Миновав жилище пресветлого Аце, они начали подниматься в гору; дорога прорезала ее каменистый склон серым клинком, будто бы занесенным над тонкой шеей пролива. С одной стороны кипели воды, разбиваясь на скалах мириадами брызг и порождая невесомую призрачную радугу; с другой уходила вверх рассеченная трещинами базальтовая стена, в которой через каждые три-четыре полета стрелы открывались то рукотворная пещера, то выдолбленная в камне площадка, то лестница, ведущая к ровному карнизу, где путники могли передохнуть и покормить лам.
В одном из таких мест, предназначенных для стоянки, маленький караван задержался, чтобы пропустить несколько воинских отрядов, идущих в Лимучати. Эти солдаты, как и охрана Чааг Чу, тоже носили одеяния из полотна, но поверх них золотились бронзовые нагрудники, а над круглыми, похожими на половинку яйца шлемами раскачивался лес копий. Иные же несли громоздкие самострелы, уступавшие тем не менее одиссарским и в дальнобойности, и в скорости метания заостренных железных шипов, или погоняли лам, тащивших разобранные на части метательные машины. Последним двигался отряд, где у воинов не было ни копий, ни клинков, ни иного оружия, а только топоры с широкими лезвиями, кирки, молоты и лопаты. Эти, вероятно, не сражались, а строили, и почти все. как заметил Дженнак. выглядели чистокровными арсоланцами. В прочих же отрядах их было немного, лишь накомы да еще те, что стреляли из метателей. Арсолан являлся мирной страной, и жители ее не любили проливать кровь, ни свою, ни чужую; а если уж приходилось этим заниматься, они призывали горные племена – казу, тазени, утамара, шиче и других, охотно служивших солнечному богу и сыну его, великому сагамору.
Когда воинство скрылось за поворотом дороги, пали сумерки, но у обрыва, под которым ревел соленый поток, и с другой стороны, на скалах, стали наливаться алым, синим и желтоватым светом знаки Юкаты – добрые пожелания путникам, изречения из Чилам Баль и символы, с которых начинались имена шести богов. Они уходили вдаль двумя неяркими, но заметными полосками, и то была одна из многих арсоланских уловок, вроде умения перебрасывать мосты на канатах, размягчать камни едким зельем, спускать на воду гигантские плоты или чеканить столь одинаковые монеты, что с помощью их развешивали самый дорогой товар. Что же касается этой хитрости, знаков, нанесенных волшебными светящимися красками, то она позволяла преодолеть горную дорогу в ночной тьме, без опасения свалиться в пропасть или разбить лоб о скалы.
Чааг Чу показал на голубоватую надпись, гласившую: «Путник, пусть будет милостив к тебе Сеннам. Делай четыре шага за один вздох, и Утреннее Песнопение ты услышишь в Боро».
– А мы услышим его на плоту, воины, если поторопимся.
Дженнак кивнул, прислушиваясь, как Ирасса на бритском втолковывает Амаду, что если бы были у них не ламы, эти шерстяные недомерки с гусиными шеями, а быстроногие скакуны, то весь путь занял бы полтора кольца или еще меньшее время. А так придется им плестись пешком, и этот способ недостоин светлого лорда и славных воинов, которым – видит Куул! – положено странствовать по земле на конях с серебристыми гривами и огненными очами. Амад, как истый кочевник и ценитель лошадей, одобрительно хмыкал и поддакивал, но когда Ирасса принялся насмехаться над Чаагом Чу, над его важным видом и белыми длинными одеждами, не подобающими мужчине, сказитель заявил, что у каждого народа свой обычай, и хоть арсоланцы не ездят на скакунах и одеваются с пышностью, зато головы, у них на месте. Головы, а не задницы! И это всякому ясно – всякому, кто поглядит на огромный мост, переброшенный над проливом, и эту дорогу, озаренную колдовскими огнями. Ирасса, в свой черед, возразил, что в Бритайе и мосты умеют строить, и ездить по ним на лошадях, и путь освещать факелами, и выходит, что страна его ничем не уступает Арсолане; но вот таких разряженных петухов, как этот Чак Чик, в ней не водится, а коли бы завелся хоть один, так его непременно утопили бы в бочке с пивом. Он еще долго пересчитывал кости арсоланцу – видно, не мог простить посягательств на свою бороду и того, что Чааг Чу назвал его дикарем.
Тьма сгустилась, и надписи вдоль тянувшейся на запад дороги засияли отражением небесных светил. Свежий воздух, пахнувший морем и нагретыми скалами, вливался в грудь Дженнака, и в этих ароматах чувствовал он знакомые запахи Серанны, не столь уж далекой, лежавшей где-то на севере, за островами кейтабцев. Но там еще были магнолии, огромные древние деревья с белоснежными цветами, чей запах плыл над городом, окутывал башни дворца, струился над теплыми песками и трактом Белых Камней… Жаль, что в Лимучати их нет!
У стен родного хогана цветы благоухают слаще, сказал себе Дженнак и повернулся к шагавшему рядом Чаагу Чу.
– Эти войны, что шли в Лимучати, – их было не меньше трех тысяч, а? Шесть полных санр… И с таким снаряжением, что под силу им и обороняться, и наступать… На кого же?
Стоящий За Спиной Владыки неопределенно повел плечами. Наверняка он знал ответ, ибо его ранг советника был выше, чем у Глаз, Ушей и Рук Сагамора, как именовались в Арсолане чиновники, следившие за соблюдением законов, лазутчики и войсковые командиры. Но Чааг Чу, коснувшись блестевшего на груди ожерелья, лишь вымолвил:
– Кому известны намерения премудрого Сына Солнца? Возможно, он считает, что мост в Лимучати надо охранять получше, а заодно и гавань, и весь город. Теперь, когда тасситы вышли к морю… к нашему морю…
Внезапно Дженнак понял. Нашим морем – или Тем Морем, в отличие от Этого, Ринкаса и Бескрайних Вод, – для арсоланцев являлся лежавший на западе океан. И в его просторах у них не было соперников, ибо полуварварские княжества Шочи-ту-ах-чилат оставались слабыми и разобщенными, а пролив, разделявший Срединные Земли, был недоступен для кораблей. Никто не сумел бы посягнуть на арсоланские владения, огражденные морем и горами, да и за горами, на востоке, не имелось ничего опасного – лишь слабый Сиркул, миролюбивая Ренига, и дебри Р'Рарды, населенные сотней дикарских племен. Другое дело Одиссар, окруженный с суши тремя Великими Очагами, из коих два, Коатль и Мейтасса, представляли вечную угрозу!
Но теперь, когда тасситам подвластен западный берег, и все портовые города, и корабли, стоявшие в тех гаванях, – теперь ситуация изменилась. Арсолана могла ждать нашествия с моря и со стороны Перешейка, чьи болотистые леса и горы больше не являлись препятствием для степных всадников, ибо кто же станет блуждать в незнакомых горах, если можно обогнуть их на корабле?
Еще одну опасность представлял Ах-Шират, так как его накомам все тропы на Перешейке были отлично известны, а в самом Коатле имелись превосходные дороги, столь же прямые и протяженные, как в Арсолане и Одиссаре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107