– Попроси за меня графа… – покорно повторил Берришон.
– А сам почему не можешь?
– Нет, нет, нет! Он мне откажет!
– Значит, и мне откажет. Ну, хватит болтать! Садись лучше да помоги мне почистить лук.
Чтобы Берришон, будущий учитель фехтования, ученик Какардаса и Паспуаля, чистил лук?! Да ни за что! Он с негодованием бросил в угол протянутую бабушкой связку лука и гордо произнес:
– Тот, кто имеет честь держать в руках шпагу, не опускается до таких презренных занятий!
– Чего-чего? – закричала старуха. – А я, малыш, имею честь держать в руках метлу, и, если через пятнадцать минут ты мне все не перечистишь, я тебя так отделаю, что ты неделю сидеть не сможешь!
Это была не пустая угроза. Жан-Мари счел за лучшее смириться и вступить в переговоры:
– Ну хорошо, бабушка Франсуаза, только ты исполни мою просьбу, а то не начищу лука.
– Опять ты за свое? Ну, так о чем же мне попросить господина Лагардера?
Мальчишка набрался духа и выпалил:
– Чтобы он взял меня к себе на службу и позволил носить шпагу…
Жан-Мари совсем не был уверен, что не получит за эту речь подзатыльников. Франсуаза не стала его бить, однако немедленно вскипела:
– Это тебе-то шпагу, щенок ты этакий! Борода еще не пробивается, а туда же! Да что ты с ней делать-то будешь?
– То, что подобает благородному человеку! – заявил Берришон.
– Что ты сказал? Да ты и с вертелом в руках на улице появиться не посмеешь! Хочешь, чтоб тебя опять караул забрал? Что ж это такое, Господи Боже, ему еще и шпагу! Мне и то, внучек, шпага больше к лицу, чем тебе!
Кухарка так разъярилась, что схватила метлу, ткнула пресловутую связку лука в лицо Жану-Мари и приказала:
– Садись чистить – и посмей только пикнуть у меня!
И Берришон покорно принялся за дело. Все мечты о славе развеялись в кухонном чаду. Юноша сидел в уголке и лил горькие слезы, – к счастью, он мог сам себя уверять, что это от лука. А не послушайся он – и получил бы тумаков, весьма позорных для будущего фехтовального мастера…
Как вы понимаете, своим новым друзьям Жан-Мари не сказал ни слова, но все же набрался смелости обратиться с той же просьбой к Паспуалю. Нормандец засмеялся, потом задумался и сказал:
– Мысль твоя хороша, мальчик, но надо немного обождать. Сейчас не время – вот вырастут у тебя усы, тогда и поговорим.
Итак, Берришон и тут потерпел сокрушительное поражение. Но он не отчаялся. В голове сорванца созрел план решительных действий: он решил обратиться прямо к Авроре. «А если и она меня не поймет, – размышлял он, – так я и к самому графу пойду! Посмотрим, что больше к лицу Берришо-ну – вертел или шпага!»
К несчастью для него, Лагардер внезапно уехал в тот самый момент, когда мальчишка совсем уже собрался с ним поговорить. Все планы рухнули – и Берришону в те часы, когда он не брал уроки у достойных фехтмейстеров, оставалось только заниматься унизительной работой на кухне… Чтобы избежать ее, он вновь принялся бродить по Парижу. В руках у него была палка – и он то и дело пронзал ею незримых врагов…
И все же Жану-Мари Берришону было еще далеко до настоящего воина.
VII
СЛАДКИЙ МИНДАЛЬ
Едва Лагардер уехал следом за мадемуазель де Монпансье, как напротив дома его невесты появился здоровый детина в лохмотьях. Он являлся туда несколько раз на дню, прохаживался по улице, то и дело посматривая на дверь особняка и на его окна. Без предлога все это показалось бы слишком подозрительным – и он придумал себе предлог. Он носил на шее лоток и продавал миндаль.
Судя по отрепьям детины, торговля его шла плохо. Да и вообще было странно, что такой высокий и здоровый мужчина не выбрал себе другого, более подходящего занятия. Если бы его об этом спросили, он сказал бы, что тяжело ранен и сильно хромает. Впрочем, когда на него никто не смотрел, он не хромал вовсе.
Итак, все считали его бедным хромым калекой, но сам он отнюдь не жаловался на подорванное здоровье и очень весело выкрикивал во весь голос:
– А вот миндаль, сладкий миндаль! Кому поминдальничать?
С этим кличем он обходил весь квартал, а потом садился на свою излюбленную тумбу, где и сидел целыми часами, расхваливая свой товар только тогда, когда кто-нибудь к нему приближался. Словом – жалкий бедняк, которого ни в чем нельзя было заподозрить.
Так бы он и сидел на своей тумбе целую вечность, если бы Кокардас не заметил, что торговец слишком уж долго не сходит с места. Это обстоятельство показалось гасконцу достойным внимания.
– Вот что, лысенький ты мой! – сказал он Паспуалю. – Тут рядом полно других тумб, все они каменные, и все одной высоты. Правильно?
Амабля этот человек не интересовал нисколько.
– Я полагаю, – сказал он, – что раз он выбрал именно эту тумбу, значит, у него есть на то причина.
– Вот и надо будет, дружок, в следующий раз спросить у него, что это за причина такая!
Но, едва завидев гасконца, продавец миндаля тут же исчезал, отчего подозрения Кокардаса только крепли.
– Чем это моя физиономия ему так не нравится, дьявол меня раздери? Надо разобраться, что это за птица…
– Не знаю, мой благородный друг, – отвечал Паспуаль. Он в тот день сильно грустил: только что его с позором прогнала Мадлен Жиро, старая кормилица Авроры. – Не знаю, но он, должно быть, немолод: волосы у него седые… и он как-то странно хромает.
– Вот и пускай бы, голубь ты мой милый, хромал в другом месте!
– Он нас сторонится – это подозрительно.
– Еще бы не подозрительно! Недаром же он тут торчит целыми часами!
– Да, недаром… Но как за ним проследить, коли он исчезает, как только нас увидит? Вероятно, он нас знает.
– Ясное дело! Но может быть, он не знает Берришона? Вот малыш нам и поможет.
– Хорошая мысль!
– Дьявол меня раздери! Хорошо бы рассыпать ему его миндаль, да в придачу и поколотить!
Два приятеля позвали Жана-Мари. Мальчишке весьма польстило их доверие и желание дать ему столь ответственное поручение.
– Видишь ли, малыш, – пояснил ему гасконец, – или он просто так тут торчит, или он за нами шпионит, дьявол меня раздери!
– Но если его спросить, – простодушно заметил Берришон, – он ведь правды не скажет.
– Умница ты моя! Вот это рассуждение так рассуждение, ничего не скажешь!
– Так ведь я еще не кончил…
– Что ж, договаривай, – сказал Паспуаль. – Только имей в виду: будь похитрей да поосторожней. Он детина здоровый и, должно быть, сильный.
Не будь Берришон полным невеждой, он мог бы возразить, что Давид некогда победил Голиафа. Впрочем, его все равно бы никто не понял: гасконец об этой истории и слыхом не слыхивал, а нормандец что-то когда-то слышал, но давно забыл.
Жан-Мари приосанился и сказал:
– Будь у меня шпага, как у вас, я бы десятерых таких побил!
– Нет, малыш, драться с ним не надо. Ты только подгляди, что он там делает на своей тумбе, и скажи нам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80