Мучительное напряжение разрядилось, ей полегчало… Девушка осторожно приподняла голову Паспуаля, чтобы ему было легче дышать.
– Боже правый! – воскликнула она, вглядевшись в лицо бретера. – Что они с ним сотворили! Все в грязи, все в крови – и лицо, и грудь! А как промок, а как простыл! Если он выживет после этого, значит, ему сам черт не страшен!
Несчастный Амабль и не подозревал, что в этот миг прекрасная дама нежно смотрит ему в лицо, ловит малейшее его дыхание… Когда Матюрина приподняла Паспуаля, он лишь слабо застонал, но не пошевелился и не приоткрыл глаз. Девушка отерла с лица страдальца кровь и нечистоты, бережно уложила его голову к себе на колени, как на подушку, и нежно заговорила, словно мать с ребенком:
– Просыпайтесь, просыпайтесь, господин Паспуаль! Проснитесь, скажите, что у вас болит, куда вас ранили! Откройте глаза, поговорите со мной. Я ваш друг – я Матюрина из харчевни…
Амабль вздохнул, но больше не смог издать ни звука. В нем словно поломались все пружины. Голова его, как оторванная, болталась из стороны в сторону. Кто бы сказал Паспуалю еще час назад, что его будет целовать девушка, а он и не шелохнется! Но вот – случилось так.
Поцелуями нормандка пыталась вернуть земляка к жизни, пыталась воскресить его своим дыханием… Прежде она отвергала напрочь мысли о любовных ласках, ныне же прикладывала все свои силы, чтобы оживить несчастного, которого видела дважды в жизни, который и сам еле успел поглядеть на нее. Трогательное зрелище!
Женщины делятся на две категории: в одних живет зверь, в других – сестра милосердия. Матюрина принадлежала ко второй категории. Без видимой цели, не столько из любви – она ведь еще не сознавалась себе в своих чувствах, – сколько из безотчетного сострадания она все готова была преодолеть, лишь бы помочь несчастному.
Увы! Как ни старалась девушка вдохнуть в раненого жизнь – ничего не помогало. Она горько сожалела, что не принесла с собой какого-нибудь подкрепительного снадобья. Так или иначе, было невозможно и бессмысленно сидеть вот так рядом с раненым, не оказывая ему никакой помощи.
Деревенские жители умеют определять час ночи по цвету небес. Нормандка видела: светать начнет только через час, не раньше. Она опасалась, что утренняя прохлада повредит насквозь промокшему и продрогшему человеку. Боялась она и другого: как бы Жандри с дружками до рассвета не вернулся – убедиться, что жертвы не выбрались из канавы, что с назойливыми мастерами фехтования покончено навсегда…
Очнувшись от этих мыслей, нормандка завидела вдалеке свет факелов. Какие-то люди с огнем направлялись от города к Монмартрской канаве.
Матюрина, конечно, помнила, что бандиты шли в другую сторону, но почему бы им не пройти кружным путем и не кликнуть для отвода глаз городскую стражу? На что только не способны эти столичные жулики, которые всегда берут хитростью, ложью и подлостью…
Люди с факелами были еще далеко. Нормандка не могла разобрать, сколько их, тем более – узнать среди них Кокардаса. Что это – помощь, пришедшая как нельзя более кстати (фонарь Матюрины как раз стал гаснуть)? А может – шайка разбойников?
На всякий случай Матюрина решила оттащить Паспуаля подальше. Ей было очень жаль, что она не может выручить из беды и Кокардаса – друга несчастного Паспуаля; ну да ничего не поделаешь. За двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь. Матюрине хватило здравого смысла понять это. Она только подумала: «Придется мне самой поискать, где его спрятать хоть до утра. Сам-то он, бедняжка, ни рукой, ни ногой шевельнуть не может».
Сделать это было нелегко, тем более что и размышлять долго не приходилось – люди с факелами подходили все ближе и ближе. Не будь Матюрина так сильна, она бы не справилась со своей задачей.
Нормандка засунула пистолет за корсаж, фонарь кое-как прицепила к поясу, а потом взвалила Паспуаля на плечи. Поднимать бесчувственное тело было трудно, к тому же одежда раненого отяжелела от воды и налипшей грязи. Но опасность удесятеряла силы девушки из Ко.
Она подняла-таки своего земляка и с трудом потащила вдоль берега. Мест этих она не знала, но на берегу наверняка найдется дом, где можно попросить приюта. Подчас Матюрина шаталась и падала под тяжкой ношей, но каждый раз находила в себе силы подняться и идти скорей вперед, не оглядываясь, чтобы ее не заметили.
Когда Кокардас с солдатами добрался до моста, Матюрина отошла шагов на пятьсот – шестьсот. Фонарь ее погас. Никто не только не заметил ее, но даже не заподозрил, что Паспуаль только что был здесь.
XV
НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ
Когда у самой земли заклубился легкий туман, окутавший слоем ваты корни деревьев и фундаменты зданий, а очертания окружающих предметов, наоборот, проступили в свете восходящего солнца, Матюрина вздохнула с облегчением. До самого рассвета она шла и шла, сама не зная куда, и теперь не представляла себе, где находится. Но с рассветом опасность в любом случае миновала. Еще больше обрадовалась девушка, когда увидала ветхий домик. Там наверняка можно было оставить раненого и пойти за помощью.
Из последних сил Матюрина добралась до двери. Она стучалась долго, но никто не открывал, словно никого в домике и не было. Девушка еще сильнее руками и ногами заколотила в трухлявую дверь. Минут через пять окошко в домике чуть-чуть приоткрылось, и в нем показалось лицо сморщенной старушки.
В те времена вообще считалось благоразумным всегда быть настороже и незнакомым дверь не открывать. Тем более приходилось соблюдать осторожность в окрестностях Лагранж-Бательер.
– Чего тебе? – недружелюбно спросила старуха.
– Откройте, – жалобно попросила Матюрина. – Я раненого несу…
– Опять бандит какой-нибудь! Тащи-ка ты его в больницу, красавица моя. Оно, конечно, далековато, да если бы я всякого принимала, кого в этих местах проткнут шпагой, мне бы самой пришлось больницу открывать. Ступай своей дорогой! Не нужны мне такие подарочки.
Перед такой насмешливой и суровой отповедью другая на месте Матюрины сдалась бы. Но Матюрина ведь просила не за себя… Она с мольбой сложила руки:
– Сделайте милость…
Как ни странно, старуха не захлопнула окна – только проворчала:
– Иди, иди, ты тут не первая… Только как это он попал к тебе на спину? Обычно они сами до меня доползают.
– Я все вам расскажу, бабушка, только откройте! И не бойтесь – я за все заплачу…
У старухи разгорелись глаза:
– Так у тебя и деньги есть? Ну, тогда дело другое. Только деньги вперед! Я чужим не доверяю.
У Матюрины в самом деле были деньги – надо сказать, отнюдь не от хозяйкиных щедрот. Подстилка обыкновенно платила своим служанкам не столько монетами, сколько колотушками.
Но, покидая навсегда «Клоповник», нормандка подумала так:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Боже правый! – воскликнула она, вглядевшись в лицо бретера. – Что они с ним сотворили! Все в грязи, все в крови – и лицо, и грудь! А как промок, а как простыл! Если он выживет после этого, значит, ему сам черт не страшен!
Несчастный Амабль и не подозревал, что в этот миг прекрасная дама нежно смотрит ему в лицо, ловит малейшее его дыхание… Когда Матюрина приподняла Паспуаля, он лишь слабо застонал, но не пошевелился и не приоткрыл глаз. Девушка отерла с лица страдальца кровь и нечистоты, бережно уложила его голову к себе на колени, как на подушку, и нежно заговорила, словно мать с ребенком:
– Просыпайтесь, просыпайтесь, господин Паспуаль! Проснитесь, скажите, что у вас болит, куда вас ранили! Откройте глаза, поговорите со мной. Я ваш друг – я Матюрина из харчевни…
Амабль вздохнул, но больше не смог издать ни звука. В нем словно поломались все пружины. Голова его, как оторванная, болталась из стороны в сторону. Кто бы сказал Паспуалю еще час назад, что его будет целовать девушка, а он и не шелохнется! Но вот – случилось так.
Поцелуями нормандка пыталась вернуть земляка к жизни, пыталась воскресить его своим дыханием… Прежде она отвергала напрочь мысли о любовных ласках, ныне же прикладывала все свои силы, чтобы оживить несчастного, которого видела дважды в жизни, который и сам еле успел поглядеть на нее. Трогательное зрелище!
Женщины делятся на две категории: в одних живет зверь, в других – сестра милосердия. Матюрина принадлежала ко второй категории. Без видимой цели, не столько из любви – она ведь еще не сознавалась себе в своих чувствах, – сколько из безотчетного сострадания она все готова была преодолеть, лишь бы помочь несчастному.
Увы! Как ни старалась девушка вдохнуть в раненого жизнь – ничего не помогало. Она горько сожалела, что не принесла с собой какого-нибудь подкрепительного снадобья. Так или иначе, было невозможно и бессмысленно сидеть вот так рядом с раненым, не оказывая ему никакой помощи.
Деревенские жители умеют определять час ночи по цвету небес. Нормандка видела: светать начнет только через час, не раньше. Она опасалась, что утренняя прохлада повредит насквозь промокшему и продрогшему человеку. Боялась она и другого: как бы Жандри с дружками до рассвета не вернулся – убедиться, что жертвы не выбрались из канавы, что с назойливыми мастерами фехтования покончено навсегда…
Очнувшись от этих мыслей, нормандка завидела вдалеке свет факелов. Какие-то люди с огнем направлялись от города к Монмартрской канаве.
Матюрина, конечно, помнила, что бандиты шли в другую сторону, но почему бы им не пройти кружным путем и не кликнуть для отвода глаз городскую стражу? На что только не способны эти столичные жулики, которые всегда берут хитростью, ложью и подлостью…
Люди с факелами были еще далеко. Нормандка не могла разобрать, сколько их, тем более – узнать среди них Кокардаса. Что это – помощь, пришедшая как нельзя более кстати (фонарь Матюрины как раз стал гаснуть)? А может – шайка разбойников?
На всякий случай Матюрина решила оттащить Паспуаля подальше. Ей было очень жаль, что она не может выручить из беды и Кокардаса – друга несчастного Паспуаля; ну да ничего не поделаешь. За двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь. Матюрине хватило здравого смысла понять это. Она только подумала: «Придется мне самой поискать, где его спрятать хоть до утра. Сам-то он, бедняжка, ни рукой, ни ногой шевельнуть не может».
Сделать это было нелегко, тем более что и размышлять долго не приходилось – люди с факелами подходили все ближе и ближе. Не будь Матюрина так сильна, она бы не справилась со своей задачей.
Нормандка засунула пистолет за корсаж, фонарь кое-как прицепила к поясу, а потом взвалила Паспуаля на плечи. Поднимать бесчувственное тело было трудно, к тому же одежда раненого отяжелела от воды и налипшей грязи. Но опасность удесятеряла силы девушки из Ко.
Она подняла-таки своего земляка и с трудом потащила вдоль берега. Мест этих она не знала, но на берегу наверняка найдется дом, где можно попросить приюта. Подчас Матюрина шаталась и падала под тяжкой ношей, но каждый раз находила в себе силы подняться и идти скорей вперед, не оглядываясь, чтобы ее не заметили.
Когда Кокардас с солдатами добрался до моста, Матюрина отошла шагов на пятьсот – шестьсот. Фонарь ее погас. Никто не только не заметил ее, но даже не заподозрил, что Паспуаль только что был здесь.
XV
НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ
Когда у самой земли заклубился легкий туман, окутавший слоем ваты корни деревьев и фундаменты зданий, а очертания окружающих предметов, наоборот, проступили в свете восходящего солнца, Матюрина вздохнула с облегчением. До самого рассвета она шла и шла, сама не зная куда, и теперь не представляла себе, где находится. Но с рассветом опасность в любом случае миновала. Еще больше обрадовалась девушка, когда увидала ветхий домик. Там наверняка можно было оставить раненого и пойти за помощью.
Из последних сил Матюрина добралась до двери. Она стучалась долго, но никто не открывал, словно никого в домике и не было. Девушка еще сильнее руками и ногами заколотила в трухлявую дверь. Минут через пять окошко в домике чуть-чуть приоткрылось, и в нем показалось лицо сморщенной старушки.
В те времена вообще считалось благоразумным всегда быть настороже и незнакомым дверь не открывать. Тем более приходилось соблюдать осторожность в окрестностях Лагранж-Бательер.
– Чего тебе? – недружелюбно спросила старуха.
– Откройте, – жалобно попросила Матюрина. – Я раненого несу…
– Опять бандит какой-нибудь! Тащи-ка ты его в больницу, красавица моя. Оно, конечно, далековато, да если бы я всякого принимала, кого в этих местах проткнут шпагой, мне бы самой пришлось больницу открывать. Ступай своей дорогой! Не нужны мне такие подарочки.
Перед такой насмешливой и суровой отповедью другая на месте Матюрины сдалась бы. Но Матюрина ведь просила не за себя… Она с мольбой сложила руки:
– Сделайте милость…
Как ни странно, старуха не захлопнула окна – только проворчала:
– Иди, иди, ты тут не первая… Только как это он попал к тебе на спину? Обычно они сами до меня доползают.
– Я все вам расскажу, бабушка, только откройте! И не бойтесь – я за все заплачу…
У старухи разгорелись глаза:
– Так у тебя и деньги есть? Ну, тогда дело другое. Только деньги вперед! Я чужим не доверяю.
У Матюрины в самом деле были деньги – надо сказать, отнюдь не от хозяйкиных щедрот. Подстилка обыкновенно платила своим служанкам не столько монетами, сколько колотушками.
Но, покидая навсегда «Клоповник», нормандка подумала так:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80