Позднее я узнала, что это был Артур Шилдс, пожилой американец, который прожил в России много лет вместе с женой. Этот осторожный зондаж, проведенный в тумане официальности и таинственности, был типичным для моих отношений с «людьми-тенями» из московской общины западных изгнанников. В этот день Мелинда была в доме Шилдсов; Ким тоже их знал; только я была исключена из этого круга. Запой Кима продолжался до самого Нового года.
Раз в несколько дней он приходил в себя и, на час-два, становился обычным Кимом, но затем в его сознании что-то переключалось, и начинались новое пьянство и новая депрессия. Я тщетно пыталась разобраться в причине его поведения: я перебирала в голове весь ход наших отношений и его карьеры, насколько я ее знала. Я не могла понять, что случилось. Его отношения с Сергеем остались неизменными; его работа над мемуарами Лонсдейла продвигалась вперед; русские относились к нему так же заботливо и почтительно, как и всегда. Следовательно, ему нечего было беспокоиться о своей работе. Неужели причиной его несчастья была я?
День рождения Кима мы всегда отмечали вместе в Новый год. Это была еще одна из тех личных годовщин, к которым мы были привязаны. Но в этот день, 1 января 1965 года, Ким проснулся поздно, едва оправился от похмелья и выполз из дома около полудня. Он сказал мне, что у него назначена встреча с Лонсдейлом.
Через три или четыре часа он вернулся домой пьяным и крайне возбужденным. Он сказал, что в гостинице «Украина» его узнал и остановил корреспондент Рейтер. Это был первый случай такого рода за два года, прошедших после бегства из Бейрута. Корреспондент сказал, что Ким выглядел бодро и весело, и спросил его, как ему нравится жизнь в Советском Союзе. «Изумительно, совершенно изумительно», – ответил Ким. На вопрос, как ему дается русский язык, Ким ответил: «Comme ci, comme ca».
Он так и не сказал мне, как он вообще попал в «Украину». Он мог встретиться там с Лонсдейлом, но это было маловероятно. С возможностью выбирать квартиры по всей Москве КГБ вряд ли стал связываться с гостиницей, которую западные корреспонденты облюбовали как место встречи. Я подумала, что Маклины жили близко к «Украине», на той же стороне реки.
В начале января Мелинда позвонила мне на грани истерики: «Мне ужасно плохо, – плакала она. – Дональд стал совершенно невыносимым, и я больше не могу с ним жить. Я перебираюсь в комнату Тики (ее сын), а он будет в одной комнате с отцом». Она казалась такой беспомощной, заплаканной и разбитой, что я согласилась приехать и помочь ей. Вдвоем мы передвинули мебель и обставили одну из двух спален. У нее в комнате был свой параллельный телефон, проигрыватель и несколько репродукций хорошо известных импрессионистов. Это была уютная, маленькая пещерка.
В Новом году у Кима появилась привычка все чаще уходить из дому. Я предположила, что он стал больше работать над книгой Лонсдейла, но, возвращаясь домой, он иногда бывал таким пьяным, что я удивлялась тому, как с ним могла работать его секретарша. Он также начал подолгу звонить по телефону из нашей квартиры, никогда не объясняя, с кем или о чем он говорил. Иногда до меня доносилось отдельное слово, сказанное по-русски. Вначале я предположила, что эти звонки связаны с его работой, но потом перехватила его взгляд и поняла, что он говорил с женщиной. Я подумала, что он завел небольшой роман с русской женщиной, пока я была в Америке, и эта связь несомненно должна была подойти к концу.
Мне не с кем было поделиться, кроме Мелинды. «Слушай, – сказала я ей однажды, – я беспокоюсь о Киме. Он слишком много пьет, он стал такой нервозный и подавленный, что временами я думаю, он меня больше не любит».
Мелинда посмотрела на меня без всякого сожаления: «Он любил, – сказала она, – до недавнего времени».
Я ощутила неожиданную враждебность. Но на этой стадии я еще не могла выразить в словах свои подозрения. Я испытала только крошечное, прилипчивое сомнение.
8. Я ТЕРЯЮ КИМА
Ранней весной, когда все мы чувствовали себя на пределе, Мелинда предложила провести уик-энд на ее даче. В тот год мы купили новые лыжи, которые хотели опробовать на лесных дорожках.
Именно на этот уик-энд пришелся день Святого Патрика, и, чтобы отпраздновать его достойным образом, я перед отъездом приготовила водку по старому турецкому рецепту: накрошила в бутылку кусочки лимонной кожуры и поставила ее на ночь в морозильник.
(…)С лыжной прогулки мы вернулись на дачу, зажгли печку, откупорили бутылку «лимонки» и уселись за обед. После обеда, в тишине и уюте дачи Ким попросил меня почитать вслух отрывки из книги «Берджес и Маклин», которую он недавно получил из Англии. Они с Мелиндой особенно хотели, чтобы я прочитала главу под названием «А теперь, Мелинда», где описывалось ее бегство с детьми из Швейцарии в Советский Союз. По глупости я согласилась.
Я помню, что в этой главе, в дешевом голливудском стиле, Мелинда описывалась как женщина необычайной смелости, действовавшая с «хитростью и отвагой львицы, защищавшей свое потомство». По мере того как я читала, Мелинда становилась все бледнее и беспомощнее. Она играла роль отважной маленькой женщины, и я видела, что Ким на это уже купился.
Мы рано пошли спать.
На даче были две маленькие комнаты на одного и одна – на двоих. Ее Мелинда взяла себе, поэтому впервые за всю нашу супружескую жизнь нам с Кимом пришлось спать в разных комнатах под одной крышей. Когда я проснулась утром, под обычное «Чай, дорогая!», то обнаружила, что Ким с Мелиндой встали уже несколько часов назад и пили чай в кухне, обсуждая проблемы детей Мелинды.
После завтрака Мелинда отправилась в свою комнату дочитывать «Берджес и Маклин», поскольку Ким не хотел, чтобы она брала домой эту книгу, которую Дональд так ненавидел.
У Кима распухло запястье, и вместо лыжной прогулки он пошел в соседнюю деревню, где успел выпить. Мне было совершенно ясно, что он напился нарочно. Когда за нами приехала машина, чтобы отвезти нас обратно в Москву, Ким едва мог стоять на ногах. Мы помогли ему забраться в машину.
«Зачем он это делает?» – спросила я Мелинду, но она только улыбнулась. Возможно, мне надо было ей сказать: «Я знаю, что ты пытаешься отбить у меня мужа. Оставь его в покое». Но я ничего не сказала.
(…) С тех пор Ким редко бывал дома. Оказалось, что его работа с Лонсдейлом требовала все больше времени, но я была уверена, что все это время он проводил с Мелиндой. Однажды Ким сказал мне, что вернется поздно. Когда он ушел, я позвонила Мелинде, чтобы услышать от ее горничной, что она тоже уехала на целый день. К тому времени, когда он приходил домой, она успевала накачать его вином до такой степени, что толку от него уже не было.
Через две-три недели после поездки на дачу я не выдержала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Раз в несколько дней он приходил в себя и, на час-два, становился обычным Кимом, но затем в его сознании что-то переключалось, и начинались новое пьянство и новая депрессия. Я тщетно пыталась разобраться в причине его поведения: я перебирала в голове весь ход наших отношений и его карьеры, насколько я ее знала. Я не могла понять, что случилось. Его отношения с Сергеем остались неизменными; его работа над мемуарами Лонсдейла продвигалась вперед; русские относились к нему так же заботливо и почтительно, как и всегда. Следовательно, ему нечего было беспокоиться о своей работе. Неужели причиной его несчастья была я?
День рождения Кима мы всегда отмечали вместе в Новый год. Это была еще одна из тех личных годовщин, к которым мы были привязаны. Но в этот день, 1 января 1965 года, Ким проснулся поздно, едва оправился от похмелья и выполз из дома около полудня. Он сказал мне, что у него назначена встреча с Лонсдейлом.
Через три или четыре часа он вернулся домой пьяным и крайне возбужденным. Он сказал, что в гостинице «Украина» его узнал и остановил корреспондент Рейтер. Это был первый случай такого рода за два года, прошедших после бегства из Бейрута. Корреспондент сказал, что Ким выглядел бодро и весело, и спросил его, как ему нравится жизнь в Советском Союзе. «Изумительно, совершенно изумительно», – ответил Ким. На вопрос, как ему дается русский язык, Ким ответил: «Comme ci, comme ca».
Он так и не сказал мне, как он вообще попал в «Украину». Он мог встретиться там с Лонсдейлом, но это было маловероятно. С возможностью выбирать квартиры по всей Москве КГБ вряд ли стал связываться с гостиницей, которую западные корреспонденты облюбовали как место встречи. Я подумала, что Маклины жили близко к «Украине», на той же стороне реки.
В начале января Мелинда позвонила мне на грани истерики: «Мне ужасно плохо, – плакала она. – Дональд стал совершенно невыносимым, и я больше не могу с ним жить. Я перебираюсь в комнату Тики (ее сын), а он будет в одной комнате с отцом». Она казалась такой беспомощной, заплаканной и разбитой, что я согласилась приехать и помочь ей. Вдвоем мы передвинули мебель и обставили одну из двух спален. У нее в комнате был свой параллельный телефон, проигрыватель и несколько репродукций хорошо известных импрессионистов. Это была уютная, маленькая пещерка.
В Новом году у Кима появилась привычка все чаще уходить из дому. Я предположила, что он стал больше работать над книгой Лонсдейла, но, возвращаясь домой, он иногда бывал таким пьяным, что я удивлялась тому, как с ним могла работать его секретарша. Он также начал подолгу звонить по телефону из нашей квартиры, никогда не объясняя, с кем или о чем он говорил. Иногда до меня доносилось отдельное слово, сказанное по-русски. Вначале я предположила, что эти звонки связаны с его работой, но потом перехватила его взгляд и поняла, что он говорил с женщиной. Я подумала, что он завел небольшой роман с русской женщиной, пока я была в Америке, и эта связь несомненно должна была подойти к концу.
Мне не с кем было поделиться, кроме Мелинды. «Слушай, – сказала я ей однажды, – я беспокоюсь о Киме. Он слишком много пьет, он стал такой нервозный и подавленный, что временами я думаю, он меня больше не любит».
Мелинда посмотрела на меня без всякого сожаления: «Он любил, – сказала она, – до недавнего времени».
Я ощутила неожиданную враждебность. Но на этой стадии я еще не могла выразить в словах свои подозрения. Я испытала только крошечное, прилипчивое сомнение.
8. Я ТЕРЯЮ КИМА
Ранней весной, когда все мы чувствовали себя на пределе, Мелинда предложила провести уик-энд на ее даче. В тот год мы купили новые лыжи, которые хотели опробовать на лесных дорожках.
Именно на этот уик-энд пришелся день Святого Патрика, и, чтобы отпраздновать его достойным образом, я перед отъездом приготовила водку по старому турецкому рецепту: накрошила в бутылку кусочки лимонной кожуры и поставила ее на ночь в морозильник.
(…)С лыжной прогулки мы вернулись на дачу, зажгли печку, откупорили бутылку «лимонки» и уселись за обед. После обеда, в тишине и уюте дачи Ким попросил меня почитать вслух отрывки из книги «Берджес и Маклин», которую он недавно получил из Англии. Они с Мелиндой особенно хотели, чтобы я прочитала главу под названием «А теперь, Мелинда», где описывалось ее бегство с детьми из Швейцарии в Советский Союз. По глупости я согласилась.
Я помню, что в этой главе, в дешевом голливудском стиле, Мелинда описывалась как женщина необычайной смелости, действовавшая с «хитростью и отвагой львицы, защищавшей свое потомство». По мере того как я читала, Мелинда становилась все бледнее и беспомощнее. Она играла роль отважной маленькой женщины, и я видела, что Ким на это уже купился.
Мы рано пошли спать.
На даче были две маленькие комнаты на одного и одна – на двоих. Ее Мелинда взяла себе, поэтому впервые за всю нашу супружескую жизнь нам с Кимом пришлось спать в разных комнатах под одной крышей. Когда я проснулась утром, под обычное «Чай, дорогая!», то обнаружила, что Ким с Мелиндой встали уже несколько часов назад и пили чай в кухне, обсуждая проблемы детей Мелинды.
После завтрака Мелинда отправилась в свою комнату дочитывать «Берджес и Маклин», поскольку Ким не хотел, чтобы она брала домой эту книгу, которую Дональд так ненавидел.
У Кима распухло запястье, и вместо лыжной прогулки он пошел в соседнюю деревню, где успел выпить. Мне было совершенно ясно, что он напился нарочно. Когда за нами приехала машина, чтобы отвезти нас обратно в Москву, Ким едва мог стоять на ногах. Мы помогли ему забраться в машину.
«Зачем он это делает?» – спросила я Мелинду, но она только улыбнулась. Возможно, мне надо было ей сказать: «Я знаю, что ты пытаешься отбить у меня мужа. Оставь его в покое». Но я ничего не сказала.
(…) С тех пор Ким редко бывал дома. Оказалось, что его работа с Лонсдейлом требовала все больше времени, но я была уверена, что все это время он проводил с Мелиндой. Однажды Ким сказал мне, что вернется поздно. Когда он ушел, я позвонила Мелинде, чтобы услышать от ее горничной, что она тоже уехала на целый день. К тому времени, когда он приходил домой, она успевала накачать его вином до такой степени, что толку от него уже не было.
Через две-три недели после поездки на дачу я не выдержала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20