Гарнаш едва сдержался и не ворвался в комнату в тот момент, когда Мариус схватил мадемуазель.
Мгновение Мариус пожирал глазами девушку, его лицо при этом было искажено яростью.
— Клянусь Всевышним, — вскричал он, — если я не смогу заставить вас полюбить меня, то дам достаточно оснований ненавидеть.
— У меня их уже более чем достаточно, — ответила она, и Гарнаш мысленно проклял ее дерзость, провоцирующую Мариуса.
В следующий момент она испуганно вскрикнула. Мариус опять бросился на нее.
— Я поцелую тебя в губы, прежде чем уйду, моя милая, — прохрипел он.
Но вдруг чьи-то руки схватили его за запястья стальной хваткой.
Удивленный, он отпустил ее, и в этот момент его развернули и отшвырнули на добрых шесть шагов в глубину комнаты.
Он удержался на ногах, схватившись руками за стол, и его озадаченный взгляд остановился на Баттисте, который, как он смутно начинал понимать, атаковал его.
Весь здравый смысл оставил Гарнаша в тот момент, когда Валери закричала. Вся его осмотрительность была пущена на ветер, от рассудительности не осталось и следа, и только слепая ярость, подтолкнувшая к немедленным действиям, кипела в нем. Но гнев его, внезапно нахлынув, так же внезапно и прошел, когда, оказавшись лицом к лицу с рассерженным Кондильяком, он начал понимать, какую глупость сотворил.
Боже! Что он за дурак! Проклятый идиот! Что такое, в конце концов, поцелуи или два? Не вмешайся он, счастливчик Мариус получил бы свое и удалился восвояси, зато в полночь они спокойно бежали бы из Кондильяка.
А в будущем у него нашлось бы немало возможностей отыскать Мариуса и посчитаться за это оскорбление. Почему он так погорячился? Теперь Флоримон будет убит завтра в Ла-Рошете, а сам он, похоже, в ближайший час в Кондильяке, Валери же окажется полностью в их власти. Тщетно пытался он исправить совершенную ошибку. Извиняясь, он кланялся Мариусу, размахивал руками и сыпал итальянскими фразами, громко подчеркивая слова, словно самой их энергией пытался донести объяснение случившегося до понимания своего господина. Мариус смотрел и слушал, но его ярость не убывала, а все возрастала, как если бы эта непонятная смесь слов чужого языка еще больше оскорбляла его. Он выругался, затем развернулся и схватил шпагу Гарнаша, висевшую на кресле, оказавшемся рядом с ним. В этот момент парижанин проклял свою оплошность: выхватив из ножен длинное острое лезвие, Мариус бросился на опрометчивого защитника Валери.
— Черт побери! — прорычал он сквозь зубы. — Мы увидим цвет твоей грязной крови, образина, поднявшая руку на джентльмена!
Но прежде чем выпад Мариуса достиг своей цели, прежде чем Гарнаш смог сделать ответное движение, чтобы защитить себя, между ними оказалась Валери. Вне себя от удивления, Мариус взглянул в ее бледное решительное лицо, Кем для нее был этот дикарь, что она отважилась вмешаться, рискуя сама получить удар шпагой?
Его лицо медленно расплылось в улыбке. Он еще сохранил способность рассуждать, несмотря на ее презрение и сопротивление и несмотря на то, что этот субъект в некотором смысле расстроил его планы. Он понял, как можно ранить ее, унизить до глубины души.
— Странно, что вы беспокоитесь за жизнь этого малого, — сказал он, и в его словах чувствовался скрытый смысл.
— Я не хочу, чтобы его убивали только за то, что он исполняет приказания, отданные ему вашей матерью.
— Нет сомнений, он оказался превосходным сторожем, — усмехнулся он.
Даже тогда все могло обойтись. Нанеся такое оскорбление, Мариус мог бы решить, что расквитался за свою неудачу. Он мог даже бы подумать, что, вероятно, Баттиста всего лишь честно выполнял полученные приказания, хотя, может быть, слишком уж буквально. Думая так, он мог удовлетвориться этим и просто уйти, а свой гнев выместить завтра на Флоримоне, убив его. Но необузданный гнев Гарнаша, вспыхнувший с новой силой, ничего не оставил от этого слабого шанса.
Оскорбление, на которое мадемуазель не обратила внимания, а возможно, даже и не поняла, воспламенило его негодование. Он позабыл о своей роли, даже о том, что не знал французского.
— Мадемуазель! — воскликнул он, и она замерла от ужаса. — Я прошу вас отойти в сторону, — в его низком голосе звучала угроза, но смысл, к несчастью, был вполне ясен.
— Что за чертовщина! — выругался ошеломленный Мариус. — Кто вы, якобы до этого не знавший французского?
Почти оттолкнув мадемуазель в сторону, Гарнаш сделал шаг и встал лицом к лицу с ним, и сквозь грим на его щеках просвечивал румянец гнева, пылавшего внутри.
— Мое имя, — сказал он, — Мартин Мария Ригобер де Гарнаш, и я собираюсь сейчас прикончить хотя бы одного из этой бесчестной своры в Кондильяке.
И без лишних слов он схватил кресло и поднял перед собой, готовясь встретить нападение своего противника.
Но Мариус мгновенно отпрянул — сначала от удивления, а затем от страха. Он кое-что знал о методах этого человека. Даже шпага не внушала ему уверенности в своем преимуществе, когда перед ним был Гарнаш, вооруженный креслом. Он поискал глазами дверь, прикидывая дистанцию, но понял: прежде чем он успеет достичь ее, Гарнаш его перехватит. Ему ничего не оставалось, как постараться загнать парижанина в угол. И с внезапной решимостью он приготовился атаковать. Гарнаш отпрянул, подняв кресло, и в этот момент мадемуазель опять оказалась между ними.
— Отойдите в сторону, мадемуазель, — вскричал Гарнаш, сейчас совершенно хладнокровный, каким всегда бывал во время схватки, и потому разгадавший намерения Мариуса. — Отойдите, или он поднимет тревогу.
Он бросился мимо нее, чтобы остановить Мариуса, внезапно рванувшегося к двери. На самом пороге тот был вынужден повернуться и обороняться, чтобы ему не размозжили голову тем увесистым оружием, с которым Гарнаш управлялся с необычной легкостью. Но уловка удалась, и он оказался на пороге. Пятясь, он оборонялся и добрался наконец до караульной комнаты. Гарнаш следовал за ним, но громоздкое кресло больше годилось для защиты, чем для нападения, а Мариус тем временем своей шпагой наносил удары выше и ниже кресла, заставляя парижанина сохранять некоторую дистанцию.
И тут Мариус закричал во всю силу своих легких:
— Ко мне! Ко мне! Фортунио! Абдон! Ко мне, псы! Я окружен!
Эхо его крика раздалось внизу, во дворе и было подхвачено часовым, услышавшим его, а затем до них долетел звук быстро удалявшихся шагов, когда тот побежал за помощью. Не переставая проклинать свою несдержанность и осознавая, что сейчас тревога с быстротой пожара распространится по всему замку, он решил, по крайней мере, не дать улизнуть Мариусу и приложил все усилия, чтобы помешать ему достичь двери на лестницу. С порога прихожей бледная мадемуазель наблюдала неравную схватку и слышала крик о помощи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67