороне, уже без шинели, и, если бы не небритые щеки, можно было бы подумать, что он и впрямь прикатил сюда в гости, а завтра, на заре, помчится обратно к Настеньке своей или еще к кому, ибо у всякого есть к кому торопиться.
- Будто ты и не знаешь, чего я люблю, - засмеялся ротмистр. - И гостям моим будет любопытно.
И тут она опустила глаза.
"Эге!" - подумал наш герой, любуясь девушкой.
- Идемте, господа, - пригласил ротмистр, и процессия тронулась.
Вечер выдался особенный, надо вам сказать. В тесной, но гостеприимной столовой круглый стол встретил путников уже припасенной на нем семьей графинов и графинчиков, поигрывающих отраженным светом свечей, хитросплетением граней и тонов от белого до темно-вишневого.
Старые и позабытые вниманием кресла были удобны и мягки, даже легкий скрип не нарушал уюта, а, напротив, добавлял к нему нечто, подобное песенке сверчка.
Еще не успели уставить стол обещанными яствами, а уж у дверей вдоль стены начали выстраиваться девушки, готовые грянуть песню.
Ротмистр Слепцов глядел на их приготовления с улыбкой. Особенно он вспыхивал, стоило только милой Дуняше посмотреть на него. Вдруг он наклонился к подпоручику:
- Все это ради вас, милостивый государь... Я хочу, чтобы вы поняли, как я к вам отношусь. То, что там, в Санкт-Петербурге, - все это вздор. Истинное здесь. Видите, как вам все рады? Вон и Дуняша, а она иной петербургской барышне не уступит, и она... Видите? И все это для вас... Как она их расставила с толком...
- Благодарю вас, - отвечал подпоручик, обводя рассеянным взглядом сборище. - Благодарю...
- Ах, грустно мне глядеть на вас, - шепнул Слепцов, - да не горюйте, все обойдется...
Генерал очень доволен, что вы сами вызвались место указать. Будет вам снисхождение...
В этот момент подали щи. Аромат их был так силен и густ, что бледное лицо подпоручика покрылось пятнами и по горлу прошла судорога.
- Однако вас любят ваши люди, - заметил Авросимов ротмистру.
- Ах, - сказал Слепцов, - мой батюшка был человек крутого нрава, да скоро уж год, как помер. При нем им житья не было. А я человек добрый, и им со мной хорошо. Вот Дуняша, видите? Она теперь у них главная хозяйка. Я рад, что им хорошо. Они ведь тоже люди, не правда ли, сударь? А вот друзья господина подпоручика утверждают, что сие - рабство... Так ведь что понимать под рабством? Вы вот спросите-ка их: хотят они со мной расстаться? Спросите... А ведь у другого и вольный - раб, ей-богу... Однако вот и щи. Прошу вас, господа, без церемоний, - и он первый поднес ко рту дымящуюся ложку.
Остальные сделали то же самое. Теперь полагалось приступить и к вину. Ротмистр поднял рюмку. Вино заиграло на свету. Дуняша, не сводящая глаз с барина, махнула рукой, и хор повел вполголоса:
На заре, на заре
Настя по воду пошла...
"Опять Настя, - подумал наш герой, млея от вина и щей. - Опять Настенька".
- Как они вас ублажают, - засмеялся ротмистр подпоручику. - А как они ведут! Слышите? Эти вот, что фальцетом, плутовки. Ах, словно ниточка натянутая!..
Настя по воду пошла...
Действительно, милостивый государь, хор был ладен и чист, и высокие голоса девушек вызывали в сознании образ прозрачного ключа с прохладным бархатным дном.
Белой рученькой качнула,
прощай, матушка моя!..
И по этому прохладному дну - две быстрые тени: золотая и серебряная, две легкие тени, которых и не углядишь, ибо над ключом склонились стебли да цветы и от них тоже тени, и они тоже переплелись. А вода звенит:
...Ты прощай, ты прощай,
ты не спрашивай: "Зачем?"
Две тени, золотая и серебряная, это ведь - две рыбки, это ведь символы чистоты и веры. Они, хоть слабые да беспомощные, но разве ж не они нам мерещатся? Нам, погрязшим в крови и безумстве? Поглядите-ка на Дуняшу, какие у нее руки! И два передних белых зубочка слегка приклонились один к другому... Когда их видно - голова кружится.
...Ты не спрашивай: "Зачем?"...
Тут, глядя на эту царевну, все позабудешь: и Милодору, и Амалию Петровну, и горести свои. Пой, рыбка золотая! Звени...
Под горой стоит рябина,
красны ягодки на ней
- Ешьте, ешьте, друг золотой! - сказал подпоручику Слепцов. - Пейте, ни о чем не горюйте. Ах, Дуняша, как она их!.. Как поют они, как поют!.. Вы и мои слова давешние забудьте, будто их и не было. Генерал Чернышев, после того как Пестеля арестовали, никак в себя прийти не мог - руки дрожали. Наливайте, пейте... Эй, вина!
Тотчас две темные молнии метнулись по комнате, забулькало вино, круглый стол сузился, и сидевшие за ним сошлись лбами и поглядели в глаза друг другу. Наш герой отчетливо ощущал прикосновение горячего лба ротмистра и холодного, влажного - Заикина.
- Вы принимали участие в арестовании Пестеля? - спросил подпоручик, борясь со сном.
- А как же, - вздохнул ротмистр. - Куда генерал, туда и я.
- А не боялись, что он стрелять будет? - спросил Авросимов, надавливая лбом на лоб ротмистра.
- А вы его жалеете? - в свою очередь полюбопытствовал ротмистр.
Под рябиной стоит Ваня,
одною его люблю!
Тут хор стих, затрепетал весь, будто ключ чудесный помутился, будто непогода какая ударила, будто ветер набежал и спутал стебли да цветы, и золото да серебро потускнело на рыбках, притихших в той темной воде, где донный ил под их плавниками всплыл вдруг, загораживая все от людских глаз.
Одною его люблю
Господи, да почему же грустно-то так? Да ты люби, люби! Радуйся! Уж коли он ждет тебя под той рябиной чертовой, так, стало быть, любит Брось ты коромысла свои дурацкие, падай в охапку к нему, цалуй! Счастье-то какое: любит! Тут одни других арестовывают, кто смел - тот и съел, а этот-то, под рябиной который, он ведь тебя любит! Ждет тебя, дуру. Чего ж ты плачешь-то?
Вино уже успело пробежаться по всем жилочкам и теперь жгло огнем.
- Не пойму я, - зашептал ротмистр нашему герою, - чего вас-то с нами послали? Вы мне всю обедню испортите. Какой он, Пестель, однако, в вашем воображении герой. Вы что, за дурака меня держите?
Авросимов глянул на Дуняшу Она и сама на него глядела, не чинясь, без скромности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75