Эту работу все терпеть не могли, и Уолли, относившийся ко мне еще более холодно со времени позорного проигрыша Спаркинг Плага (хотя он не зашел настолько далеко, чтобы прямо обвинить меня в его организации), с трудом сдерживал неприязнь, сообщая мне о том, что настала моя очередь ее делать.
По крайней мере, подумал я, разложив после обеда пять попон и основательно полив их водой, у меня есть часа два, чтобы спокойно поразмышлять в одиночестве. Но, как это часто случается, я ошибался.
В три часа, когда лошади дремали, а конюхи либо следовали их примеру, либо отправились в Хэрроугейт тратить только что полученное жалованье, когда в конюшне наступил час сиесты и только я со своей щеткой проявлял некоторую активность, в ворота вошла Пэтти Тэррен, пересекла бетонную площадку и остановилась в нескольких футах от меня.
На ней было прямое платье из мягкого зеленого твида с рядом серебряных пуговиц от горла до подола. Чистые блестящие каштановые волосы, поднятые со лба широкой зеленой лентой, спускались на плечи, и вся она, со своими пушистыми ресницами и розовым ртом, была самым соблазнительным поводом отвлечься от работы, о котором только может мечтать замотанный конюх.
- Привет, Дэнни, малыш, - сказала она.
- Добрый день, мисс.
- Я увидела тебя из окна.
Я в удивлении оглянулся - мне казалось, что дом Октобера был полностью скрыт деревьями. Но край каменной стены и окно и в самом деле виднелись в просвете между голыми ветками. Правда, это было далеко, и если Пэтти узнала меня с такого расстояния, она, должно быть, смотрела в бинокль.
- У тебя был такой одинокий вид, что я решила прийти и поговорить с тобой.
- Благодарю вас, мисс.
- Между прочим, - сказала она, опуская ресницы, - все остальные приедут только вечером, поэтому мне было совершенно нечего делать и я ужасно скучала. Вот я и решила прийти сюда.
- Понятно.
Я оперся на щетку, разглядывая ее очаровательное лицо и думая, что выражение глаз у нее слишком взрослое для ее лет.
- Тебе не кажется, что здесь слишком холодно? Мне надо тебе что-то сказать… может, войдем вон туда?
Не дожидаясь ответа, она направилась к двери сарая с сеном и вошла внутрь. Я пошел за ней, по дороге прислонив щеку к дверному косяку.
- Да, мисс? - сказал я.
В сарае стоял полумрак. Но оказалось, что ее основной целью было вовсе не поговорить со мной. Обняв меня за шею, она подставила губы для поцелуя. Я наклонил голову и поцеловал ее. Дочь Октобера была явно не девочкой в таких делах - целуясь, она умело пользовалась языком и зубами, а ее живот ритмичными движениями прижимался к моему. От нее пахло душистым мылом, и этот запах был более невинным, чем ее поведение.
- Так… совсем неплохо, - хихикнула она, отодвинувшись от меня и направляясь к груде сена, наполовину заполнявшей сарай.
- Сюда, - бросила она через плечо и забралась на плоскую вершину сеновала. Я медленно последовал за ней. Сидя на куче сена, я посмотрел вниз, на щетку, ведро и попону, на которые через открытую дверь падало солнце. Когда Филип был маленьким, он обожал играть на сеновале… Вот уж подходящий момент вспомнить о семье!
Пэтти лежала на спине в трех футах от меня. Ее широко раскрытые глаза блестели, рот изогнулся в странной улыбке. Глядя мне прямо в глаза, она медленно расстегнула серебряные пуговицы сверху вниз, намного ниже талии. Потом сделала легкое движение, и края платья разошлись. Под ним абсолютно ничего не было.
Я посмотрел на ее тело, перламутрово-розовое, стройное и очень соблазнительное. По нему пробежала дрожь предвкушения. Я снова перевел взгляд на ее лицо. Глаза были огромными и темными, а улыбка вдруг показалась мне жадной и порочной. И тут я увидел себя таким, каким должен был казаться ей, каким сам показался себе в зеркале в лондонском доме Октобера - наглым конюхом, чье лицо говорило о лживости и близком знакомстве с грязной стороной жизни. Тогда я понял ее улыбку.
Я повернулся к ней спиной и почувствовал, как меня затопила волна ярости.
- Застегните платье, - сказал я.
- Почему? Ты что же, все-таки импотент, малыш Дэнни?
- Застегнитесь, - повторил я. - Кончен бал.
Я соскользнул с сена и не оглядываясь пошел прочь. Схватив щетку и тихо ругаясь, я дал выход злости на самого себя, накинувшись на попону и скребя ее до ломоты в руках. Спустя немного времени я увидел, как она в застегнутом зеленом платье вышла из сарая, огляделась по сторонам и направилась к большой грязной луже у края бетонной площадки. Хорошенько вымазав в ней туфли, она, как обиженный ребенок, подошла к только что вычесанной мной попоне и тщательно вытерла об нее грязные ноги. Потом посмотрела на меня без всякого выражения.
- Ты еще пожалеешь, Дэнни, малыш, - просто сказала она и неторопливо удалилась. Ее каштановые волосы слегка покачивались над зеленым твидовым платьем.
Я снова почистил попону. Зачем я поцеловал ее? Зачем после этого поцелуя, когда мне все уже стало ясно, я все-таки полез за ней на это сено? Почему я такой тупой, похотливый идиот? Меня охватило бесполезное отчаяние. Не обязательно принимать приглашение на обед, даже если тебе понравился аперитив. Но уж если принял приглашение, нельзя так грубо отвергать то, что предлагают. Она имеет полное право сердиться.
А у меня есть все основания чувствовать себя кретином. Девять лет я был отцом двум девочкам, одна из которых была почти ровесницей Пэтти. Когда они были маленькими, я учил их отказываться от предложений подвезти на машине, а когда подросли, предостерегал от более хитрых ловушек. И вот я оказался по другую сторону баррикады.
Я испытывал жестокое чувство вины перед Октобером, ведь бессмысленно было бы отрицать, что я намеревался сделать то, чего хотела от меня Пэтти.
Глава 7
На следующее утро на моей лошади каталась Элинор, Пэтти же, видимо, предложившая сестре обмен, демонстративно не смотрела в мою сторону.
Элинор, чьи серебристые волосы были защищены от ветра темным шарфом, теплой улыбкой поблагодарила меня и уехала во главе цепочки вместе с сестрой. Однако, вернувшись с тренировки, она завела лошадь в стойло и сделала половину моей работы, пока я занимался Спаркинг Плагом. Я не знал, что она делает, пока не вошел в конюшню, и был страшно удивлен, так как привык, что Пэтти запирает лошадь в стойле нерасседланной и грязной.
- Сходите за сеном и водой, - сказала она, - а я уж закончу ее чистить, раз начала.
Я унес седло и упряжь и вернулся с водой и сеном. Элинор закончила расчесывать лошади гриву, а я накрыл ее попоной и застегнул ремень под брюхом. Элинор подождала, пока я набросал на пол сена, чтобы сделать удобную подстилку, и запер дверь.
- Спасибо, - сказал я. - Большое вам спасибо.
Она слегка улыбнулась.
- Мне это доставляет удовольствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
По крайней мере, подумал я, разложив после обеда пять попон и основательно полив их водой, у меня есть часа два, чтобы спокойно поразмышлять в одиночестве. Но, как это часто случается, я ошибался.
В три часа, когда лошади дремали, а конюхи либо следовали их примеру, либо отправились в Хэрроугейт тратить только что полученное жалованье, когда в конюшне наступил час сиесты и только я со своей щеткой проявлял некоторую активность, в ворота вошла Пэтти Тэррен, пересекла бетонную площадку и остановилась в нескольких футах от меня.
На ней было прямое платье из мягкого зеленого твида с рядом серебряных пуговиц от горла до подола. Чистые блестящие каштановые волосы, поднятые со лба широкой зеленой лентой, спускались на плечи, и вся она, со своими пушистыми ресницами и розовым ртом, была самым соблазнительным поводом отвлечься от работы, о котором только может мечтать замотанный конюх.
- Привет, Дэнни, малыш, - сказала она.
- Добрый день, мисс.
- Я увидела тебя из окна.
Я в удивлении оглянулся - мне казалось, что дом Октобера был полностью скрыт деревьями. Но край каменной стены и окно и в самом деле виднелись в просвете между голыми ветками. Правда, это было далеко, и если Пэтти узнала меня с такого расстояния, она, должно быть, смотрела в бинокль.
- У тебя был такой одинокий вид, что я решила прийти и поговорить с тобой.
- Благодарю вас, мисс.
- Между прочим, - сказала она, опуская ресницы, - все остальные приедут только вечером, поэтому мне было совершенно нечего делать и я ужасно скучала. Вот я и решила прийти сюда.
- Понятно.
Я оперся на щетку, разглядывая ее очаровательное лицо и думая, что выражение глаз у нее слишком взрослое для ее лет.
- Тебе не кажется, что здесь слишком холодно? Мне надо тебе что-то сказать… может, войдем вон туда?
Не дожидаясь ответа, она направилась к двери сарая с сеном и вошла внутрь. Я пошел за ней, по дороге прислонив щеку к дверному косяку.
- Да, мисс? - сказал я.
В сарае стоял полумрак. Но оказалось, что ее основной целью было вовсе не поговорить со мной. Обняв меня за шею, она подставила губы для поцелуя. Я наклонил голову и поцеловал ее. Дочь Октобера была явно не девочкой в таких делах - целуясь, она умело пользовалась языком и зубами, а ее живот ритмичными движениями прижимался к моему. От нее пахло душистым мылом, и этот запах был более невинным, чем ее поведение.
- Так… совсем неплохо, - хихикнула она, отодвинувшись от меня и направляясь к груде сена, наполовину заполнявшей сарай.
- Сюда, - бросила она через плечо и забралась на плоскую вершину сеновала. Я медленно последовал за ней. Сидя на куче сена, я посмотрел вниз, на щетку, ведро и попону, на которые через открытую дверь падало солнце. Когда Филип был маленьким, он обожал играть на сеновале… Вот уж подходящий момент вспомнить о семье!
Пэтти лежала на спине в трех футах от меня. Ее широко раскрытые глаза блестели, рот изогнулся в странной улыбке. Глядя мне прямо в глаза, она медленно расстегнула серебряные пуговицы сверху вниз, намного ниже талии. Потом сделала легкое движение, и края платья разошлись. Под ним абсолютно ничего не было.
Я посмотрел на ее тело, перламутрово-розовое, стройное и очень соблазнительное. По нему пробежала дрожь предвкушения. Я снова перевел взгляд на ее лицо. Глаза были огромными и темными, а улыбка вдруг показалась мне жадной и порочной. И тут я увидел себя таким, каким должен был казаться ей, каким сам показался себе в зеркале в лондонском доме Октобера - наглым конюхом, чье лицо говорило о лживости и близком знакомстве с грязной стороной жизни. Тогда я понял ее улыбку.
Я повернулся к ней спиной и почувствовал, как меня затопила волна ярости.
- Застегните платье, - сказал я.
- Почему? Ты что же, все-таки импотент, малыш Дэнни?
- Застегнитесь, - повторил я. - Кончен бал.
Я соскользнул с сена и не оглядываясь пошел прочь. Схватив щетку и тихо ругаясь, я дал выход злости на самого себя, накинувшись на попону и скребя ее до ломоты в руках. Спустя немного времени я увидел, как она в застегнутом зеленом платье вышла из сарая, огляделась по сторонам и направилась к большой грязной луже у края бетонной площадки. Хорошенько вымазав в ней туфли, она, как обиженный ребенок, подошла к только что вычесанной мной попоне и тщательно вытерла об нее грязные ноги. Потом посмотрела на меня без всякого выражения.
- Ты еще пожалеешь, Дэнни, малыш, - просто сказала она и неторопливо удалилась. Ее каштановые волосы слегка покачивались над зеленым твидовым платьем.
Я снова почистил попону. Зачем я поцеловал ее? Зачем после этого поцелуя, когда мне все уже стало ясно, я все-таки полез за ней на это сено? Почему я такой тупой, похотливый идиот? Меня охватило бесполезное отчаяние. Не обязательно принимать приглашение на обед, даже если тебе понравился аперитив. Но уж если принял приглашение, нельзя так грубо отвергать то, что предлагают. Она имеет полное право сердиться.
А у меня есть все основания чувствовать себя кретином. Девять лет я был отцом двум девочкам, одна из которых была почти ровесницей Пэтти. Когда они были маленькими, я учил их отказываться от предложений подвезти на машине, а когда подросли, предостерегал от более хитрых ловушек. И вот я оказался по другую сторону баррикады.
Я испытывал жестокое чувство вины перед Октобером, ведь бессмысленно было бы отрицать, что я намеревался сделать то, чего хотела от меня Пэтти.
Глава 7
На следующее утро на моей лошади каталась Элинор, Пэтти же, видимо, предложившая сестре обмен, демонстративно не смотрела в мою сторону.
Элинор, чьи серебристые волосы были защищены от ветра темным шарфом, теплой улыбкой поблагодарила меня и уехала во главе цепочки вместе с сестрой. Однако, вернувшись с тренировки, она завела лошадь в стойло и сделала половину моей работы, пока я занимался Спаркинг Плагом. Я не знал, что она делает, пока не вошел в конюшню, и был страшно удивлен, так как привык, что Пэтти запирает лошадь в стойле нерасседланной и грязной.
- Сходите за сеном и водой, - сказала она, - а я уж закончу ее чистить, раз начала.
Я унес седло и упряжь и вернулся с водой и сеном. Элинор закончила расчесывать лошади гриву, а я накрыл ее попоной и застегнул ремень под брюхом. Элинор подождала, пока я набросал на пол сена, чтобы сделать удобную подстилку, и запер дверь.
- Спасибо, - сказал я. - Большое вам спасибо.
Она слегка улыбнулась.
- Мне это доставляет удовольствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69