ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Заметив перемену в моем настроении, Синичкина, не оборачиваясь, шепнула что-то черноглазой Камилле, та голубкой бросилась в глубь гарема и через минуту вернулась ко мне с тазиком для умывания.
Через пять минут, я был раздет донага, умыт и обстоятельно обработан благовониями. Закончив с этими процедурами (не скрою, принятыми мною с глубоким удовлетворением), Камилла передала меня в руки Ниссо (о, господи, какие у нее были пальчики! Пухленькие, беленькие, очаровательных пропорций!), и та, не спеша и наслаждаясь моментом, переодела меня в восточные одежды – белый шелковый тюрбан, голубой газовый халат, такие же шаровары, переодела и удалилась к Синичкиной, по-прежнему томно возлежавшей на своем царственном ложе.
Пауза, последовавшая за омовением и переодеванием, была своевременной. В ее продолжение я успел сжиться со своим новым образом, а затем и полностью раствориться в глазах режиссера волшебства, происходящего в гареме. И как только я это сделал (растворился), Анастасия воспарила со своего ложа, подошла, божественно ступая, опустилась рядом, придвинулась, нет, вошла в меня сладчайшим облаком сказочного тела и прошептала нежнейшим голосом:
– Ты не возражаешь, милый?
* * *
О господи, что было потом! Я, прошедший все, я, испытавший все, чувствовал себя мальчишкой, оказавшимся в объятиях сказочных фей. Я чувствовал, что мои душа и тело стали другими, стали волшебными, стали прекрасными, я чувствовал, что стал другим человеком... И чувства, доселе неведомые моему прежнему существу, – грубому, невежественному, нечувствительному, – открылись мне во всей своей глубине и непосредственности... Это были неземные чувства, тела девушек было неземными и, о боже, кощунство – я был неземным!
Но блаженство продолжалось недолго. Как только я вполне освоился со своей неведомой ипостасью, тишину штольни разорвал жуткий протяжный крик, крик человека навсегда расстающегося с жизнью.
7. Опять эта лампа! – Садомазохизм на грани фантастики. – Сказки для слабонервных. – Сашка "дедучит". – Жен осталось мало. – Перистые облака под сводом камеры.
Мне показалось, что кричали из рассечки, в которой мы с Синичкиной провели свою первую "ночь".
Я бросился туда бегом. Бросился, в чем был. Добежал, расплескивая лужи, распахнул дверь, взглянул внутрь... и увидел серебряную лампу Али-Бабая. Она, напоминая о недавней трагедии, маячила под помостом. На ковре у стены стоял кальян, источавший тонкий запах курящегося опия, посередине постели на тигриной шкуре лежал на спине Веретенников. Голова его была приподнята, приподнята в страхе, потому что Валерий, оцепенев, смотрел на обнаженную Лейлу, сидевшую на нем верхом. Обращенное к нам лицо девушки потрясало застывшим на нем глубочайшим отпечатком испугавшего нас крика. А причина крика и последовавшей за ним смерти сидела в ее левой груди, прекрасной груди с игрушечным соском. Это была заточка...
Заточка сидела в груди Лейлы так, что не оставалось ни малейших сомнений, что всадил ее мой товарищ. Решив в этом убедиться, я осмотрел правую ладонь Веретенникова. На ней виднелись отчетливые отпечатки рельефа арматуры, из которой была сделана заточка, и не только отпечатки, но и кровоточащие ссадины от торцевых заусениц.
Меня передернуло, я отбросил руку. Валерий обернул лицо (зрачки – огромные), хотел что-то сказать, но не успел: повалилось тело Лейлы. Ему на грудь.
Вопль, изданный Веретенниковым, едва не погасил лампу.
– Ты чего? – отпрянул я.
– Мышцы у нее окоченели... Там... – ответил Валерий дрожащим голосом. Из глаз у него текли слезы.
Вошел Кучкин. Последние часы он забывал припадать на больную ногу. Вошел, потоптался у помоста, с интересом разглядывая острие заточки, торчавшее из спины Лейлы и придумывая реплику по существу.
– Садомазохизм на грани фантастики... – наконец, сказал он. – Но Али-Бабая с Зухрой они не переплюнули. У них позиция была похлестче.
– Она, кажется, пенис его прихватила, – поморщился я. – Ты знаешь, что в таких случаях делают?
– Отрезают! – рассмеялся Сашка.
– Шутишь!
Кучкин не ответил. Оглядев меня, он прищурился: – А халатик этот голубой тебе идет! Дашь поносить?
И, взглянув на Веретенникова, продолжавшего всхлипывать, засунул руки в карманы и ушел, посвистывая.
Я пошел за ним. Пошел к Синичкиной, потому что не было сил оставаться во власти смерти, оставаться и смотреть на перепуганного до слез друга, друга-убийцу, обкуренного опиумом, друга, на котором лежит убитая им девушка. Не было сил оставаться и разнимать живое и мертвое, не было сил лезть куда-то и что-то там откуда-то вынимать.
Выслушав меня, Анастасия заулыбалась и сказала, что зажим пениса – это чепуха, сказки для слабонервных, надо только взять себя в руки и пенис сам собой выскользнет из влагалища. И, накинув халатик, пошла разбираться в злополучную рассечку.
Веретенникова в ней не оказалось. Лейла, еще теплая, была на месте (острие заточки торчало из ее спины так откровенно, что смотреть было горько и страшно), а Веретенникова не было.
– Теперь ты понял, кто нас гасил потихоньку? – сказал мне Кучкин сзади. – Я этого гада сразу по глазам раскусил. Шанокур он. Он ведь в семидесятые-восьмидесятые годы в Средней Азии работал, да?
– Да, в экспедициях ВСЕГЕИ, – пробормотал я механически. – По космическим снимкам выявлял, где что растет, а по тому, что растет, определял, на какой глубине подземные воды.
– Вот-вот, растет... Мак, конопля... Потом героинчик.
– Глупости.
– Конечно, глупости. Я же не спорю. Кстати о заточках. Знаешь, я часик назад рассечку исследовал, в которой Али-Бабая с супружницей задавило... Так просто, от делать нечего исследовал...
– И что? – повернулся я к Сашке.
– А то, что закольчик этот не сам по себе упал. Там, на кровле, странные какие то царапины. И совсем свежие.
– Ну и что? Трещины на кровле всегда ломиками простукивают...
– Там следы от клиньев металлических были... – не совсем уверенно проговорил Сашка.
– По твоему получается, – резюмировала Синичкина, – что кто-то, зная, где Али-Бабай частенько проводит свое свободное время, тайно подготовил закол к обрушению и дернул за веревочку после того, как Али-Бабай под него с женой улегся?
– Да ну вас к чертовой матери! – взорвался Кучкин и ушел прочь.
"В кают-компанию, – догадался я, – вино с расстройства пить. Что-то он нервный очень в последнее время..."
И повел Синичкину следом.
– Похоронить ее надо, – сказала она по дороге, взяв меня под руку. – Здесь тепло и сыро, запах дойдет до...
– До гарема? – не смог я не улыбнуться.
– Да...
– Хорошо. Я закопаю трупы, потом в алмазную рассечку схожу, посмотрю, что там с газом делается. А ты поесть что-нибудь приготовь, – сказал я и, решив пошутить, спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102