Параллельно палубе на уровне пояса тянулся канат, судя по всему, прикрепленный к стене снаружи.
Мерзкий свист не прекращался. Собравшись с духом и положившись на то, что он скорее всего нужен своим пленителям живым, Дойль крикнул:
– А ну, вырубите этот чертов шум! Здесь люди спят!
Отдельные свистки смолкли сразу же, остальные – через пару секунд. И тут Дойль невольно вздрогнул, услышав голос, почти неотличимый от голоса доктора Ромени:
– Ты… нет, ты оставайся здесь, ты – ступай заткни ему глотку, остальные кретины – продолжайте играть. Если вас может сбить с лада простой смертный, чего от вас ожидать, когда появятся Шеллинджери?
Безумный свист возобновился, и спустя минуту или две Дойль, остававшийся у окошка, увидел странное зрелище: маленький старичок в просмоленной куртке и кожаной шапке полз по канату к Дойлю, при этом ноги его болтались сверху; казалось, он перемещается под водой. Когда же это невесомое существо стукнулось о стенку и заглянуло в окошко, Дойль увидел изуродованное лицо с единственным глазом и понял, что это тот самый уличный сумасшедший, который когда-то обещал показать ему дыру во времени, а вместо этого отвел его на какое-то древнее пепелище с обугленными костями.
– Можешь сколько угодно кричать, твою мать, – прошамкало существо, – но только если ты будешь продолжать, останешься без еды до конца плавания. А ведь ты хочешь набраться сил, верно, дебил? – Гадкая тварь прижала лицо к прутьям и ухмыльнулась. – Лично я советую тебе есть – мне хотелось бы, чтобы, когда Мастер разделается с тобой и отдаст мне, у тебя на теле осталось куда зуб запустить.
Дойль отшатнулся – такая неприкрытая ненависть горела в этом единственном глазе.
– Погоди-ка, – пробормотал он. – Не кипятись. Что я такого тебе еде… – Он осекся, когда смутное подозрение сменилось уверенностью. – Боже мой, так это был тот самый участок на Суррей-стрит, верно? – прошептал он. – И ты не мог знать, что я спасся через погреб… так ты был уверен, что показываешь мне мой собственный череп? Господи! Значит, грязь, которой стрелял Бургхард, не убила тебя… а я получил бумажку, действовавшую как мобильный крючок… Иисусе, значит, ты прожил все это время – с тех пор и до наших дней?
– Вот именно, – прошепелявило существо, бывшее некогда доктором Ромени. – А теперь я направляюсь домой – ка никогда не создавались для долгой жизни, и чертовски скоро я отправлюсь в плавание на ладье через двенадцать часов тьмы, но еще раньше ты умрешь – окончательно и бесповоротно.
«Ни за что, если только ты не тот, с кем я встречусь на Вулвичских болотах двенадцатого апреля 1846 года», – подумал Дойль.
– Что ты хочешь этим сказать – двенадцать часов тьмы? – осторожно спросил он: вряд ли эта тварь читала стихи, написанные им прошлой ночью.
Существо, продолжая цепляться за канат, нагло ухмыльнулось:
– Ты увидишь их раньше, чем я, свинья. Это путь, лежащий через Дуат, подземный мир. Мертвый бог солнца Ра каждую ночь проходит этот путь от заката до рассвета. Тьма становится осязаемой там, а часы – мера длины, словно ты плывешь по циферблату. – Создание помолчало, потом громко рыгнуло – похоже, это уменьшило его вес ровно наполовину.
– Потише там! – донесся из тумана оклик, достаточно громкий, чтобы его было слышно сквозь свист.
– И мертвые цепляются за берега подземной реки, – продолжал Ромени шепотом, – и молят взять их на борт ладьи бога солнца, ибо, если кому-то посчастливится забраться на нее, они вместе с Ра обновятся и выплывут в мир живых. Некоторые даже подплывают и цепляются за нее, но змей Апоп хватает и пожирает их.
– Так вот о чем он… то есть я говорил в своей поэме, – пробормотал Дойль. Он поднял взгляд и заставил себя невозмутимо улыбнуться. – Я уже плавал по реке с часами вместо верстовых столбов, – заявил он. – Я совершил по ней два далеких путешествия и, как видишь, жив и здоров. И если меня сунуть в эту твою подземную реку, ручаюсь, я вынырну на заре как новенький.
Это заявление изрядно рассердило доктора Ромени.
– Болван, никому…
– Мы ведь плывем в Египет, правильно? – перебил его Дойль.
Единственный глаз зажмурился.
– Откуда ты знаешь?
– Я много чего знаю, – улыбнулся Дойль. – Когда приплываем?
С минуту Ромени хмурился, потом, видимо, решил забыть свою злость и почти дружелюбно ответил:
– Через неделю или десять дней, если только этот сброд на полуюте сумеет вызвать Шеллинджери – духи ветра вроде тех, что Эол дарил Одиссею.
– Ага. – Дойль безуспешно попытался заглянуть сквозь туман на корму. – Это что-то вроде тех огненных великанов, что сошли с ума у док… я хотел сказать, у тебя в лагере?
– Да! Да! – вскричало существо, хлопая босыми пятками. – Отлично. Верно, они – родственники. А есть и еще, духи воды и земли. Посмотрел бы ты на духов земли – это огромные движущиеся скалы…
Оглушительный, разрывающий воздух свист – скорее визг – ударил по кораблю, заставив завибрировать все плохо закрепленные доски; Дойль выглянул в оконце; на долю секунды ему показалось, что какой-то реактивный лайнер – «Боинг-747», не меньше – совершает вынужденную посадку на воду, точнее, прямо им на голову, – и тут его вжало в дверь. С кормы корабль подхватила стена ветра и так туго натянула паруса, что некоторые не выдержали и лопнули. Нос корабля опустился, потом выпрямился, и судно устремилось вперед.
Несколько секунд, пока корабль и все, что на нем находилось, свыкались с новой скоростью, переборка, к которой Дойля прижало спиной, казалась скорее полом, чем стеной, так что, когда ящик-гроб пополз к нему по палубе, он просто поджал ноги, ни за что не держась, и позволил ему ткнуться в стену под собой. Потом корабль набрал ход, земное притяжение вновь стало нормальным, и он упал в ящик на четвереньки. Сквозь визг ветра он услышал, как о палубу разбилась первая встречная волна.
Дойль поднялся, вцепился в прутья решетки и; щурясь от ледяного ветра, стал выискивать ходячие останки Ромени, но существо исчезло. Надеюсь, за борт, подумал Дойль, хотя утонуть оно все равно не сможет, так и будет плыть следом, словно огромный жук. Корабль трясло, как автобус, несущийся по свежевспаханному полю, но Дойлю удалось продержаться у окна достаточно долго, чтобы разглядеть на полуюте несколько пригнувшихся фигур. По крайней мере это рассеет туман, подумал он, потом отпустил прутья, сел и протер слезящиеся глаза.
Шло время, но холод все так же пронизывал до костей, и судно все так же швыряло на волнах. Дойль только теперь оценил по достоинству и возблагодарил судьбу за то, что находится в теле Беннера – его собственное давно бы уже страдало морской болезнью, – хотя все равно хорошо, что он не успел съесть салат из лобстеров, купленных Байроном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Мерзкий свист не прекращался. Собравшись с духом и положившись на то, что он скорее всего нужен своим пленителям живым, Дойль крикнул:
– А ну, вырубите этот чертов шум! Здесь люди спят!
Отдельные свистки смолкли сразу же, остальные – через пару секунд. И тут Дойль невольно вздрогнул, услышав голос, почти неотличимый от голоса доктора Ромени:
– Ты… нет, ты оставайся здесь, ты – ступай заткни ему глотку, остальные кретины – продолжайте играть. Если вас может сбить с лада простой смертный, чего от вас ожидать, когда появятся Шеллинджери?
Безумный свист возобновился, и спустя минуту или две Дойль, остававшийся у окошка, увидел странное зрелище: маленький старичок в просмоленной куртке и кожаной шапке полз по канату к Дойлю, при этом ноги его болтались сверху; казалось, он перемещается под водой. Когда же это невесомое существо стукнулось о стенку и заглянуло в окошко, Дойль увидел изуродованное лицо с единственным глазом и понял, что это тот самый уличный сумасшедший, который когда-то обещал показать ему дыру во времени, а вместо этого отвел его на какое-то древнее пепелище с обугленными костями.
– Можешь сколько угодно кричать, твою мать, – прошамкало существо, – но только если ты будешь продолжать, останешься без еды до конца плавания. А ведь ты хочешь набраться сил, верно, дебил? – Гадкая тварь прижала лицо к прутьям и ухмыльнулась. – Лично я советую тебе есть – мне хотелось бы, чтобы, когда Мастер разделается с тобой и отдаст мне, у тебя на теле осталось куда зуб запустить.
Дойль отшатнулся – такая неприкрытая ненависть горела в этом единственном глазе.
– Погоди-ка, – пробормотал он. – Не кипятись. Что я такого тебе еде… – Он осекся, когда смутное подозрение сменилось уверенностью. – Боже мой, так это был тот самый участок на Суррей-стрит, верно? – прошептал он. – И ты не мог знать, что я спасся через погреб… так ты был уверен, что показываешь мне мой собственный череп? Господи! Значит, грязь, которой стрелял Бургхард, не убила тебя… а я получил бумажку, действовавшую как мобильный крючок… Иисусе, значит, ты прожил все это время – с тех пор и до наших дней?
– Вот именно, – прошепелявило существо, бывшее некогда доктором Ромени. – А теперь я направляюсь домой – ка никогда не создавались для долгой жизни, и чертовски скоро я отправлюсь в плавание на ладье через двенадцать часов тьмы, но еще раньше ты умрешь – окончательно и бесповоротно.
«Ни за что, если только ты не тот, с кем я встречусь на Вулвичских болотах двенадцатого апреля 1846 года», – подумал Дойль.
– Что ты хочешь этим сказать – двенадцать часов тьмы? – осторожно спросил он: вряд ли эта тварь читала стихи, написанные им прошлой ночью.
Существо, продолжая цепляться за канат, нагло ухмыльнулось:
– Ты увидишь их раньше, чем я, свинья. Это путь, лежащий через Дуат, подземный мир. Мертвый бог солнца Ра каждую ночь проходит этот путь от заката до рассвета. Тьма становится осязаемой там, а часы – мера длины, словно ты плывешь по циферблату. – Создание помолчало, потом громко рыгнуло – похоже, это уменьшило его вес ровно наполовину.
– Потише там! – донесся из тумана оклик, достаточно громкий, чтобы его было слышно сквозь свист.
– И мертвые цепляются за берега подземной реки, – продолжал Ромени шепотом, – и молят взять их на борт ладьи бога солнца, ибо, если кому-то посчастливится забраться на нее, они вместе с Ра обновятся и выплывут в мир живых. Некоторые даже подплывают и цепляются за нее, но змей Апоп хватает и пожирает их.
– Так вот о чем он… то есть я говорил в своей поэме, – пробормотал Дойль. Он поднял взгляд и заставил себя невозмутимо улыбнуться. – Я уже плавал по реке с часами вместо верстовых столбов, – заявил он. – Я совершил по ней два далеких путешествия и, как видишь, жив и здоров. И если меня сунуть в эту твою подземную реку, ручаюсь, я вынырну на заре как новенький.
Это заявление изрядно рассердило доктора Ромени.
– Болван, никому…
– Мы ведь плывем в Египет, правильно? – перебил его Дойль.
Единственный глаз зажмурился.
– Откуда ты знаешь?
– Я много чего знаю, – улыбнулся Дойль. – Когда приплываем?
С минуту Ромени хмурился, потом, видимо, решил забыть свою злость и почти дружелюбно ответил:
– Через неделю или десять дней, если только этот сброд на полуюте сумеет вызвать Шеллинджери – духи ветра вроде тех, что Эол дарил Одиссею.
– Ага. – Дойль безуспешно попытался заглянуть сквозь туман на корму. – Это что-то вроде тех огненных великанов, что сошли с ума у док… я хотел сказать, у тебя в лагере?
– Да! Да! – вскричало существо, хлопая босыми пятками. – Отлично. Верно, они – родственники. А есть и еще, духи воды и земли. Посмотрел бы ты на духов земли – это огромные движущиеся скалы…
Оглушительный, разрывающий воздух свист – скорее визг – ударил по кораблю, заставив завибрировать все плохо закрепленные доски; Дойль выглянул в оконце; на долю секунды ему показалось, что какой-то реактивный лайнер – «Боинг-747», не меньше – совершает вынужденную посадку на воду, точнее, прямо им на голову, – и тут его вжало в дверь. С кормы корабль подхватила стена ветра и так туго натянула паруса, что некоторые не выдержали и лопнули. Нос корабля опустился, потом выпрямился, и судно устремилось вперед.
Несколько секунд, пока корабль и все, что на нем находилось, свыкались с новой скоростью, переборка, к которой Дойля прижало спиной, казалась скорее полом, чем стеной, так что, когда ящик-гроб пополз к нему по палубе, он просто поджал ноги, ни за что не держась, и позволил ему ткнуться в стену под собой. Потом корабль набрал ход, земное притяжение вновь стало нормальным, и он упал в ящик на четвереньки. Сквозь визг ветра он услышал, как о палубу разбилась первая встречная волна.
Дойль поднялся, вцепился в прутья решетки и; щурясь от ледяного ветра, стал выискивать ходячие останки Ромени, но существо исчезло. Надеюсь, за борт, подумал Дойль, хотя утонуть оно все равно не сможет, так и будет плыть следом, словно огромный жук. Корабль трясло, как автобус, несущийся по свежевспаханному полю, но Дойлю удалось продержаться у окна достаточно долго, чтобы разглядеть на полуюте несколько пригнувшихся фигур. По крайней мере это рассеет туман, подумал он, потом отпустил прутья, сел и протер слезящиеся глаза.
Шло время, но холод все так же пронизывал до костей, и судно все так же швыряло на волнах. Дойль только теперь оценил по достоинству и возблагодарил судьбу за то, что находится в теле Беннера – его собственное давно бы уже страдало морской болезнью, – хотя все равно хорошо, что он не успел съесть салат из лобстеров, купленных Байроном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125