Я ложусь рядом с ними не без мысли
подслушать, но разговор так хорошо убаюкивает, и я сам своей отключки не
замечаю.
Утро. Сарай заполнен дымом от разгорающегося костра, у которого
хлопочет Паханенок. Эльфы как не ложились, сидят в почти тех же позах, все
так же между собой говорят. Пахан дрыхнет, растянувшись на прошлогодней
соломе, изредка подергивая уцелевшей бровью. В лучиках утреннего солнца,
процеженных сквозь стены и крышу, пляшут редкие пылинки, мелькают мухи. У
меня просыпаются воспоминания черти-какой давности, и я ни с того ни с
сего гнусавлю по-французски: "Сегодня ожидается слабая облачность
восемьсот-тысяча, без осадков, магнитное сорок, температура шестнадцать
дробь шестнадцать". Барон аж дернулся, а Хворый в лице сменился от этих
слов, а я гадаю: может, они решили, что заклинание было сказано какое-то
не такое? Хворый тихо спрашивает:
- Эти слова, которые ты сказал, ты сам понимаешь? Ты знаешь этот
язык?
- Ну, не то чтобы знаю язык, а фразу эту слыхал часто, вот, запомнил
и иногда в шутку говорю.
А если меня спросят где слышал? Не расписывать же им казарму и нашу
магнитолу корейскую, которая кассеты с грехом пополам крутила, а из радио
брала только три ближайших станции, из них две - на местном аэродромчике.
- А где ты это мог часто слышать? - и вправду спросили, Барон
поинтересовался. Ха, так я вам и сказал.
- А вам какое тут дело спешное? Наверно, для вас тут какая-то
хитрость есть, раз так забеспокоились на самые простые слова!
Фразу эту я сказал, чтобы темп выиграть и в свои руки инициативу
перехватить. Однако, сказавши, сам замолк, поняв весь смысл своих же
вопросов. Откуда эльфы знают звучание земного языка?! Хворый медленно
отвечает:
- Так говорили слуги мертвого чудовища, которое в виде огромной
уродливой мухи прилетало к нам. Оно сжигало всех и вся, кто к нему
приближался, а двое людей обихаживали его. Но мертвая муха недолго смогла
пробыть здесь невредимой. Собралась туча, и молния ударила в чудовище, и
вспыхнул страшный костер. Один из слуг умер рядом, а другой, обожженный,
уполз в лес, я видел его последние минуты. Он говорил на этом языке!
Молчу. Затем вопрос:
- И когда это было?
- Шесть лет тому назад.
- А где?
- Один дневной переход к северу отсюда.
- А эльфы как там оказались? Тут же такая глушь...
- Оказались, и все. Мы шли своей дорогой и встретились со злом,
принявшим новый облик. Трудно было сражаться, не зная о нем ничего, и мы
понесли потери, пока не сумели собрать и наслать на него тучи. Зато теперь
ничто там не угрожает проходящим, только скелет обгорелый да останки
прислужников - кто их тронет!
- А ты, Алек, язык слыхал, - Барон вступает. - Может, и расскажешь
нам поподробнее, что это да откуда было, а мы послушаем...
Понятно. Говори, мол, по-доброму, тебе же лучше будет. Я выбираю
самый, пожалуй, нейтральный вариант:
- Я же с Дальнего Юга, а там живут у моря люди железных островов,
совсем чужие. Они на таком и многих других странных языках говорят, а
мертвые чудовища у них в использовании, но не для войны, а для
передвижения или для перевозки чего тяжелого..
Ни светлые трое, ни двое темных мне явно не верят, но уличить во лжи
не могут, и поэтому допрос пока окончен. Пахан круто разворачивает тему:
- Алек, как ты вот этих двух назвал? - тычет в Графа с Бароном, я
отвечаю, и он продолжает:
- Так вот, вы берите луки, что в лесу подстрелите, то и есть сегодня
будем, а сухие припасы прибережем.
Сборы недолгие. Паханенок всячески увиливает, но своей доли ноши не
минует. Под насвистывание птичек и жужжание поздних мух начинается новый
отрезок пути. Охотники уже исчезли из виду. Всем приятный народ эльфы,
только одно плохо - скрытные они, что в общении, что в действиях. Я бы не
стал гарантировать, что Граф, скажем, не идет за кустами в трех шагах, и
никто его не заметит, пока он сам себя обозначить не пожелает. Я все
размышляю над рассказом Хворого и наконец говорю:
- Слушай, Пахан, ты место, где эта "муха" сидела, знаешь?
- А как же! Нехорошее место, не ходит никто туда.
- А мы?
- И мы не пойдем.
- А почему? Я на Дальнем Юге с этими чудовищами дела немного имел, и
знаю, как с ними обращаться. Там и заночевать можно, раз никто не сунется.
- А что, и вправду, - Паханенок встревает. - Мне-то что, и тебе-то
что, а нехороших мест пусть вон светлые да Алек боятся.
- Э, нет, - обрывает Пахан, - так рассуждать совсем не дело. Слушай,
- это он ко мне обращается, - а ты точно уверен, что там никаких сюрпризов
нет? Ладно, тогда посоветуемся - решим.
К середине дня появляются охотники с двумя белками и одним -
рябчиком, что ли? - и начинается обсуждение, идти или нет на нехорошее
место. Я изощряюсь в дипломатии и красноречии - аж самому противно - но
своего добиваюсь: идем, хотя и без особой охоты. Природа вокруг не так
чтобы бедная, но однообразная весьма. Трава вся одинаковая, березки - от
одной до другой без разбега не доплюнешь. Правда, Барон говорит, что белок
в ельнике стреляли, да где он, тот ельник! Небо потихоньку затягивает
дымка, как обычно здесь бывает, белесая и размытая. Эльфы места начинают
узнавать - уже не Пахан их ведет, а они дорогу выбирают.
Солнце еще за лес не ушло когда мы подходим к "злому месту". Меня
выталкивают вперед, а остальной народ за спиною держится, оглядывается
подозрительно да принюхивается. Итак, продравшись через молоденькие
заросли, я первым выхожу на поляну. На ней чернеет туша обгорелого
вертолета, двухвинтовой, поперечный. Таких при мне на базе не было, и я
стою в нерешительности. Знать бы, как он сюда попал хотя бы! Если своим
ходом, то скорее всего на нем стоит лучевой реактор, и тогда шутки в
сторону, а если завихрением занесло, то враг его знает, может быть и так,
и эдак.
- Стойте все здесь, - говорю, - и за мною смотрите, если там все
нормально, я знак подам.
Железный труп изборожден характерными разводами - видимо, не одна
молния в него попала, а с десяток. Лопасти все почти поотваливались,
только на правом винте одна висит, покачивается, посерела уже вся. Стекла
побиты - или сами полопались, дверца открыта, и я не без опаски лезу
внутрь. Прежде всего - нет ли "звездочки"? В брюхе нет, в гондолах вроде
бы тоже, пульта не наблюдается - это меня радует. Высовываюсь в
иллюминатор, машу рукой - мол, все в порядке - и отряд тихо и не очень
решительно двигается к вертолету, а я разбираюсь, что здесь есть. Фюзеляж
забит полусгоревшим чем-то, когда-то были нужные и добротные вещи, а
теперь хлам обугленный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
подслушать, но разговор так хорошо убаюкивает, и я сам своей отключки не
замечаю.
Утро. Сарай заполнен дымом от разгорающегося костра, у которого
хлопочет Паханенок. Эльфы как не ложились, сидят в почти тех же позах, все
так же между собой говорят. Пахан дрыхнет, растянувшись на прошлогодней
соломе, изредка подергивая уцелевшей бровью. В лучиках утреннего солнца,
процеженных сквозь стены и крышу, пляшут редкие пылинки, мелькают мухи. У
меня просыпаются воспоминания черти-какой давности, и я ни с того ни с
сего гнусавлю по-французски: "Сегодня ожидается слабая облачность
восемьсот-тысяча, без осадков, магнитное сорок, температура шестнадцать
дробь шестнадцать". Барон аж дернулся, а Хворый в лице сменился от этих
слов, а я гадаю: может, они решили, что заклинание было сказано какое-то
не такое? Хворый тихо спрашивает:
- Эти слова, которые ты сказал, ты сам понимаешь? Ты знаешь этот
язык?
- Ну, не то чтобы знаю язык, а фразу эту слыхал часто, вот, запомнил
и иногда в шутку говорю.
А если меня спросят где слышал? Не расписывать же им казарму и нашу
магнитолу корейскую, которая кассеты с грехом пополам крутила, а из радио
брала только три ближайших станции, из них две - на местном аэродромчике.
- А где ты это мог часто слышать? - и вправду спросили, Барон
поинтересовался. Ха, так я вам и сказал.
- А вам какое тут дело спешное? Наверно, для вас тут какая-то
хитрость есть, раз так забеспокоились на самые простые слова!
Фразу эту я сказал, чтобы темп выиграть и в свои руки инициативу
перехватить. Однако, сказавши, сам замолк, поняв весь смысл своих же
вопросов. Откуда эльфы знают звучание земного языка?! Хворый медленно
отвечает:
- Так говорили слуги мертвого чудовища, которое в виде огромной
уродливой мухи прилетало к нам. Оно сжигало всех и вся, кто к нему
приближался, а двое людей обихаживали его. Но мертвая муха недолго смогла
пробыть здесь невредимой. Собралась туча, и молния ударила в чудовище, и
вспыхнул страшный костер. Один из слуг умер рядом, а другой, обожженный,
уполз в лес, я видел его последние минуты. Он говорил на этом языке!
Молчу. Затем вопрос:
- И когда это было?
- Шесть лет тому назад.
- А где?
- Один дневной переход к северу отсюда.
- А эльфы как там оказались? Тут же такая глушь...
- Оказались, и все. Мы шли своей дорогой и встретились со злом,
принявшим новый облик. Трудно было сражаться, не зная о нем ничего, и мы
понесли потери, пока не сумели собрать и наслать на него тучи. Зато теперь
ничто там не угрожает проходящим, только скелет обгорелый да останки
прислужников - кто их тронет!
- А ты, Алек, язык слыхал, - Барон вступает. - Может, и расскажешь
нам поподробнее, что это да откуда было, а мы послушаем...
Понятно. Говори, мол, по-доброму, тебе же лучше будет. Я выбираю
самый, пожалуй, нейтральный вариант:
- Я же с Дальнего Юга, а там живут у моря люди железных островов,
совсем чужие. Они на таком и многих других странных языках говорят, а
мертвые чудовища у них в использовании, но не для войны, а для
передвижения или для перевозки чего тяжелого..
Ни светлые трое, ни двое темных мне явно не верят, но уличить во лжи
не могут, и поэтому допрос пока окончен. Пахан круто разворачивает тему:
- Алек, как ты вот этих двух назвал? - тычет в Графа с Бароном, я
отвечаю, и он продолжает:
- Так вот, вы берите луки, что в лесу подстрелите, то и есть сегодня
будем, а сухие припасы прибережем.
Сборы недолгие. Паханенок всячески увиливает, но своей доли ноши не
минует. Под насвистывание птичек и жужжание поздних мух начинается новый
отрезок пути. Охотники уже исчезли из виду. Всем приятный народ эльфы,
только одно плохо - скрытные они, что в общении, что в действиях. Я бы не
стал гарантировать, что Граф, скажем, не идет за кустами в трех шагах, и
никто его не заметит, пока он сам себя обозначить не пожелает. Я все
размышляю над рассказом Хворого и наконец говорю:
- Слушай, Пахан, ты место, где эта "муха" сидела, знаешь?
- А как же! Нехорошее место, не ходит никто туда.
- А мы?
- И мы не пойдем.
- А почему? Я на Дальнем Юге с этими чудовищами дела немного имел, и
знаю, как с ними обращаться. Там и заночевать можно, раз никто не сунется.
- А что, и вправду, - Паханенок встревает. - Мне-то что, и тебе-то
что, а нехороших мест пусть вон светлые да Алек боятся.
- Э, нет, - обрывает Пахан, - так рассуждать совсем не дело. Слушай,
- это он ко мне обращается, - а ты точно уверен, что там никаких сюрпризов
нет? Ладно, тогда посоветуемся - решим.
К середине дня появляются охотники с двумя белками и одним -
рябчиком, что ли? - и начинается обсуждение, идти или нет на нехорошее
место. Я изощряюсь в дипломатии и красноречии - аж самому противно - но
своего добиваюсь: идем, хотя и без особой охоты. Природа вокруг не так
чтобы бедная, но однообразная весьма. Трава вся одинаковая, березки - от
одной до другой без разбега не доплюнешь. Правда, Барон говорит, что белок
в ельнике стреляли, да где он, тот ельник! Небо потихоньку затягивает
дымка, как обычно здесь бывает, белесая и размытая. Эльфы места начинают
узнавать - уже не Пахан их ведет, а они дорогу выбирают.
Солнце еще за лес не ушло когда мы подходим к "злому месту". Меня
выталкивают вперед, а остальной народ за спиною держится, оглядывается
подозрительно да принюхивается. Итак, продравшись через молоденькие
заросли, я первым выхожу на поляну. На ней чернеет туша обгорелого
вертолета, двухвинтовой, поперечный. Таких при мне на базе не было, и я
стою в нерешительности. Знать бы, как он сюда попал хотя бы! Если своим
ходом, то скорее всего на нем стоит лучевой реактор, и тогда шутки в
сторону, а если завихрением занесло, то враг его знает, может быть и так,
и эдак.
- Стойте все здесь, - говорю, - и за мною смотрите, если там все
нормально, я знак подам.
Железный труп изборожден характерными разводами - видимо, не одна
молния в него попала, а с десяток. Лопасти все почти поотваливались,
только на правом винте одна висит, покачивается, посерела уже вся. Стекла
побиты - или сами полопались, дверца открыта, и я не без опаски лезу
внутрь. Прежде всего - нет ли "звездочки"? В брюхе нет, в гондолах вроде
бы тоже, пульта не наблюдается - это меня радует. Высовываюсь в
иллюминатор, машу рукой - мол, все в порядке - и отряд тихо и не очень
решительно двигается к вертолету, а я разбираюсь, что здесь есть. Фюзеляж
забит полусгоревшим чем-то, когда-то были нужные и добротные вещи, а
теперь хлам обугленный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110