Она сама не понимала, как могла жить вот так, день за днем, и не сойти с ума. Теперь она редко ужинала в зале, потому что стоило ей появиться, как все замолкали. Женевьева оставалась ее единственным другом… а Меррик — единственной надеждой.
Он хотел и с нетерпением ждал появления ребенка — в этом она больше не сомневалась. Но для него она по-прежнему была собственностью, добычей, горько размышляла о своей участи Алана. Да, теперь он был заботлив, добр — потому что хотел заполучить ребенка! Но никогда он не говорил, что любит… никогда… даже в пылу ослепительной страсти, бушевавшей между ними ночами.
А молодая саксонка отчаянно хотела услышать эти самые слова — о любви. Только тогда она могла бы не сомневаться в том, что сердце подсказывало ей давным-давно.
Нет… нет! Она сама его любить не смела. Нет! Она не любила Меррика! Потому что… потому что никогда не должна была забывать: он воин до мозга костей. Он потребует, чтобы она сдалась на милость победителя, отдав ему свое сердце…
А на самом деле это уже произошло.
Алана часто ходила на берег моря. С лесом осталось связано слишком много воспоминаний: хороших — об Обри, дурных — обо всем прочем.
Отчаяние тяжело давило на сердце. Быть может, виной тому были эти ужасные умерщвления животных, но будущее представало перед Аланой во все более мрачном свете.
Повзрослев, Алана часто размышляла, почему ее мать предпочла остаться в Бринвальде — в тени жены Кервейна. Да, ее мать любила отца, но ведь эта горькая и мучительная любовь приносила лишь одни страдания им всем, никого не исцеляя.
И теперь она сама тоже должна родить дитя лорда Бринвальда — человека, который не был ей мужем… и никогда не будет ее мужем. Отец не женился на крестьянке. И Меррик не женится.
Алана часто тешила себя, цепляясь за слабый лучик надежды, что когда-нибудь лорд полюбит ее так сильно, что женится, но в тот день, когда она пошла на берег моря, надежды не было. Она боялась повторить судьбу своей матери, но слепо повиновалась року, смирившись с будущим, а оно сулило одни лишь страдания.
Алана думала о своем ребенке, который порой сильно бился у нее в животе. Будут ли у него такие же волосы, как у его отца, — чернее воронова крыла. Или он родится с волосами бледно-золотистыми, как лунный свет? Она часто вспоминала слова Обри — его предсказание, что родит Меррику сына. Алана молилась, чтобы Обри оказался прав. Старик говорил с такой уверенностью! И она даже привыкла думать о ребенке как о мальчике.
Сердце горестно сжалось. Невыносимо было предполагать, что Меррик однажды возьмет к себе в постель другую женщину. Мысли блуждали, и бежать от грустных раздумий было невозможно.
Что случится, когда он женится? А ведь это когда-нибудь случится! Что тогда? Как же будет жить она? Ведь остаться рядом с ним не сможет.
И как же ребенок? О ее сыне Меррик будет заботиться не больше, чем о ней самой. Алане не хотелось бы, чтоб ее ребенок испытал то, что пришлось пережить ей. Невыносима была мысль, что сын познает тот тайный стыд, который всегда был ее уделом. Бастрад лорда!
Снова и снова проносились в голове Аланы горестные картины будущего. Хотя летнее солнце заливало мир золотыми лучами, черная туча печали окутывала саксонку. С опущенной головой она медленно брела по песчаному берегу, не обращая внимания на волны прибоя, которые время от времени захлестывали ее башмаки. Она так глубоко погрузилась в свои переживания, что не заметила, как кто-то встал у нее на пути. Слишком поздно увидела Алана человека, преградившего ей дорогу, — лишь когда наткнулась на твердую мужскую грудь.
Это был Рауль. Грубые руки поднялись, чтобы поддержать ее, но она отшатнулась, избегая его прикосновения.
Он мягко рассмеялся.
— Привет, Алана.
Саксонка промолчала, но кивнула, давая понять, что не собирается задерживаться, останавливаясь перед ним. Он снова протянул к ней руку, но она отступила.
— Ты презираешь меня?
— Да, — коротко ответила Алана. — Мне кажется, у тебя нет ни глаз, ни ума, и я не нуждаюсь в твоей поддержке, норманн.
Он лишь улыбнулся в ответ на ее холодность.
— Твоя сестра далеко не так равнодушна к моим знакам внимания!
«У моей сестры и у меня мало общего», — чуть не отрезала Алана, но не сказала и была очень рада, иначе ей самой показалось бы это суетным и мелким.
Наметанным взглядом он оглядел ее фигуру, задержав взор на пышной груди. Алана мучительно покраснела.
— Однако, — заявил Рауль, — на твоем месте я бы не отказывался от моих услуг столь поспешно, Алана, потому как, вполне может быть, тебе вскоре гораздо больше потребуются мои знаки внимания, чем ты полагаешь сейчас, — он засмеялся, и от его смеха у Аланы мурашки пошли по коже.
Она с презрением глянула на него.
— Что ты имеешь в виду? Насмешливая улыбка продолжала играть на губах Рауля. Он широко развел руки.
— Только то, что сказал. Я понимаю, почему Меррик так покорен столь очаровательной женщиной, как ты, но вряд ли ваше счастье продлится долго. К сожалению, должен тебя предупредить, оно скоро закончится.
Алана глубоко вздохнула. Она понимала: Рауль преднамеренно делает ей больно, однако высказывал он те же самые мысли и опасения, что волновали и ее встревоженную душу.
Но во имя Господа, она не позволит ему догадаться об этом! Алана распрямила плечи и взглянула норманну прямо в глаза.
— А я, к сожалению, должна попросить тебя, Рауль, заниматься своими делами и не вмешиваться в мои.
Рауль по-прежнему улыбался. Он приблизился.
— Клянусь, леди, придет время, когда вы обратитесь ко мне! — он рассмеялся, и от этого смеха вновь озноб пробежал по спине Аланы. — И если ты угодишь ко мне в постель, может быть, я даже женюсь на тебе.
Глаза саксонки вспыхнули.
— Никогда я не обращусь к тебе ни с какой просьбой! Никогда!
Улыбка норманна поблекла. Он схватил ее запястье и сжал так сильно, что Алана вскрикнула.
— Сейчас вы мною пренебрегаете, леди, но что вы будете представлять из себя без Меррика? — насмешливо спросил Рауль. — Наступит день, когда вы не станете отталкивать меня, поверьте! Я уже говорил однажды, что доставлю вам в постели гораздо больше удовольствия, чем Меррик. Мой… скажем, леди, в переносном смысле… меч — просто предмет моей гордости, и женщины от него без ума, в том числе и Сибил…
— И если ты дорожишь своим мечом, о котором говоришь с такой гордостью, я бы тебе посоветовал отпустить леди, пока я не решил, что твой меч тебе больше не понадобится.
Перед Раулем уже стоял Меррик с окаменевшим лицом и сверкающими глазами, посветлевшими от гнева. Кровь отхлынула от лица Рауля. Было ясно, что Меррик не собирается бросать слов на ветер. Лезвие его кинжала уже было приставлено к горлу Рауля, и подданный лорда так быстро отпустил руку Аланы, что она пошатнулась и чуть не упала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Он хотел и с нетерпением ждал появления ребенка — в этом она больше не сомневалась. Но для него она по-прежнему была собственностью, добычей, горько размышляла о своей участи Алана. Да, теперь он был заботлив, добр — потому что хотел заполучить ребенка! Но никогда он не говорил, что любит… никогда… даже в пылу ослепительной страсти, бушевавшей между ними ночами.
А молодая саксонка отчаянно хотела услышать эти самые слова — о любви. Только тогда она могла бы не сомневаться в том, что сердце подсказывало ей давным-давно.
Нет… нет! Она сама его любить не смела. Нет! Она не любила Меррика! Потому что… потому что никогда не должна была забывать: он воин до мозга костей. Он потребует, чтобы она сдалась на милость победителя, отдав ему свое сердце…
А на самом деле это уже произошло.
Алана часто ходила на берег моря. С лесом осталось связано слишком много воспоминаний: хороших — об Обри, дурных — обо всем прочем.
Отчаяние тяжело давило на сердце. Быть может, виной тому были эти ужасные умерщвления животных, но будущее представало перед Аланой во все более мрачном свете.
Повзрослев, Алана часто размышляла, почему ее мать предпочла остаться в Бринвальде — в тени жены Кервейна. Да, ее мать любила отца, но ведь эта горькая и мучительная любовь приносила лишь одни страдания им всем, никого не исцеляя.
И теперь она сама тоже должна родить дитя лорда Бринвальда — человека, который не был ей мужем… и никогда не будет ее мужем. Отец не женился на крестьянке. И Меррик не женится.
Алана часто тешила себя, цепляясь за слабый лучик надежды, что когда-нибудь лорд полюбит ее так сильно, что женится, но в тот день, когда она пошла на берег моря, надежды не было. Она боялась повторить судьбу своей матери, но слепо повиновалась року, смирившись с будущим, а оно сулило одни лишь страдания.
Алана думала о своем ребенке, который порой сильно бился у нее в животе. Будут ли у него такие же волосы, как у его отца, — чернее воронова крыла. Или он родится с волосами бледно-золотистыми, как лунный свет? Она часто вспоминала слова Обри — его предсказание, что родит Меррику сына. Алана молилась, чтобы Обри оказался прав. Старик говорил с такой уверенностью! И она даже привыкла думать о ребенке как о мальчике.
Сердце горестно сжалось. Невыносимо было предполагать, что Меррик однажды возьмет к себе в постель другую женщину. Мысли блуждали, и бежать от грустных раздумий было невозможно.
Что случится, когда он женится? А ведь это когда-нибудь случится! Что тогда? Как же будет жить она? Ведь остаться рядом с ним не сможет.
И как же ребенок? О ее сыне Меррик будет заботиться не больше, чем о ней самой. Алане не хотелось бы, чтоб ее ребенок испытал то, что пришлось пережить ей. Невыносима была мысль, что сын познает тот тайный стыд, который всегда был ее уделом. Бастрад лорда!
Снова и снова проносились в голове Аланы горестные картины будущего. Хотя летнее солнце заливало мир золотыми лучами, черная туча печали окутывала саксонку. С опущенной головой она медленно брела по песчаному берегу, не обращая внимания на волны прибоя, которые время от времени захлестывали ее башмаки. Она так глубоко погрузилась в свои переживания, что не заметила, как кто-то встал у нее на пути. Слишком поздно увидела Алана человека, преградившего ей дорогу, — лишь когда наткнулась на твердую мужскую грудь.
Это был Рауль. Грубые руки поднялись, чтобы поддержать ее, но она отшатнулась, избегая его прикосновения.
Он мягко рассмеялся.
— Привет, Алана.
Саксонка промолчала, но кивнула, давая понять, что не собирается задерживаться, останавливаясь перед ним. Он снова протянул к ней руку, но она отступила.
— Ты презираешь меня?
— Да, — коротко ответила Алана. — Мне кажется, у тебя нет ни глаз, ни ума, и я не нуждаюсь в твоей поддержке, норманн.
Он лишь улыбнулся в ответ на ее холодность.
— Твоя сестра далеко не так равнодушна к моим знакам внимания!
«У моей сестры и у меня мало общего», — чуть не отрезала Алана, но не сказала и была очень рада, иначе ей самой показалось бы это суетным и мелким.
Наметанным взглядом он оглядел ее фигуру, задержав взор на пышной груди. Алана мучительно покраснела.
— Однако, — заявил Рауль, — на твоем месте я бы не отказывался от моих услуг столь поспешно, Алана, потому как, вполне может быть, тебе вскоре гораздо больше потребуются мои знаки внимания, чем ты полагаешь сейчас, — он засмеялся, и от его смеха у Аланы мурашки пошли по коже.
Она с презрением глянула на него.
— Что ты имеешь в виду? Насмешливая улыбка продолжала играть на губах Рауля. Он широко развел руки.
— Только то, что сказал. Я понимаю, почему Меррик так покорен столь очаровательной женщиной, как ты, но вряд ли ваше счастье продлится долго. К сожалению, должен тебя предупредить, оно скоро закончится.
Алана глубоко вздохнула. Она понимала: Рауль преднамеренно делает ей больно, однако высказывал он те же самые мысли и опасения, что волновали и ее встревоженную душу.
Но во имя Господа, она не позволит ему догадаться об этом! Алана распрямила плечи и взглянула норманну прямо в глаза.
— А я, к сожалению, должна попросить тебя, Рауль, заниматься своими делами и не вмешиваться в мои.
Рауль по-прежнему улыбался. Он приблизился.
— Клянусь, леди, придет время, когда вы обратитесь ко мне! — он рассмеялся, и от этого смеха вновь озноб пробежал по спине Аланы. — И если ты угодишь ко мне в постель, может быть, я даже женюсь на тебе.
Глаза саксонки вспыхнули.
— Никогда я не обращусь к тебе ни с какой просьбой! Никогда!
Улыбка норманна поблекла. Он схватил ее запястье и сжал так сильно, что Алана вскрикнула.
— Сейчас вы мною пренебрегаете, леди, но что вы будете представлять из себя без Меррика? — насмешливо спросил Рауль. — Наступит день, когда вы не станете отталкивать меня, поверьте! Я уже говорил однажды, что доставлю вам в постели гораздо больше удовольствия, чем Меррик. Мой… скажем, леди, в переносном смысле… меч — просто предмет моей гордости, и женщины от него без ума, в том числе и Сибил…
— И если ты дорожишь своим мечом, о котором говоришь с такой гордостью, я бы тебе посоветовал отпустить леди, пока я не решил, что твой меч тебе больше не понадобится.
Перед Раулем уже стоял Меррик с окаменевшим лицом и сверкающими глазами, посветлевшими от гнева. Кровь отхлынула от лица Рауля. Было ясно, что Меррик не собирается бросать слов на ветер. Лезвие его кинжала уже было приставлено к горлу Рауля, и подданный лорда так быстро отпустил руку Аланы, что она пошатнулась и чуть не упала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79