— из мухинского «Форда» на асфальт. Ну и кто я был после этого?
— Пожалуй, мы пойдем, — задумчиво произнес Шумов. — Вы нам очень помогли...
— Марина, — представилась женщина. — Меня зовут Марина. Хотя вы же знаете. Вы в милиции все знаете.
— Это верно, — деревянным голосом произнес Шумов. — Мы все знаем. И наше служебное расследование будет доведено до конца. Всего хорошего, Марина.
Он взял меня под руку, вывел за дверь, потом мы спустились по скрипучей лестнице вниз, потом мы завернули за угол, и только тут Шумов остановился и доступно объяснил мне при помощи слов и жестов, кто я такой после всего, что я сделал с мухинским телом.
А чего объяснять? Я и так все про себя знаю.
Глава 10
Эксперт по «мокрухе»
1
Когда запас слов и жестов у Шумова иссяк, он отпустил мою куртку, отдышался и, как бы подводя итог всему вышесказанному, пробурчал, глядя в покрытый лужами асфальт:
— Я, конечно, понимаю — вышибала из кабака, что с тебя возьмешь... Ну хоть какая-то интуиция должна быть! Ну что-то должно было в тебе шевельнуться, когда увидел ключ у него на шее!
— Никакого ключа я не видал. Я вообще старался на него не смотреть, — вяло оправдывался я. — Ему же в лицо выстрелили... И там вместо глаза такое было...
— Какие мы нежные! — фыркнул Шумов. — На шею посмотреть было боязно, а попасть «на счетчик» за двести пятьдесят штук тебе не боязно?
Я попытался представить двести пятьдесят тысяч долларов, но цифра эта оказалась настолько чуждой мне, настолько оторванной от моей реальной жизни, что у меня ничего не получилось. Я понял — да, я действительно не боюсь попасть «на счетчик» за двести пятьдесят штук. Как можно бояться того, чего не можешь представить?
Поймать такси на Пушкинской было проблематично даже днем, поэтому мы шлепали минут десять по лужам, прежде чем вышли к трамвайной линии. Дождь кончился, но порывы ветра все еще стряхивали с веток холодные капли, минут через пять ожидания трамвая я понял, что дрожу от холода. Шумов поднял воротник пальто, но, видимо, это не очень помогало, потому что вид у него был как у большого нахохлившегося воробья, обиженного злой осенней погодой.
— Значит, надо искать тело гражданина Мухина, — говорил Шумов, поглядывая в сторону возможного появления трамвая. — У которого на шее золотой ключик. А потом еще нужно будет искать дверцу, которая открывается этим ключиком. Тут все понятно. Непонятно, при чем тут Треугольный, он же Хруст. Непонятно, что это вообще за компания, откуда они узнали про ключ на мухинской шее... Есть какие-нибудь идеи? — Шумов вопросительно посмотрел на меня.
Идея у меня была все та же — поскорее свалить отсюда в какое-нибудь теплое место, принять граммов по пятьдесят коньяку и завалиться спать. Но вслух я ее не высказал — слишком уж это все было банально.
— С идеями у нас бедновато, — сделал вывод Шумов, налюбовавшись на мою синюю от холода физиономию. — У меня тоже по такой погоде как-то ничего больше не рождается...
— А что там с картиной? Ты пялился на нее, как будто это была «Джоконда». И приговаривал: «Интересно, интересно...»
— Неудачное сравнение, — Шумов стал постукивать ногой о ногу. — Если бы это была «Джоконда», я бы на нее и не взглянул. Чего я там не видел? Я вообще считаю, что это не портрет, а средневековый рекламный плакат стоматологического кабинета. А у Марины Мухиной картинка поинтереснее была... Господи, слава тебе! — Шумов всплеснул руками при виде дребезжащего синего вагончика с рогами. У меня сразу пропал интерес к живописи, я резво вскочил в трамвай вслед за Шумовым, протиснулся на заднюю площадку и облегченно вздохнул, когда вагон тронулся с места.
— Н-надо было рискнуть и поехать на мухинском «Форде», — сказал продрогший Шумов. — Если бы нарвались на ментов, то сказали бы, что едем сдавать найденную машину родной милиции. Зато не замерзли б-бы...
Я хотел высказать по этому поводу свои соображения, но тут дыхание у меня перехватило, а металлический поручень въехал мне в ребра, так что я мог только высунуть язык, вытаращить глаза и слушать призывный голос могучей кондукторши, только что двинувшей меня бедром:
— Кто еще тут необилеченный? Кто сейчас зашел? Вы, мужчина?
Ее рука в перчатке с обрезанными пальцами уперлась мне в живот, и мне ничего не оставалось, кроме как признаться, что я мужчина, что я вошел и пока не обилеченный.
— Оплачиваем проезд!
Это прозвучало как предложение о капитуляции. Я стал продвигать руку в сторону кармана с деньгами, но Шумов, которого, по счастью, бедро кондукторши не коснулось, подмигнул мне и сказал:
— Расслабься... Вот, — он тронул кондукторшу за плечо и показал ей свою красную книжечку. — У меня удостоверение. И у него тоже...
Если Шумов рассчитывал, что кондукторша испугается золоченых букв «Министерство внутренних дел», то он жестоко ошибся. Широкобедрая дама выхватила удостоверение из замерзших шумовских пальцев и сунула себе под нос.
Через тридцать секунд был вынесен вердикт:
— Ну и что вы мне тут показываете?! Негодное уже ваше удостоверение, у него срок действия в январе закончился!
Пассажирская масса ехидно захихикала, обсуждая разоблаченного лжемилиционера. Шумов немедленно выдернул книжечку у кондукторши и возмущенно пробасил:
— Это все в отделе кадров — насобирали идиотов, которые не могут печать вовремя поставить!
Он стал рыться в карманах пальто, видимо, стараясь найти более подходящую книжечку из своей богатой коллекции, но я решил все проще, протянув кондукторше горсть мелочи.
— Фокус не удался, — самокритично заметил Шумов, когда трамвай добрался до центра и сгрузил основную массу пассажиров. — Но это естественно, я же все это со старых времен хранил, а потом полтора года до них не дотрагивался...
— А вот интересно, — сказал я, — кондукторша заметила, что удостоверение просрочено. А Марина Мухина заметила? Она ведь тоже внимательно рассматривала твою книжку...
— Тебе интересно? — Шумова передернуло, как от удара током. — Если тебе интересно, то езжай обратно на Пушкинскую и спрашивай у нее... Ха! Если бы она заметила, она бы тоже сказала! И не стала бы с нами откровенничать о своем брате, а послала бы нас к чертовой бабушке!
— Да ладно тебе, успокойся, — я похлопал по плечу, и Шумов недовольно поморщился. — Лучше скажи, как ты вычислил, что она — сестра Мухина?
Сам вопрос подразумевал интеллектуальное превосходство Шумова надо мной, не сумевшим вычислить ничего. Поэтому прокол с удостоверением мог считаться сущей ерундой. Настроение Шумова постепенно поднялось, он снисходительно взглянул на меня и отчетливо произнес:
— Э-ле-мен-тарно. Я как увидел эти руины под номером сто сорок два, сразу подумал: по доброй воле сюда не попрешься с чемоданом алмазов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
— Пожалуй, мы пойдем, — задумчиво произнес Шумов. — Вы нам очень помогли...
— Марина, — представилась женщина. — Меня зовут Марина. Хотя вы же знаете. Вы в милиции все знаете.
— Это верно, — деревянным голосом произнес Шумов. — Мы все знаем. И наше служебное расследование будет доведено до конца. Всего хорошего, Марина.
Он взял меня под руку, вывел за дверь, потом мы спустились по скрипучей лестнице вниз, потом мы завернули за угол, и только тут Шумов остановился и доступно объяснил мне при помощи слов и жестов, кто я такой после всего, что я сделал с мухинским телом.
А чего объяснять? Я и так все про себя знаю.
Глава 10
Эксперт по «мокрухе»
1
Когда запас слов и жестов у Шумова иссяк, он отпустил мою куртку, отдышался и, как бы подводя итог всему вышесказанному, пробурчал, глядя в покрытый лужами асфальт:
— Я, конечно, понимаю — вышибала из кабака, что с тебя возьмешь... Ну хоть какая-то интуиция должна быть! Ну что-то должно было в тебе шевельнуться, когда увидел ключ у него на шее!
— Никакого ключа я не видал. Я вообще старался на него не смотреть, — вяло оправдывался я. — Ему же в лицо выстрелили... И там вместо глаза такое было...
— Какие мы нежные! — фыркнул Шумов. — На шею посмотреть было боязно, а попасть «на счетчик» за двести пятьдесят штук тебе не боязно?
Я попытался представить двести пятьдесят тысяч долларов, но цифра эта оказалась настолько чуждой мне, настолько оторванной от моей реальной жизни, что у меня ничего не получилось. Я понял — да, я действительно не боюсь попасть «на счетчик» за двести пятьдесят штук. Как можно бояться того, чего не можешь представить?
Поймать такси на Пушкинской было проблематично даже днем, поэтому мы шлепали минут десять по лужам, прежде чем вышли к трамвайной линии. Дождь кончился, но порывы ветра все еще стряхивали с веток холодные капли, минут через пять ожидания трамвая я понял, что дрожу от холода. Шумов поднял воротник пальто, но, видимо, это не очень помогало, потому что вид у него был как у большого нахохлившегося воробья, обиженного злой осенней погодой.
— Значит, надо искать тело гражданина Мухина, — говорил Шумов, поглядывая в сторону возможного появления трамвая. — У которого на шее золотой ключик. А потом еще нужно будет искать дверцу, которая открывается этим ключиком. Тут все понятно. Непонятно, при чем тут Треугольный, он же Хруст. Непонятно, что это вообще за компания, откуда они узнали про ключ на мухинской шее... Есть какие-нибудь идеи? — Шумов вопросительно посмотрел на меня.
Идея у меня была все та же — поскорее свалить отсюда в какое-нибудь теплое место, принять граммов по пятьдесят коньяку и завалиться спать. Но вслух я ее не высказал — слишком уж это все было банально.
— С идеями у нас бедновато, — сделал вывод Шумов, налюбовавшись на мою синюю от холода физиономию. — У меня тоже по такой погоде как-то ничего больше не рождается...
— А что там с картиной? Ты пялился на нее, как будто это была «Джоконда». И приговаривал: «Интересно, интересно...»
— Неудачное сравнение, — Шумов стал постукивать ногой о ногу. — Если бы это была «Джоконда», я бы на нее и не взглянул. Чего я там не видел? Я вообще считаю, что это не портрет, а средневековый рекламный плакат стоматологического кабинета. А у Марины Мухиной картинка поинтереснее была... Господи, слава тебе! — Шумов всплеснул руками при виде дребезжащего синего вагончика с рогами. У меня сразу пропал интерес к живописи, я резво вскочил в трамвай вслед за Шумовым, протиснулся на заднюю площадку и облегченно вздохнул, когда вагон тронулся с места.
— Н-надо было рискнуть и поехать на мухинском «Форде», — сказал продрогший Шумов. — Если бы нарвались на ментов, то сказали бы, что едем сдавать найденную машину родной милиции. Зато не замерзли б-бы...
Я хотел высказать по этому поводу свои соображения, но тут дыхание у меня перехватило, а металлический поручень въехал мне в ребра, так что я мог только высунуть язык, вытаращить глаза и слушать призывный голос могучей кондукторши, только что двинувшей меня бедром:
— Кто еще тут необилеченный? Кто сейчас зашел? Вы, мужчина?
Ее рука в перчатке с обрезанными пальцами уперлась мне в живот, и мне ничего не оставалось, кроме как признаться, что я мужчина, что я вошел и пока не обилеченный.
— Оплачиваем проезд!
Это прозвучало как предложение о капитуляции. Я стал продвигать руку в сторону кармана с деньгами, но Шумов, которого, по счастью, бедро кондукторши не коснулось, подмигнул мне и сказал:
— Расслабься... Вот, — он тронул кондукторшу за плечо и показал ей свою красную книжечку. — У меня удостоверение. И у него тоже...
Если Шумов рассчитывал, что кондукторша испугается золоченых букв «Министерство внутренних дел», то он жестоко ошибся. Широкобедрая дама выхватила удостоверение из замерзших шумовских пальцев и сунула себе под нос.
Через тридцать секунд был вынесен вердикт:
— Ну и что вы мне тут показываете?! Негодное уже ваше удостоверение, у него срок действия в январе закончился!
Пассажирская масса ехидно захихикала, обсуждая разоблаченного лжемилиционера. Шумов немедленно выдернул книжечку у кондукторши и возмущенно пробасил:
— Это все в отделе кадров — насобирали идиотов, которые не могут печать вовремя поставить!
Он стал рыться в карманах пальто, видимо, стараясь найти более подходящую книжечку из своей богатой коллекции, но я решил все проще, протянув кондукторше горсть мелочи.
— Фокус не удался, — самокритично заметил Шумов, когда трамвай добрался до центра и сгрузил основную массу пассажиров. — Но это естественно, я же все это со старых времен хранил, а потом полтора года до них не дотрагивался...
— А вот интересно, — сказал я, — кондукторша заметила, что удостоверение просрочено. А Марина Мухина заметила? Она ведь тоже внимательно рассматривала твою книжку...
— Тебе интересно? — Шумова передернуло, как от удара током. — Если тебе интересно, то езжай обратно на Пушкинскую и спрашивай у нее... Ха! Если бы она заметила, она бы тоже сказала! И не стала бы с нами откровенничать о своем брате, а послала бы нас к чертовой бабушке!
— Да ладно тебе, успокойся, — я похлопал по плечу, и Шумов недовольно поморщился. — Лучше скажи, как ты вычислил, что она — сестра Мухина?
Сам вопрос подразумевал интеллектуальное превосходство Шумова надо мной, не сумевшим вычислить ничего. Поэтому прокол с удостоверением мог считаться сущей ерундой. Настроение Шумова постепенно поднялось, он снисходительно взглянул на меня и отчетливо произнес:
— Э-ле-мен-тарно. Я как увидел эти руины под номером сто сорок два, сразу подумал: по доброй воле сюда не попрешься с чемоданом алмазов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94