Может, в пяти километрах, а может, в пятистах. В Темноте нет расстояний, есть только время… И холод. К нему невозможно привыкнуть. Надо родиться в темноте, чтоб его не замечать. Но Темнота помогает понять себя, отвлечься от сиюминутного.
Не так… Вся программа пошла не так… Почему? Ведь цивилизация аккумулировала чуть ли не десяток разумных видов. Откуда это мощное взаимное отторжение?
Сонар… Всего один новый орган. Нет, не один. Вдобавок к нему два новых раздела головного мозга, два развитых центра, анализирующих эхо-сигналы. И склад мышления кардинально изменился. Свисты не хотят или не могут мыслить четко, конкретно. Они обмениваются какими-то туманными образами, расплывчатыми, многозначными. Как мудр был Алтус, когда при селекции молоди оставил исключительно самцов…
Два десятка лет назад, когда проект только начинался, казалось, главные трудности — технические. Стоит их решить, и Темнота — вот она, в рук-ках. Пусть тебе там не жить, но ее заселят твои братья по разуму. А свисты… Можно ли их назвать братьями? Ведь абсолютно чужие.
Испытания сонара на предразумных не дали ответов на многие вопросы. Нужно иметь сонар, чтоб разобраться в тонкостях его работы. Сколько часов ни держи свистуна на присоске, сколько суток ни проводи на контактном пятне шалота, не постигнешь и основ эхолокации. Только имеющий свой сонар может оптимизировать конструкцию. Разумные испытатели необходимы проекту. Все строго логично. В чем же просчет?
Атран расслабил все мышцы и попытался понять, всплывает он, или погружается. Кажется, всплывает. Напряг мускулы живота, сдавливая плавательный пузырь, и начал медленно погружаться. Может, до дна четверть часа, может, час, два. В Темноте нет расстояний. Нет направлений. Нет ничего дальше протянутой рук-ки.
Вспомнил Балу. Как она боялась Темноты. Кулы не могут зависать в толще среды, им обязательно надо двигаться. Без движения они тонут. В Темноте движение призрачно, иллюзорно. Может, оно есть, а может, среда по какому-то капризу просто омывает плавники, создавая впечатление скорости.
Показалось?
Где— то далеко-далеко, на грани слышимости, женский голос выводил печальную мелодию без слов. Слуховая галлюцинация? Или те самые песни глубин, набирающий силу студенческий фольклор? Атран, мысленно обзывая себя кретином, отправился проверить. Некстати вспомнилось погружение в Темноту со связистами, рассказ об отражающих звук слоях. Если так, певунья может находиться в десятке километров отсюда.
Но нет, голос становится громче, отчетливее. А через несколько минут чуть слева и метров на двадцать ниже Атран заметил слабое свечение. Развел в стороны плавники, напряг мышцы живота и начал планировать к огоньку тихо и незаметно.
Огонек оказался факелом на носу испытательницы из группы Атрана. Она, как водится, притушила факел до еле заметного свечения и мурлыкала сложную бесконечную мелодию, полную светлой грусти.
— Красиво, — тихо произнес Атран. Он думал, что девушка испугается, но она повернулась на голос и сказала:
— Вы далеко? Я вас не чувствую.
Ни тени испуга. Атран затрепетал плавниками, словно подзывал кулу и подплыл ближе.
— Я тут неподалеку проплывал. Размышлял. Слышу, кто-то поет. Решил посмотреть. Красиво вы поете.
В свете факела Атран рассмотрел, что девушка улыбнулась.
— Я Анта из группы разумных испытателей Атрана. А вы охотник?
— Почему вы так решили?
— Охотники так делают (она повторила дрожь плавниками), когда кулов подзывают.
— Много лет назад я был на кордоне, — сознался Атран. — У меня была очень умная, жизнерадостная кула. Ее звали Бала. Я как раз вспоминал ее, когда вас услышал.
— А где она сейчас?
— Умерла. Состарилась и… Кулы не проходят омоложение.
— Простите.
— Ничего. Это было давно. Задолго до вашего рождения. Спойте что-нибудь еще.
— Теперь у меня не получится. Я буду знать, что вы рядом, и очень стесняться. А у вас крупные неприятности?
— Как вы догадались?
— Кто же в хорошем настроении в Темноту уходит? Только печальные и нытики вроде меня.
— Вы на себя наговариваете.
— У меня есть повод быть нытиком, — серьезно откликнулась девушка. — Я рождена испытателем. И я испытатель промежуточного этапа. Далека как от предков, так и от потомков. Поэтому потомков как раз у меня не будет. Запрещено нам иметь потомков. Великий Атран испытывает на мне крошечный фрагментик будущего Властелина Темноты. И наконец, я испытатель-неудачник. Это, — она на секунду ярко зажгла факел, — мертворожденная конструкция. Меня слепит, ничего не освещает. Так что светит нашей команде печальная судьба старых дев. Всем четверым… Достаточно?
— Да уж, — вынужден был признать Атран. Девушка не узнала его, и горький сарказм слов «Великий Атран» царапнул по живому. — Вы во всем правы. И мне тоже очень плохо.
— А расскажите что-нибудь из жизни охотников.
— Жизнь охотников на границе — это бесконечное патрулирование на границе Темноты, уход за кулами, всякие отчеты, рапорты. Вы, наверно, хотите услышать о схватках? Они тоже бывают, но редко. И не всегда заканчиваются в пользу охотников. Хотите, я расскажу, как молодую кулу изображал?
— Хочу!
— Плыву я как-то на кордон к Лотвичу. Вы знаете Лотвича?
— Знаю. Его охотники наш городок охраняют.
— Так вот, плыву я своим ходом, не на куле. Ехал рейсовым шалотом, но решил срезать. Шалот вдоль берега чапает, а я — напрямки… Привык чужим хвостом километры считать, а тут надо своим. Устал как последняя килька в косяке. И вдруг чувствую — впереди кулы. Обрадовался, думал патруль. Припустил, подлетаю к стае, а это дикие кулы! Они тоже, вроде как, обрадовались. И, вроде как, совещаются, меня делят. В смысле, кому какой кусочек. Ну, я не подаю вида, что страшно, расфуфыриваю плавники и так это кокетливо, на дамский манер, к вожаку подваливаю. Самцы сразу ко мне интерес потеряли. Может, я добыча, может, нимфетка сексуально озабоченная, но с вожаком не спорят. Зато самки моментально приревновали…
Атран задумался, рассказывать, или нет, что два дня спустя тридцать охотников разогнали стаю и уничтожили поодиночке. Вожака, меняясь, гнали двое суток. Вожак не сделал Атрану ничего плохого. Он был виноват лишь в том, что родился не от тех родителей. Чувство осознания этого было очень неприятно, и ему нужно было дать название. Но слова ускользали. Логика же говорила, что все правильно. Стайные кулы опасны для разумных. Двойственность сознания угнетала. Атран крепко зажмурился и плотно зажал жаберные щели.
— Вы опять погрустнели. А чем кончилось-то?
— Самки накидали мне тумаков, чтоб не заигрывал с их парнями, и прогнали с позором.
— Знаете что? Я сейчас сведу вас к свистам. Они ребята со странностями, но печаль снимут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Не так… Вся программа пошла не так… Почему? Ведь цивилизация аккумулировала чуть ли не десяток разумных видов. Откуда это мощное взаимное отторжение?
Сонар… Всего один новый орган. Нет, не один. Вдобавок к нему два новых раздела головного мозга, два развитых центра, анализирующих эхо-сигналы. И склад мышления кардинально изменился. Свисты не хотят или не могут мыслить четко, конкретно. Они обмениваются какими-то туманными образами, расплывчатыми, многозначными. Как мудр был Алтус, когда при селекции молоди оставил исключительно самцов…
Два десятка лет назад, когда проект только начинался, казалось, главные трудности — технические. Стоит их решить, и Темнота — вот она, в рук-ках. Пусть тебе там не жить, но ее заселят твои братья по разуму. А свисты… Можно ли их назвать братьями? Ведь абсолютно чужие.
Испытания сонара на предразумных не дали ответов на многие вопросы. Нужно иметь сонар, чтоб разобраться в тонкостях его работы. Сколько часов ни держи свистуна на присоске, сколько суток ни проводи на контактном пятне шалота, не постигнешь и основ эхолокации. Только имеющий свой сонар может оптимизировать конструкцию. Разумные испытатели необходимы проекту. Все строго логично. В чем же просчет?
Атран расслабил все мышцы и попытался понять, всплывает он, или погружается. Кажется, всплывает. Напряг мускулы живота, сдавливая плавательный пузырь, и начал медленно погружаться. Может, до дна четверть часа, может, час, два. В Темноте нет расстояний. Нет направлений. Нет ничего дальше протянутой рук-ки.
Вспомнил Балу. Как она боялась Темноты. Кулы не могут зависать в толще среды, им обязательно надо двигаться. Без движения они тонут. В Темноте движение призрачно, иллюзорно. Может, оно есть, а может, среда по какому-то капризу просто омывает плавники, создавая впечатление скорости.
Показалось?
Где— то далеко-далеко, на грани слышимости, женский голос выводил печальную мелодию без слов. Слуховая галлюцинация? Или те самые песни глубин, набирающий силу студенческий фольклор? Атран, мысленно обзывая себя кретином, отправился проверить. Некстати вспомнилось погружение в Темноту со связистами, рассказ об отражающих звук слоях. Если так, певунья может находиться в десятке километров отсюда.
Но нет, голос становится громче, отчетливее. А через несколько минут чуть слева и метров на двадцать ниже Атран заметил слабое свечение. Развел в стороны плавники, напряг мышцы живота и начал планировать к огоньку тихо и незаметно.
Огонек оказался факелом на носу испытательницы из группы Атрана. Она, как водится, притушила факел до еле заметного свечения и мурлыкала сложную бесконечную мелодию, полную светлой грусти.
— Красиво, — тихо произнес Атран. Он думал, что девушка испугается, но она повернулась на голос и сказала:
— Вы далеко? Я вас не чувствую.
Ни тени испуга. Атран затрепетал плавниками, словно подзывал кулу и подплыл ближе.
— Я тут неподалеку проплывал. Размышлял. Слышу, кто-то поет. Решил посмотреть. Красиво вы поете.
В свете факела Атран рассмотрел, что девушка улыбнулась.
— Я Анта из группы разумных испытателей Атрана. А вы охотник?
— Почему вы так решили?
— Охотники так делают (она повторила дрожь плавниками), когда кулов подзывают.
— Много лет назад я был на кордоне, — сознался Атран. — У меня была очень умная, жизнерадостная кула. Ее звали Бала. Я как раз вспоминал ее, когда вас услышал.
— А где она сейчас?
— Умерла. Состарилась и… Кулы не проходят омоложение.
— Простите.
— Ничего. Это было давно. Задолго до вашего рождения. Спойте что-нибудь еще.
— Теперь у меня не получится. Я буду знать, что вы рядом, и очень стесняться. А у вас крупные неприятности?
— Как вы догадались?
— Кто же в хорошем настроении в Темноту уходит? Только печальные и нытики вроде меня.
— Вы на себя наговариваете.
— У меня есть повод быть нытиком, — серьезно откликнулась девушка. — Я рождена испытателем. И я испытатель промежуточного этапа. Далека как от предков, так и от потомков. Поэтому потомков как раз у меня не будет. Запрещено нам иметь потомков. Великий Атран испытывает на мне крошечный фрагментик будущего Властелина Темноты. И наконец, я испытатель-неудачник. Это, — она на секунду ярко зажгла факел, — мертворожденная конструкция. Меня слепит, ничего не освещает. Так что светит нашей команде печальная судьба старых дев. Всем четверым… Достаточно?
— Да уж, — вынужден был признать Атран. Девушка не узнала его, и горький сарказм слов «Великий Атран» царапнул по живому. — Вы во всем правы. И мне тоже очень плохо.
— А расскажите что-нибудь из жизни охотников.
— Жизнь охотников на границе — это бесконечное патрулирование на границе Темноты, уход за кулами, всякие отчеты, рапорты. Вы, наверно, хотите услышать о схватках? Они тоже бывают, но редко. И не всегда заканчиваются в пользу охотников. Хотите, я расскажу, как молодую кулу изображал?
— Хочу!
— Плыву я как-то на кордон к Лотвичу. Вы знаете Лотвича?
— Знаю. Его охотники наш городок охраняют.
— Так вот, плыву я своим ходом, не на куле. Ехал рейсовым шалотом, но решил срезать. Шалот вдоль берега чапает, а я — напрямки… Привык чужим хвостом километры считать, а тут надо своим. Устал как последняя килька в косяке. И вдруг чувствую — впереди кулы. Обрадовался, думал патруль. Припустил, подлетаю к стае, а это дикие кулы! Они тоже, вроде как, обрадовались. И, вроде как, совещаются, меня делят. В смысле, кому какой кусочек. Ну, я не подаю вида, что страшно, расфуфыриваю плавники и так это кокетливо, на дамский манер, к вожаку подваливаю. Самцы сразу ко мне интерес потеряли. Может, я добыча, может, нимфетка сексуально озабоченная, но с вожаком не спорят. Зато самки моментально приревновали…
Атран задумался, рассказывать, или нет, что два дня спустя тридцать охотников разогнали стаю и уничтожили поодиночке. Вожака, меняясь, гнали двое суток. Вожак не сделал Атрану ничего плохого. Он был виноват лишь в том, что родился не от тех родителей. Чувство осознания этого было очень неприятно, и ему нужно было дать название. Но слова ускользали. Логика же говорила, что все правильно. Стайные кулы опасны для разумных. Двойственность сознания угнетала. Атран крепко зажмурился и плотно зажал жаберные щели.
— Вы опять погрустнели. А чем кончилось-то?
— Самки накидали мне тумаков, чтоб не заигрывал с их парнями, и прогнали с позором.
— Знаете что? Я сейчас сведу вас к свистам. Они ребята со странностями, но печаль снимут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100