Рапорт подписали на удивление быстро, и, месяц назад выйдя на работу, Гера принялся активно сдавать дела и подписывать обходной. Сейчас все подписи были уже собраны, и Гера знал, что завтра он «попадет в приказ». На восемь вечера была назначена «отвальная», и оставшееся до этого момента время Даниленко посвятил тому, что освобождал место для своего преемника. В кабинете, кроме него, находился только Ковалев, который тоже сидел за своим столом и писал справки по делу Римского, которым они с Димой занимались уже несколько дней. Сам Дима вместе со следователем отправился проводить «уличную» — следственный эксперимент, в ходе которого Римский должен был показать, где, когда и каким образом он срывал серьги.
— Костик, — Гера развернулся к его столу. — Посмотри потом. Тут кое-какая информация любопытная, я в свое время не успел отработать. Может, пригодится когда…
Ковалеву было немного грустно оттого, что Даниленко увольняется. Гера был хорошим опером, действительно хорошим. Он никогда не изображал из себя комиссара Мегрэ, не пытался казаться супердетективом, но дело свое знал твердо и обладал настоящим профессионализмом и здравым смыслом, что не раз позволяло ему добиваться успеха в иных, казалось бы, абсолютно безнадежных делах. В розыске Гера отработал около восьми лет, что по нынешним временам считалось очень и очень приличным сроком. Долгое время «сидел на земле», в 15-м отделении, потом работал в РУВД, в главке, опять вернулся в район, некоторое время занимал весьма шаткое кресло заместителя начальника 15-го отделения по уголовному розыску, откуда слетел из-за «залетов» подчиненных. Последнее время Гера часто жаловался на то, что ему все надоело, что он устал. Специалисты в таких случаях рекомендуют сменить профиль работы, хотя бы временно, но Гера сразу заявил, что ничего другого делать не умеет и переводиться куда-нибудь дежурным или командиром взвода не будет.
Подошло назначенное время. Вернулся Петров, начали подтягиваться остальные приглашенные. Сдвинули вместе и накрыли бумагой четыре стола, положили под холодную воду бутылки, начали расставлять закуски. Из соседних кабинетов принесли недостающие стулья. Приготовления, как и обычно в таких случаях, затянулись, и только после половины девятого стали рассаживаться за стол. Повод для застолья был нерадостный, и начали как-то незаметно, без громких тостов и речей. Первые три рюмки выпили быстро. Большинство присутствующих, не успевшие днем нормально пообедать, налегали на закуски, и тарелки быстро пустели. Подошли опоздавшие, и, наскоро перекурив в соседнем кабинете, все опять вернулись за стол.
— Скажу честно, Гера, мне жалко, что ты уходишь. — Николаев поднялся. — Я всегда считал, что если кто нашел себе другое место и решил переводиться или увольняется, то поступает правильно. Никогда никого не отговаривал в таких случаях. Каждый сам решает, где ему лучше. Но сейчас… Я понимаю, конечно, что ты сто раз все обдумал, но мне, честное слово, жалко, что так получается. Не умею и не люблю много говорить, поэтому предлагаю просто выпить за тебя, за то, чтобы у тебя «там» все сложилось!
Выпили. Закусили.
— Ты себе место подыскал уже? — спросил кто-то из оперов.
— Да так, есть варианты, — неопределенно пожал плечами Даниленко. — Еще не определился.
— К Михалычу в «Спрут» не пробовал? Там много наших. Мне через год на пенсию уже, хочу к нему попробовать, если не развалятся к тому времени.
— У тебя что, двадцать пять уже будет? — удивились на другом конце стола, имея в виду количество отработанных на милицейском поприще лет.
— Какие двадцать пять! Двадцатник только-только стукнет! Только хватит мне уже, чем дальше, тем хуже… Слышал, новый кодекс собираются принять? Там за грабеж, например, штраф предусмотрен, сколько-то минимальных зарплат, а верхний предел — то ли три, то ли пять лет… Приходишь к судье — хотят ведь как в Америке сделать, чтобы суды не только судили, но и все остальные вопросы решали — так вот, приходишь к судье и говоришь: я хочу два грабежа «залепить», сколько я вам должен? Оплачиваешь, авансом, штраф, а потом идешь и с чистой совестью грабишь. И никто тебе за это ничего сделать не может. Что, ради этого я столько лет уродовался?
— Это ты своими вывихнутыми ментовскими мозгами все не так понимаешь, — перебил Савельев. — Мы идем к демократии, поэтому никого наказывать ни за что нельзя. А тебя уродоваться никто не просил, сам виноват.
— Да я и не виню никого, просто противно! Как будто, кроме нас, никому это и не надо!
— Кому надо — от тех ничего не зависит. А от кого зависит — тем совсем другое требуется…
— Ладно, хватит об этом! — оборвал Петров. — А то сейчас еще о политике начнете. Не за этим ведь собрались.
— Правильно, Димыч, лучше наливай!
Вышли покурить в соседний кабинет. Даниленко широко открыл окно, угостил Ковалева сигаретами.
— Знаешь, Костик… Я, пока рапорт свой подписывал, сто раз обо всем передумал. И все равно ответа не нашел. Вроде бы, правильно все решил, жена так вообще в такое счастье поверить не может. Каждый день в семь вечера — дома, никаких дежурств ночных, в выходные никто трогать не будет. Я уж не говорю о зарплате, тут и сравнивать-то нечего! Меня ведь хорошее место ждет, я об этом старался особо не говорить…
— Я и так догадался.
— Место хорошее, все, что надо — привезут, самого, куда надо, доставят, туда и обратно. Все условия для работы созданы. А мне вот никак не успокоиться. Сейчас ведь уже не коммунизм, идей гениальных никаких не осталось. Каждый ищет себе место получше, наверх лезет. Я, пока в отпуске был, в фирму свою походил немного, присмотрелся. Нормальные люди. Есть, конечно, и дерьмо, но это как везде. Так вот, нормальные люди, тихо-мирно занимаются своим делом, и, главное, понятно, почему они это делают. Ради того, чтобы какого-нибудь ублюдка в камеру запихать, тратишь свое время, свои деньги, здоровье свое. И ничего из этого не восстанавливается. У меня жена, по-моему, так и не смогла понять, почему я каждый день задерживаюсь. Это ведь не меня ограбили, не у меня квартиру обворовали. В любую контору, кроме нашей, приди под конец рабочего дня, так с тобой никто и разговаривать не станет. Ладно, раньше можно было думать: вот, посажу я его, так он несколько лет никому мешать не будет. А сейчас? Угробишь ты на него уйму времени, а судья его под залог выпустит, адвокаты накинутся, тебя сто раз в грязи изваляют, отписываться и объясняться замучаешься, а его потом все равно осудят условно, и он тебе, при встрече, в рожу ухмыляться будет. И надо тебе это?
— Не все так плохо.
— Ты еще скажи, что я не прав и на самом деле все хорошо!
— Такого тоже не скажу. Конечно, и платят мало, и нету ничего, и работать все, кому не лень, мешают, но мне мое дело нравится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
— Костик, — Гера развернулся к его столу. — Посмотри потом. Тут кое-какая информация любопытная, я в свое время не успел отработать. Может, пригодится когда…
Ковалеву было немного грустно оттого, что Даниленко увольняется. Гера был хорошим опером, действительно хорошим. Он никогда не изображал из себя комиссара Мегрэ, не пытался казаться супердетективом, но дело свое знал твердо и обладал настоящим профессионализмом и здравым смыслом, что не раз позволяло ему добиваться успеха в иных, казалось бы, абсолютно безнадежных делах. В розыске Гера отработал около восьми лет, что по нынешним временам считалось очень и очень приличным сроком. Долгое время «сидел на земле», в 15-м отделении, потом работал в РУВД, в главке, опять вернулся в район, некоторое время занимал весьма шаткое кресло заместителя начальника 15-го отделения по уголовному розыску, откуда слетел из-за «залетов» подчиненных. Последнее время Гера часто жаловался на то, что ему все надоело, что он устал. Специалисты в таких случаях рекомендуют сменить профиль работы, хотя бы временно, но Гера сразу заявил, что ничего другого делать не умеет и переводиться куда-нибудь дежурным или командиром взвода не будет.
Подошло назначенное время. Вернулся Петров, начали подтягиваться остальные приглашенные. Сдвинули вместе и накрыли бумагой четыре стола, положили под холодную воду бутылки, начали расставлять закуски. Из соседних кабинетов принесли недостающие стулья. Приготовления, как и обычно в таких случаях, затянулись, и только после половины девятого стали рассаживаться за стол. Повод для застолья был нерадостный, и начали как-то незаметно, без громких тостов и речей. Первые три рюмки выпили быстро. Большинство присутствующих, не успевшие днем нормально пообедать, налегали на закуски, и тарелки быстро пустели. Подошли опоздавшие, и, наскоро перекурив в соседнем кабинете, все опять вернулись за стол.
— Скажу честно, Гера, мне жалко, что ты уходишь. — Николаев поднялся. — Я всегда считал, что если кто нашел себе другое место и решил переводиться или увольняется, то поступает правильно. Никогда никого не отговаривал в таких случаях. Каждый сам решает, где ему лучше. Но сейчас… Я понимаю, конечно, что ты сто раз все обдумал, но мне, честное слово, жалко, что так получается. Не умею и не люблю много говорить, поэтому предлагаю просто выпить за тебя, за то, чтобы у тебя «там» все сложилось!
Выпили. Закусили.
— Ты себе место подыскал уже? — спросил кто-то из оперов.
— Да так, есть варианты, — неопределенно пожал плечами Даниленко. — Еще не определился.
— К Михалычу в «Спрут» не пробовал? Там много наших. Мне через год на пенсию уже, хочу к нему попробовать, если не развалятся к тому времени.
— У тебя что, двадцать пять уже будет? — удивились на другом конце стола, имея в виду количество отработанных на милицейском поприще лет.
— Какие двадцать пять! Двадцатник только-только стукнет! Только хватит мне уже, чем дальше, тем хуже… Слышал, новый кодекс собираются принять? Там за грабеж, например, штраф предусмотрен, сколько-то минимальных зарплат, а верхний предел — то ли три, то ли пять лет… Приходишь к судье — хотят ведь как в Америке сделать, чтобы суды не только судили, но и все остальные вопросы решали — так вот, приходишь к судье и говоришь: я хочу два грабежа «залепить», сколько я вам должен? Оплачиваешь, авансом, штраф, а потом идешь и с чистой совестью грабишь. И никто тебе за это ничего сделать не может. Что, ради этого я столько лет уродовался?
— Это ты своими вывихнутыми ментовскими мозгами все не так понимаешь, — перебил Савельев. — Мы идем к демократии, поэтому никого наказывать ни за что нельзя. А тебя уродоваться никто не просил, сам виноват.
— Да я и не виню никого, просто противно! Как будто, кроме нас, никому это и не надо!
— Кому надо — от тех ничего не зависит. А от кого зависит — тем совсем другое требуется…
— Ладно, хватит об этом! — оборвал Петров. — А то сейчас еще о политике начнете. Не за этим ведь собрались.
— Правильно, Димыч, лучше наливай!
Вышли покурить в соседний кабинет. Даниленко широко открыл окно, угостил Ковалева сигаретами.
— Знаешь, Костик… Я, пока рапорт свой подписывал, сто раз обо всем передумал. И все равно ответа не нашел. Вроде бы, правильно все решил, жена так вообще в такое счастье поверить не может. Каждый день в семь вечера — дома, никаких дежурств ночных, в выходные никто трогать не будет. Я уж не говорю о зарплате, тут и сравнивать-то нечего! Меня ведь хорошее место ждет, я об этом старался особо не говорить…
— Я и так догадался.
— Место хорошее, все, что надо — привезут, самого, куда надо, доставят, туда и обратно. Все условия для работы созданы. А мне вот никак не успокоиться. Сейчас ведь уже не коммунизм, идей гениальных никаких не осталось. Каждый ищет себе место получше, наверх лезет. Я, пока в отпуске был, в фирму свою походил немного, присмотрелся. Нормальные люди. Есть, конечно, и дерьмо, но это как везде. Так вот, нормальные люди, тихо-мирно занимаются своим делом, и, главное, понятно, почему они это делают. Ради того, чтобы какого-нибудь ублюдка в камеру запихать, тратишь свое время, свои деньги, здоровье свое. И ничего из этого не восстанавливается. У меня жена, по-моему, так и не смогла понять, почему я каждый день задерживаюсь. Это ведь не меня ограбили, не у меня квартиру обворовали. В любую контору, кроме нашей, приди под конец рабочего дня, так с тобой никто и разговаривать не станет. Ладно, раньше можно было думать: вот, посажу я его, так он несколько лет никому мешать не будет. А сейчас? Угробишь ты на него уйму времени, а судья его под залог выпустит, адвокаты накинутся, тебя сто раз в грязи изваляют, отписываться и объясняться замучаешься, а его потом все равно осудят условно, и он тебе, при встрече, в рожу ухмыляться будет. И надо тебе это?
— Не все так плохо.
— Ты еще скажи, что я не прав и на самом деле все хорошо!
— Такого тоже не скажу. Конечно, и платят мало, и нету ничего, и работать все, кому не лень, мешают, но мне мое дело нравится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87