Шелби не стала терять времени: открыв свою сумку и достав коричневый конверт, она молча выложила на столик, рядом с тремя недопитыми стаканами виски, его содержимое.
С черно-белой фотографии смотрела на судью Коула девочка лет девяти-десяти.
Отец шумно вздохнул и медленно опустился на свое место. В этот миг Шелби заметила, что он снял обручальное кольцо. Только тонкий светлый след на загорелом пальце напоминал о символе верности, который судья Коул проносил больше тридцати лет. Зато на правой руке его сверкал бриллиант, которому позавидовали бы все голливудские женихи.
Шелби склонилась над столом.
– Это моя дочь, – произнесла она дрожащим голосом. – Твоя внучка.
– В самом деле, сходство есть, – после долгого молчания ответил судья. Лицо его оставалось непроницаемо.
– Не просто сходство, судья. Она как две капли воды похожа на меня в детстве. Вот это, – она указала на бумагу, лежащую рядом с фотографией, – ее свидетельство о рождении. А это – свидетельство о смерти. Видишь: Элизабет Жасмин Коул. Умерла через несколько минут после рождения. Причина – тяжелейший порок сердца. Так здесь написано. Ты принес мне эту весть. Ты сказал, что она не выжила. А пепел... прах, что я развеяла в холмах... господи, чей он?
Судья хотел заговорить, но Шелби затрясла головой, не желая больше выслушивать ложь.
– Нет, не надо! О боже... – Слезы мешали ей говорить, к горлу подступала тошнота. – Ты обманул меня, отец. Зачем?
– Я не...
– Хватит! Я по горло сыта враньем!
Шелби отступила на шаг, протянув руки перед собой, словно защищаясь. Она вся дрожала, лицо исказила гримаса гнева и скорби.
– Эти бумаги я получила вчера по почте. Кто их прислал – не знаю. Я вернулась, чтобы выяснить, что происходит. Где моя дочь? – прорычала она сквозь стиснутые до боли зубы. – Что ты с ней сделал, черт побери?
– Послушай, милая...
– Хватит! С меня довольно! Никаких больше «милых» и «родных», никаких «ласточек», «заинек» и «солнышек»! Может быть, вы не заметили, судья, но я выросла. Я больше не наивная девчонка, готовая довериться любому подлецу. И ни одному твоему слову я больше не верю. Я вернулась, чтобы забрать свою дочь!
– Твою – и чью еще? – Улыбка его исчезла без следа, и в голосе послышались знакомые жесткие нотки.
– Неважно.
Вот как? – Прищурив глаза за стеклами очков в круглой оправе, судья опустил взгляд на разбросанные перед ним бумаги. – Странно, правда? Тебе сообщают, что твой ребенок жив, в те же самые дни, когда из тюрьмы выходит Росс Маккаллум.
Что?!
У Шелби едва не подогнулись колени. Жар ярости сменился ледяным холодом страха. Росс Маккаллум – на свободе? Нет! Только не это!
– Так ты не знала? – Судья откинулся в кресле, вертя в руках трость и глядя на дочь поверх очков. – Да, он скоро выйдет. И, кстати... Нейв Смит все еще здесь.
Глупое сердце пропустило такт, но усилием воли Шелби сохранила внешнее спокойствие. С Нейвом Смитом покончено. Он для нее больше не существует. Так решено, и ничто не изменит ее решения.
– Да, – продолжал судья, поглаживая отполированную рукоятку трости, – получил в наследство клочок земли и пытается там хозяйствовать. Интересно, что с ним будет, когда Росс выйдет на свободу? Ведь у этих двоих старые счеты друг с другом. – Он задумчиво прикусил губу и нахмурился, словно в суде, когда выслушивал путаные показания свидетелей. – Кто-то тебя одурачил, девочка моя. Бросил наживку, чтобы заманить тебя в город, куда ты поклялась не возвращаться. Именно теперь, когда выходит Росс. Кто-то ведет грязную игру. – пробормотал он, словно обращаясь к самому себе. – Но не я.
И на сей раз Шелби ему поверила.
Она мчалась домой в праведном негодовании, полная решимости отыскать свое дитя. Это не изменилось. Но теперь Шелби чувствовала себя одураченной. Отец прав: кто-то ведет с ней грязную игру. Неведомый противник, преследующий собственные темные цели, поманил ее приманкой – и она шагнула прямиком в заботливо расставленные силки. Ну ладно же!
Шелби расправила плечи. Что ж, если так – она не сдастся без боя. Она вступит в игру и будет бороться, пока не вырвется из западни.
И не увезет из этого проклятого богом города свою дочь.
Глава 2
– Nina , неужели ты так и уйдешь? Ты же только что приехала!
Лидия едва поспевала за быстрым шагом Шелби. Годы посеребрили волосы экономки, ссутулили ее плечи, но не изменили характер: сколько Шелби ее помнила, Лидия никогда не сдавалась без боя.
– Подумай о судье! Ты нужна ему!
– Судье никто не нужен.
– Я думала, ты приехала погостить.
– Нет, по делу, – отрезала Шелби.
Она ни за что останется в этом доме! В роскошном мавзолее, где рассталась с жизнью мать. Где – под надзором сурового и властного отца – прошло ее собственное безрадостное детство. В доме, полном мрачных тайн и воспоминаний о темных делах. В доме, где днем и ночью шныряли безликие слуги судьи, не подозревая, что девочка с не по-детски серьезными глазами следит за ними из-за пальмы в холле или из-за кружевных штор уютной девичьей спаленки.
– Но, Шелби...
Голос Лидии дрогнул, и Шелби, замерев на пороге, обернулась. Обернулась, чтобы прочесть в темных глазах мексиканки непритворную печаль.
– Мне не хватало тебя, nina . С тех пор, как ты уехала, дом стал таким холодным, таким пустым...
По ледяной броне, сковавшей сердце Шелби, поползли первые трещины. С тех пор, как ушла из жизни Жасмин Коул, Лидия Васкес взяла заботу об осиротевшей девочке на себя. Она смазывала йодом разбитые коленки, на забавном англо-испанском жаргоне журила малышку за детские проказы, а лет семь-восемь спустя – закрывала глаза, когда Шелби брала ключи от отцовского «Понтиака». Растерянная и испуганная, Шелби пряталась от жестокого мира в объятиях Лидии; когда плакала – на необъятной груди мексиканки, в размеренном биении ее честного сердца находила успокоение. Лидия никогда не унижала ее, не высмеивала, не ругала за неудачи. У нее Шелби училась мужеству, искренности и прямому, открытому взгляду на мир.
Вот и теперь, обернувшись и положив руки на пухлые плечи Лидии, она ответила честно и прямо:
– Я не могу здесь оставаться.
– Не навсегда, милая, хотя бы на несколько дней! Ему... – мексиканка кивнула в сторону внутреннего дворика, – ему ты принесешь такую радость, такое утешение! Да и мне тоже. Porfavor . Хотя бы на несколько дней – на semana
– На неделю? – почти с ужасом повторила Шелби. – Нет, не могу!
– Почему нет? Кому это повредит? Твой отец только обрадуется, а я... Уж я тебя откормлю, худышка моя! –Она поджала губы; в уголках рта появились печальные морщинки. – С тех пор, как ты уехала, все переменилось. Он больше не... не... как ты его называла? Monstruo ?
Шелби невольно улыбнулась.
– Нет, Лидия. Не чудовище. Людоед.
– Si , si , людоед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
С черно-белой фотографии смотрела на судью Коула девочка лет девяти-десяти.
Отец шумно вздохнул и медленно опустился на свое место. В этот миг Шелби заметила, что он снял обручальное кольцо. Только тонкий светлый след на загорелом пальце напоминал о символе верности, который судья Коул проносил больше тридцати лет. Зато на правой руке его сверкал бриллиант, которому позавидовали бы все голливудские женихи.
Шелби склонилась над столом.
– Это моя дочь, – произнесла она дрожащим голосом. – Твоя внучка.
– В самом деле, сходство есть, – после долгого молчания ответил судья. Лицо его оставалось непроницаемо.
– Не просто сходство, судья. Она как две капли воды похожа на меня в детстве. Вот это, – она указала на бумагу, лежащую рядом с фотографией, – ее свидетельство о рождении. А это – свидетельство о смерти. Видишь: Элизабет Жасмин Коул. Умерла через несколько минут после рождения. Причина – тяжелейший порок сердца. Так здесь написано. Ты принес мне эту весть. Ты сказал, что она не выжила. А пепел... прах, что я развеяла в холмах... господи, чей он?
Судья хотел заговорить, но Шелби затрясла головой, не желая больше выслушивать ложь.
– Нет, не надо! О боже... – Слезы мешали ей говорить, к горлу подступала тошнота. – Ты обманул меня, отец. Зачем?
– Я не...
– Хватит! Я по горло сыта враньем!
Шелби отступила на шаг, протянув руки перед собой, словно защищаясь. Она вся дрожала, лицо исказила гримаса гнева и скорби.
– Эти бумаги я получила вчера по почте. Кто их прислал – не знаю. Я вернулась, чтобы выяснить, что происходит. Где моя дочь? – прорычала она сквозь стиснутые до боли зубы. – Что ты с ней сделал, черт побери?
– Послушай, милая...
– Хватит! С меня довольно! Никаких больше «милых» и «родных», никаких «ласточек», «заинек» и «солнышек»! Может быть, вы не заметили, судья, но я выросла. Я больше не наивная девчонка, готовая довериться любому подлецу. И ни одному твоему слову я больше не верю. Я вернулась, чтобы забрать свою дочь!
– Твою – и чью еще? – Улыбка его исчезла без следа, и в голосе послышались знакомые жесткие нотки.
– Неважно.
Вот как? – Прищурив глаза за стеклами очков в круглой оправе, судья опустил взгляд на разбросанные перед ним бумаги. – Странно, правда? Тебе сообщают, что твой ребенок жив, в те же самые дни, когда из тюрьмы выходит Росс Маккаллум.
Что?!
У Шелби едва не подогнулись колени. Жар ярости сменился ледяным холодом страха. Росс Маккаллум – на свободе? Нет! Только не это!
– Так ты не знала? – Судья откинулся в кресле, вертя в руках трость и глядя на дочь поверх очков. – Да, он скоро выйдет. И, кстати... Нейв Смит все еще здесь.
Глупое сердце пропустило такт, но усилием воли Шелби сохранила внешнее спокойствие. С Нейвом Смитом покончено. Он для нее больше не существует. Так решено, и ничто не изменит ее решения.
– Да, – продолжал судья, поглаживая отполированную рукоятку трости, – получил в наследство клочок земли и пытается там хозяйствовать. Интересно, что с ним будет, когда Росс выйдет на свободу? Ведь у этих двоих старые счеты друг с другом. – Он задумчиво прикусил губу и нахмурился, словно в суде, когда выслушивал путаные показания свидетелей. – Кто-то тебя одурачил, девочка моя. Бросил наживку, чтобы заманить тебя в город, куда ты поклялась не возвращаться. Именно теперь, когда выходит Росс. Кто-то ведет грязную игру. – пробормотал он, словно обращаясь к самому себе. – Но не я.
И на сей раз Шелби ему поверила.
Она мчалась домой в праведном негодовании, полная решимости отыскать свое дитя. Это не изменилось. Но теперь Шелби чувствовала себя одураченной. Отец прав: кто-то ведет с ней грязную игру. Неведомый противник, преследующий собственные темные цели, поманил ее приманкой – и она шагнула прямиком в заботливо расставленные силки. Ну ладно же!
Шелби расправила плечи. Что ж, если так – она не сдастся без боя. Она вступит в игру и будет бороться, пока не вырвется из западни.
И не увезет из этого проклятого богом города свою дочь.
Глава 2
– Nina , неужели ты так и уйдешь? Ты же только что приехала!
Лидия едва поспевала за быстрым шагом Шелби. Годы посеребрили волосы экономки, ссутулили ее плечи, но не изменили характер: сколько Шелби ее помнила, Лидия никогда не сдавалась без боя.
– Подумай о судье! Ты нужна ему!
– Судье никто не нужен.
– Я думала, ты приехала погостить.
– Нет, по делу, – отрезала Шелби.
Она ни за что останется в этом доме! В роскошном мавзолее, где рассталась с жизнью мать. Где – под надзором сурового и властного отца – прошло ее собственное безрадостное детство. В доме, полном мрачных тайн и воспоминаний о темных делах. В доме, где днем и ночью шныряли безликие слуги судьи, не подозревая, что девочка с не по-детски серьезными глазами следит за ними из-за пальмы в холле или из-за кружевных штор уютной девичьей спаленки.
– Но, Шелби...
Голос Лидии дрогнул, и Шелби, замерев на пороге, обернулась. Обернулась, чтобы прочесть в темных глазах мексиканки непритворную печаль.
– Мне не хватало тебя, nina . С тех пор, как ты уехала, дом стал таким холодным, таким пустым...
По ледяной броне, сковавшей сердце Шелби, поползли первые трещины. С тех пор, как ушла из жизни Жасмин Коул, Лидия Васкес взяла заботу об осиротевшей девочке на себя. Она смазывала йодом разбитые коленки, на забавном англо-испанском жаргоне журила малышку за детские проказы, а лет семь-восемь спустя – закрывала глаза, когда Шелби брала ключи от отцовского «Понтиака». Растерянная и испуганная, Шелби пряталась от жестокого мира в объятиях Лидии; когда плакала – на необъятной груди мексиканки, в размеренном биении ее честного сердца находила успокоение. Лидия никогда не унижала ее, не высмеивала, не ругала за неудачи. У нее Шелби училась мужеству, искренности и прямому, открытому взгляду на мир.
Вот и теперь, обернувшись и положив руки на пухлые плечи Лидии, она ответила честно и прямо:
– Я не могу здесь оставаться.
– Не навсегда, милая, хотя бы на несколько дней! Ему... – мексиканка кивнула в сторону внутреннего дворика, – ему ты принесешь такую радость, такое утешение! Да и мне тоже. Porfavor . Хотя бы на несколько дней – на semana
– На неделю? – почти с ужасом повторила Шелби. – Нет, не могу!
– Почему нет? Кому это повредит? Твой отец только обрадуется, а я... Уж я тебя откормлю, худышка моя! –Она поджала губы; в уголках рта появились печальные морщинки. – С тех пор, как ты уехала, все переменилось. Он больше не... не... как ты его называла? Monstruo ?
Шелби невольно улыбнулась.
– Нет, Лидия. Не чудовище. Людоед.
– Si , si , людоед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90