В общем, пернатые — розовые фламинго, белые и серые хохлатые цапли и морские бекасы — еще более разжигали у наших друзей аппетит. Но, увы, у них не было приспособлений для ловли птиц, которые, словно подозревая, что эти люди не в состоянии причинить им ни малейшего вреда, дразнили их, пролетая вблизи с неслыханной смелостью.
Совсем обессилев, бедолаги уже собирались было покуситься на крохотных голубых крабов, передвигавшихся боком на своих длинных ногах по мягкой тине, или на улиток, облепивших погруженные в воду корни прибрежных деревьев, как Жак, ударив себя рукой по лбу, воскликнул вдруг убежденно:
— Ну и глупцы же мы!
— Почему? Я думаю, когда живот сводит от голода, никто не откажется ни от подобных ракообразных, ни от этих моллюсков, — возразил Жюльен.
— Дело не в этом. Если не ошибаюсь, нас ожидает кое-что поаппетитнее голубых крабов или причудливых улиток.
— Хотелось бы верить, что ты не ошибаешься. Говори же скорее!
— Посмотри-ка, корма шхуны все больше и больше высовывается из воды.
— И впрямь, сейчас часы отлива, и вода, отступая, обнажает скалы. Но что общего между этим потерпевшим крушение судном и нашим завтраком, который так нам нужен?
— А то, что крейсер угомонился, выпустив пару снарядов, и мы теперь, вне сомнения, отыщем на шхуне печенье, кусок сала или обыкновенную банку консервов со сказочно вкусной фасолью.
— Ты прав! И где это была у меня голова? Воспользуемся же счастливым случаем!
Добраться до маленького судна, изуродованного ударом о скалы и артиллерийским снарядом, было для изголодавшихся путешественников делом нескольких минут.
Каким-то чудом мощный снаряд не воспламенил патронов, что моментально разнесли бы все вокруг. Однако разрушение, причиненное шхуне, было ужасным.
Предвидение Жака полностью оправдалось: среди веревочных обрывков, искромсанных досок, смятых тазов, раздавленных бочек, разбитых ящиков, искореженных ростров он обнаружил своим обострившимся от голода взглядом превосходный окорок, валявшийся в клетушке, служившей, очевидно, камбузом.
— Свинина! — воскликнул в умилении счастливчик, подпрыгнув от радости. — Превосходный пищевой продукт и к тому же завернутый в полотняную тряпку с печатями!
— Печенье! — не менее восторженно прокричал Жюльен, опуская руку на ящик с продовольствием.
— Вино! Настоящее вино! — изумился Жак, извлекая из груды черепков бутылку, оставшуюся каким-то образом целехонькой.
— Браво! — восхитился Жюльен. — И не столь уж важно, что печенье твердое как камень, а жесткий окорок, возможно, начинен трихинами…
— Попробуем же их!
— Попробуем! — словно эхо, отозвался Жак, поднимаясь из-под обломков полубака. — В трюме жарко, как в печке, здесь же, на палубе, под покровом этого обрывка паруса, не пропускающего солнце, совсем неплохо!
— Кстати, устроиться наверху мы должны были бы и из соображений предосторожности: отсюда можно наблюдать за окрестностью. Ведь кто знает, не пожелают ли вернуться назад владельцы шхуны.
— Ай! — подскочил вдруг Жак.
— Что случилось?
— Я вынужден опять повторить: «Ну и глупы же мы!» И добавить при этом: «И крайне неосторожны!»
— Почему?
— Как это «почему»? Прожорливость, с которой ты наполняешь свой желудок, лишила тебя на время способности размышлять, о чем свидетельствует твоя непредусмотрительность. У нас же нет больше оружия… даже карманного ножа, в силу чего мы вынуждены по очереди откусывать от этого окорока, словно звери…
— Согласен с тобою.
— Поскольку мы не знаем, что может случиться в следующее мгновение, я прерываю трапезу и спускаюсь в этот погреб, несомненно, именуемый морскими волками трюмом. Прихвачу пару ремингтоновских винтовок, как сказал пират-полковник, набью патронами карманы и, вернувшись за стол, но уже вооруженным до зубов, вновь возьмусь за завтрак.
Жак отсутствовал минут пять. Так как ящики от взрыва разбились, ему не пришлось их взламывать. Он выбрал два ружья и, удостоверившись в отличном действии механизма, взял их с собой.
— Вот и винтовки! — важно произнес он. — С патронами и штыками. Закусим только и сразу же сможем начать охоту за мерзавцами, устроившими нам такую прелестную ночь!
— Но прежде переберемся в шалаш.
— Вшалаш?
— Ну да, возле лепрозория.
— Понятно.
— Батлер с сообщником вернутся не раньше чем через двадцать четыре часа, чтобы принудить нас к капитуляции.
— Когда они объявятся, — а я в этом не сомневаюсь, — не имеет смысла вступать с ними в переговоры. Возьмем их сразу же на мушку — и конец!
— Итак, отправимся в путь! Решим, кто из нас в кого будет стрелять, и, как только представится возможность, откроем огонь.
— Без колебаний и без угрызений совести!
Опасаясь упустить великолепный и, вероятно, единственный случай отомстить или, точнее, осуществить акт справедливого возмездия, как говорил Жюльен, французы спешно покинули шхуну, унося с собой остатки окорока и пачек двадцать печенья.
Приблизившись к лепрозорию, друзья с содроганием посмотрели на это отвратительное заведение, чуть было не ставшее их могилой. Прокаженные, стоя полукругом перед брешью, проделанной в стене снарядом, осыпали бранью сторожа, угрожавшего им с другой стороны проема своим мушкетоном.
Справа путешественники узрели пышную растительность — гигантские злаковые, окаймлявшие тропинку, ведущую в деревню Бурро. Это место словно специально предназначалось для засады, и друзья, укрывшись от солнца в наскоро возведенном шалаше и время от времени отгоняя прикладами ружей рептилий, пытавшихся проникнуть в их убежище, были уверены, что никто, с какой бы стороны он ни направился в лепрозорий, не минует их незаметно.
Они находились на 3° северной широты, почти на экваторе. Неимоверный зной требовал от Жака и Жюльена недюжинных усилий, чтобы противиться охватывавшему их вследствие жары отупляющему оцепенению.
Наши герои просидели в засаде до вечера, но, к их величайшему удивлению, противник так и не появился. Между тем скаредность капитана Боба, — а других чувств у него не было, — еще более сильная, чем продемонстрированное Батлером острое желание мести, поддерживаемое лютой ненавистью, должна была бы неизбежно привести обоих преступников к лепрозорию. Тем более что морской волк рассчитывал взыскать со своих жертв, отчаявшихся от пребывания в этом злосчастном заведении, фантастически огромную сумму.
Понятно, что бандиты ничего не знали об освобождении французов, ибо в противном случае они не предоставили бы им возможность проникнуть на борт шхуны и обеспечить себя оружием и продуктами питания.
Но что же стряслось с янки со вчерашнего дня? Почему они так и не вернулись назад? И куда подевался их экипаж — восемь — десять матросов, которые могли бы охранять от разграбления шхуну?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169