ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Нет, это не было похоже на слепой религиозный фанатизм, гнавший отряды газавата на бой с гяурами, не было похоже и на жажду наживы в буйных набегах, когда одни мечтали о богатстве, а другие – лишь о том, чтобы заткнуть дыры бедности за счет ограбления другого.
Сейчас это был революционный порыв, вера в свободу и в то, что она наконец преобразует их жизнь.
На фоне этого порыва все личное, все тревоги и волнения одной души – что тусклое пламя одинокого очага перед солнцем, дающим свет и тепло всем и всему.
Начало больших сражений
В час, когда восходит утренняя звезда, жители аула Куймур были разбужены зычным голосом мангуша – глашатая Юхарана. Он сообщал сельчанам тревожную весть: на их аул движется отряд белоказаков. Юхаран просил почтенных старейшин срочно собраться, чтобы решить, что делать, как быть. И стар и млад – все поднялись, встревоженные недоброй вестью. Даже больные встали с постелей. Люди связывали в узлы все, что было в домах мало-мальски ценного. Медные подносы, котлы, кувшины прятали в погребах, зарывали в землю. Скот выгоняли со двора, готовясь покинуть аул и податься в леса за рекой, в ущелье Мельниц, не дожидаясь, пока-то там старики и почтенные люди решат, что надо делать…
– Всем уходить в леса! – сказали старейшины.
– А как же больные? Как сакли? Ведь явятся, увидят, что жители покинули их, все сожгут и разрушат! – посыпались вопросы.
– Что делать, Ника-Шапи? Посоветуй.
– Вы же совсем недавно презирали меня, а теперь спрашиваете совета! – равнодушно перебирая четки, бросил Ника-Шапи.
– Сейчас не время поминать обиды. На нас надвигается беда!..
– Что ж, есть у меня мысль. – Ника-Шапи уставился на носок своего чарыка и, не поднимая головы, добавил: – Ведь не звери на нас идут, люди…
– Какие же это люди, нечестивцы!..
– Ты разве не слыхал, что они натворили в Мамай-Кутане? Вырезали семьями. В ауле Баркай тоже…
– Детей саблями рубят.
– Рубят, да! – сказал Ника-Шапи. – Только рубят тех, кто сопротивляется…
– Так что же ты предлагаешь?
– Они – люди. Их тоже растили отцы и матери, у них тоже есть глаза, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, языки, чтобы говорить. Я думаю, лучше будет, если мы пошлем им навстречу для переговоров нашего представителя… Пусть договорится с ними, спросит, чего они хотят. Если продовольствия, то сколько, если овец да коров – тоже сколько. Может, и люди им нужны – все надо решить по-доброму. – Ника-Шапи умолк и с видом человека, который, как говорят куймурцы, обутым хочет пройти через врата рая, оглядел всех присутствующих.
– А это, пожалуй, мысль! – сказал кто-то в толпе.
– Он и верно разумное говорит, – поддержали вокруг.
– И кому, как не Ника-Шапи, представлять наш аул, просить за нас!..
– Выручай, Ника-Шапи.
– Век будем за тебя молиться!
– Что ж, вся моя жизнь на службе у аульчан!.. – Ника-Шапи говорил, а в душе его ворочались валуны ненависти. Вот наконец-то он может избавиться от новоявленного святого. Случай – лучше не придумаешь. – Я бы рад и сейчас, но поймите меня, люди добрые, не умалите ли вы чести нашего почтенного Ливинда, послав с такой важной миссией меня? Да вы, кстати, и пригласить его забыли. А ведь имя его аульчане с некоторых пор ставят рядом с именами святых.
– И в самом деле, где же он?..
– Почему его нет? Позовите Ливинда!..
– Я считаю, – продолжал Ника-Шапи, – что такое святое дело впору только Ливинду…
Почтенные пригласили Ливинда, и, в ответ на их решение, он сказал:
– Воля общества для меня закон. Я все исполню!
Муумина и плакала и молила отца не ходить к белоказакам:
– Они ведь так жестоки!
Но Ливинд дал слово и не собирался его нарушать. Как можно, люди сочтут его трусом, недостойным не только что звания святого, но и папаху носить…
И тогда Муумина заявила, что она пойдет с отцом, одного его не отпустит, потому что ведь общество не дает ему ни оружия, ни спутника.
Ливинд, как мог, утешил, успокоил свою любимую дочь, вытер с глаз ее чистые, как роса, слезы, уговорил остаться дома, взял свою сучковатую палку, с которой он ходил, когда еще был слепым, сел на лошадь, на которой вернулась с Хасаном в аул его дочь и пустился навстречу неизвестности.
«Хотел быть первым в ауле – испытай теперь, какова эта нелегкая ноша!» – торжествовал в душе Ника-Шапи. В нем вдруг обнаружилась такая нора зла! Очень, оказывается, он мелкий и злой человек. Ко всему, Ника-Шапи еще послал вслед Ливинду своего старшего сына. Вооружив его длинноствольной кремневкой, он велел выследить, когда Ливинд встретится с незваными гостями, и выстрелить в тех, в чужаков.
Сын Ника-Шапи удивленно пожал плечами, – зачем, мол, это? «Так надо для пользы дела», – сказал Ника-Шапи, заранее зная, что добром это не кончится. Сын, не смея возразить отцу, отправился в путь за Ливиндом. А Ника-Шапи тем временем стал собирать свою семью в дорогу, понимая, что ему лучше удрать.
Долго ли, мало ли ехал Ливинд, доехал он туда, где разлилась река, где каменистый берег сплошь зарос раскидистым лопухом, – до местности, которая славится тем, что там, как говорят люди, сирагинцы сушат чарыки…
Может, оно и не ко времени будет сказано, но вспоминается один случай. Сирагинцам, как утверждают, бурная река не помеха, особенно если нет моста, по которому ее перейти можно. Увидали как-то косари-куймурцы, что два сирагинца привязали себя к бревну и поплыли к другому берегу. Что уж им помешало, сказать трудно. Может силу ветра не рассчитали, а может, камень на пути попался – бревно посередине реки перевернулось. «Смотрите, смотрите, что это сирагинцы делают в воде?» – удивился один из куймурцев, увидев торчащие из воды ноги. «Сушат чарыки, что тут удивительного?» – ответил ему другой…
С тех пор это место так и называют: «Где сирагинцы сушат чарыки».
Вот тут-то и предстал Ливинд перед офицерами в погонах, что скакали впереди солдат, уверенные в своей безнаказанности и гордые превосходством над беззащитными туземцами. С ними ехал и горец в папахе, недавно надевший ее вместо турецкой фески. Это был человек со шрамом на лбу – Саид Хелли-Пенжи, с недавних пор переводчик у бичераховского воинства.
– Что хочет этот оборванец? – спросил один из офицеров, обращаясь к Саиду Хелли-Пенжи.
На бедном Ливинде действительно был латаный-перелатаный ватный бешмет – заплата на заплате.
Ливинд поведал через соплеменника просьбу мирного населения к офицерам; не въезжать в аул, здесь же договориться обо всем, что они хотят от этого аула.
Старший из офицеров – таким, по крайней мере, показался Ливинду тот, который явно кичился своими черными пышными усами, то и дело накручивая их на палец, – сказал:
– Что ж, предложение дельное. Зачем нам входить в этот вшивый аул… Здесь хорошее место, и искупаться можно, и отдохнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59