– В этом виновата только хозяйка, – возразила Жюли. – У хорошей хозяйки и прислуга хорошая. Я помню, когда вы спускались на кухню, мы полчаса после того не смели рта раскрыть, так были напуганы. Часто даже есть не могли. Вот как оно должно быть. Но теперь… – Она покачала головой. – …теперь другое дело. Когда я пришла сегодня утром, маленькая Жермена слушала радио. Не спорю, передавали мессу из кафедрального собора, но при всем при том…
Жюли махнула рукой, не закончив фразы.
– Я была больна, – сказала графиня, – дом вышел из-под контроля.
Теперь все будет иначе.
– Надеюсь, – сказала Жюли. – Давно пора.
– Вы говорите это из ревности, – сказала графиня. – Вы всегда любили приходить сюда, в замок, и совать свой нос в дела, которые никак вас не касались.
– Еще как касались, – сказала Жюли. – Все, что случается здесь с вами, госпожа графиня, или с другим членом вашей семьи, касается меня. Я родилась в Сен-Жиле. Замок, verrerie, деревня – все это моя жизнь.
– Вы – деспот, – сказала графиня. – Я слышала, что ваша невестка сбежала с механиком в Ле-Ман, ведь с вами просто невозможно жить вместе. Что ж, вы получили Андре и внука в полное свое распоряжение. Надеюсь, теперь вы довольны?
– Я – деспот? – воскликнула Жюли. – Я самая покладистая женщина на свете, госпожа графиня. А вот невестка, точно, ворчала и пилила нас с утра до ночи. Андре повезло, что он от нее избавился. Наконец у нас в доме будет тишина и покой.
– Вам нечего делать, – сказала графиня, – вот в чем ваша беда.
Слоняетесь вокруг фабрики со своими курами да высматриваете все кругом.
Будете теперь приходить в замок два раза в неделю, поможете мне навести порядок. Но насчет кружева права была я.
– Вы вольны иметь свое мнение, госпожа графиня, – сказала Жюли. – Спорить с вами не буду, но даже на смертном одре скажу, что на похоронах господина графа мы стелили на стол камчатную скатерть.
И они посмотрели друг на друга с полным взаимным пониманием. Только сейчас графиня заметила меня.
– Все прошло благополучно? – спросила она, поздоровавшись.
– Да, маман.
– Commissaire не сказал ничего нового?
– Нет.
– Тогда мы будем продолжать приготовления. Ты лучше помоги Рене подписывать конверты. Бланш куда-то исчезла. Не попадалась мне на глаза с самого утра. Полагаю, она, как всегда, в церкви. Ну, а теперь идите. У нас с Жюли куча дел.
В холле мы встретили Гастона. Он нес пакет, который я оставил в машине.
– Ваш пакет, господин граф.
Я взял его и поднялся в спальню; Мари-Ноэль – за мной.
– Что это? – спросила она. – Ты что-нибудь купил?
Я не ответил. Я развязал веревку и развернул оберточную бумагу. Передо мной лежали кошечка и собачка датского фарфора, точные копии разбитых статуэток. Я поставил фигурки на столик, на их старое место, и взглянул на Мари-Ноэль. Она стояла, стиснув руки перед грудью, и улыбалась.
– Даже догадаться нельзя! – воскликнула она. – Никто никогда не скажет, что они были разбиты. Ни одной трещинки, ни одной щербинки. Какая прелесть! Теперь я чувствую, что я прощена.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил я.
– Я валяла дурака, – ответила девочка, – я была неосторожна, и зверюшки разбились, а маман из-за этого заболела. Я бы хотела поставить их завтра в гостиной рядом со свечами. Как символ.
– Не думаю, что это надо делать, – сказал я. – Это может показаться странным. Лучше оставим их здесь, со всеми остальными мамиными вещами, смысл будет тот же самый.
Мы спустились в библиотеку, где на бюро нас уже ждали списки с именами.
Но никто не надписывал конверты, в комнате не было ни Поля, ни Рене, ни Бланш.
– Где они? – спросил я девочку. – Куда все ушли?
Мари-Ноэль уже схватила конверт и надписывала на нем адрес первого человека по списку.
– Мне не полагается говорить, – сказала она, – потому что бабушка об этом не знает. Тетя Рене у себя в комнате, пересматривает зимние вещи. Она сказала мне под большим секретом, что после похорон они с дядей Полем уедут.
Они будут путешествовать, а потом, сказала она, они, возможно, поселятся в небольшой квартире в Париже. Она сказала, что пригласит меня погостить, если вы с бабушкой не будете против.
– А дядя Поль тоже разбирает наверху вещи? – спросил я.
– Нет, он уехал на фабрику, – ответила Мари-Ноэль. – И тетя Бланш с ним вместе, а вовсе не пошла в церковь. Но это тоже тайна. Они боялись, что если бабушка об этом услышит, она вмешается. Тетя Бланш хочет посмотреть на мебель, которая хранится в доме управляющего, и отобрать из нее, что можно.
Она сказала мне, что вчера была там впервые за пятнадцать лет. И что дом пропадает без пользы, раз в нем никто не живет, и его надо сделать обитаемым.
– Тетя Бланш так тебе сказала?
– Да, сегодня утром. Она собирается предпринять что-нибудь по этому поводу. Вот почему она поехала с дядей Полем.
Несколько минут она молча подписывала конверты. Затем подняла голову и, покусывая кончик пера, сказала:
– Мне сейчас пришла в голову ужасная мысль. Не знаю даже, говорить тебе или нет.
– Продолжай, – сказал я.
– Понимаешь, как только маман умерла, у всех неожиданно появилось то, чего они желали. Бабушка любит, чтобы на нее обращали внимание, и вот она спустилась вниз. Дядя Поль и тетя Рене собираются путешествовать и очень этим довольны. Тетя Бланш отправилась в дом управляющего, где, как она однажды сказала мне по секрету, она давным-давно, еще до моего рождения, собиралась жить. Даже мадам Ив возится с бельем и чувствует себя важной персоной. Ты получил деньги, как хотел, и можешь тратить их сколько душе угодно. А я, – она приостановилась в нерешительности, глядя на меня тревожно и печально, – я в результате избавилась от братца и буду иметь тебя в своем распоряжении до конца моих дней.
Я глядел на девочку, и из глубины сознания пробивалась забытая, а может быть, подавленная мысль: что-то насчет алчности, что-то насчет голода. Через полуоткрытые двери в столовую вдруг донесся телефонный звонок. Он мешал мне, нервировал, не давал сосредоточиться, а слова Мари-Ноэль неожиданно показались очень важными, требующими правильного ответа.
– Я вот что хочу знать, – продолжала Мари-Ноэль, – случилась ли бы хоть одна из этих вещей, если бы маман не умерла?
Ее ужасный, мучительный вопрос, казалось, потрясал основы всякой веры.
– Да, – быстро ответил я, – они должны были случиться, не могли не случиться. Это никак не связано со смертью маман. Если бы она осталась жива, они все равно произошли бы.
Однако на лице Мари-Ноэль все еще было сомнение, мой ответ не совсем ее удовлетворил.
– Когда вещи случаются по воле don Dieu, – сказала она, – все бывает к лучшему, но иногда, надев личину, нас искушает дьявол. Ты помнишь, как сказано в Евангелии от святого Матфея:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101