ОАНАЕНОП
КТЫНТЯМП
ОЕЙБПТЕИ
НЛПУРВГЯ
ЧЬЛДИДИ
— Опять Гиппий! — воскликнула Коринна.
— Да, — мрачно ответил Алексид, читая столбики сверху вниз. — «Окончательный план будет принят в доме Гиппия».
— План чего?
— Вот это мы и должны узнать.
Алексид вспомнил все подозрения, которые мучили его почти год назад.
Он не сомневался, что их находка как-то связана с незнакомцем, которого он заметил на скачках с факелами и чью статую видел затем в мастерской Кефала.
— Это какой-то заговор, уверенно сказал он. — Гиппий, несомненно, сообщник Магнета. Говорят, Магнет последнее время жил в Спарте, а это спартанская тайнопись. Видишь, как тут все подбирается одно к одному? В пещере ночевал либо сам Магнет, либо его гонец к Гиппию. Меня очень тревожит этот «окончательный план». Они задумали что-то недоброе.
— Захватить власть в Афинах?
Алексид кивнул.
— И это будет уже не первая такая попытка. Они попробуют свергнуть демократию, как это может у них получиться. Но, наверно, им обещали помощь спартанцы. Спарта была бы рада уничтожить нашу демократию.
— Кому мы должны сообщить об этом? — деловито спросила Коринна.
— В том-то и трудность. — Алексид досадливо крутил в руке полоску с буквами. — Вот единственное наше доказательство. А оно ведь немногого стоит. В прошлый раз Лукиан все рассказал своему дяде, но Совет только высмеял эти подозрения. Значит, нам надо найти какие-то более убедительные доказательства, а уж потом сообщать им.
— Ты расскажешь Лукиану?
— Мне кажется, ему надо рассказать. Он ведь один раз уже помогал мне.
Не знаю, что он скажет теперь.
— Ну, одно он, во всяком случае, скажет непременно: «Не рассказывай ничего этой девчонке. Ей незачем совать нос в наши дела!» — обиженно сказала Коринна.
— Не думаю, — поколебавшись, ответил Алексид, но про себя согласился с ней.
— Вы с Лукианом уже сделали все, что могли, — настаивала Коринна, — а много ли было толку? Вы следили за Гиппием и ничего не узнали. Да и что можно было узнать на улице? Тут говорится, что все должно произойти у него в доме, а как вы туда попадете?
— Ну, мы могли бы… могли бы как-нибудь туда пробраться… или придумать еще что-нибудь.
— «Или еще что-нибудь»! — насмешливо передразнила Коринна. — А девушку, которая может войти туда совершенно открыто, не возбудив никаких подозрений, мы в помощницы брать не хотим! Пусть не сует носа в наши дела…
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— На следующей неделе перед самыми Дионисиями Гиппий устраивает еще один пир. И он пригласил всех своих влиятельных друзей. Вряд ли они попытаются захватить власть до тех пор. Наоборот, этот пир, наверно, и устраивается для того, чтобы они приняли свой «окончательный план»…
— Может быть! Я попробую забраться в дом Гиппия, спрячусь там и подслушаю…
— Перестань ребячиться, Алексид! — довольно грубо перебила его Коринна. — Это ведь не игра. Или, по-твоему, они не станут принимать никаких предосторожностей? Но, конечно, если ты хочешь, чтобы тебе перерезали глотку… В этот вечер вход в дом Гиппия непрошенным гостям будет заказан. Если и вправду там соберутся заговорщики, чтобы в последний раз все обсудить, то уж они позаботятся о том, чтобы там не было никого, кроме своих. Неужели та не понимаешь, что единственными посторонними там будут девушки — безмозглые дурочки, которые годятся только на то, чтобы осыпать гостей розами и развлекать их танцами? Или, — закончила она многозначительно, — игрой на флейте.
— Что?! — с удивлением и испугом воскликнул Алексид. — Не хочешь же ты…
— Почему бы нет — ради благой цели? — решительно ответила Коринна. И не пугайся, пожалуйста. Со мной ничего плохого не случится. А если, — тут она засмеялась своим беззвучным смехом, — веселье станет чересчур уж буйным, я пожую чесноку, и никто на подойдет ко мне ближе чем на два шага. — Но все-таки… — хотя Алексид не смог удержаться от улыбки, представив себе, как гости шарахаются от благоухающей чесноком Коринны, ее план ему очень не нравился, и он попытался найти какие-нибудь возражение. — Если это будет встреча заговорщиков, то на ней не будет ни танцовщиц, ни флейтисток.
— Нет, будут, — возразила она. — Ведь это же пир, а Гиппий всегда заботится о том, чтобы его гостей развлекали музыкой и танцами. Если он вдруг решит обойтись без них, могут возникнуть подозрения, и он это отлично понимает. Наоборот, веселье наверняка будет шумнее обычного, чтобы заговорщики могли незаметно шептаться по углам. Да и о чем мы спорим? Он ведь уже говорил с матерью и отдал все распоряжения. — Коринна встала и отряхнула одежду. — Пора идти, а то нам придется перебираться через реку в темноте. Я, как приду домой, сразу скажу, что передумала и пойду вместе с танцовщицами. — Она весело засмеялась. — Вот мать обрадуется!
Однако, по мере того как день пира приближался, решимость Коринны слабела. Ей была противна мысль, что она должна будет развлекать пьяных гостей Гиппия. Ее бросало то в жар, то в холод, когда она думала о том, как гости будут разглядывать ее и высказывать свое мнение о ее наружности и игре, даже не понижая голоса. Детство, проведенное в стенах харчевни, многому научило Коринну и показало ей жизнь не с самой светлой ее стороны. Только гордость мешала ей отступить. Нет, она сдержит слово, твердила себе Коринна, но только бы скорее все это осталось уже позади! Неужели день пира никогда не придет!
Алексиду было легче. У него находилось достаточно всяких других занятий. Шли последние репетиции комедии. Он метался между театром и мастерской масок, он вытаскивал дядюшку Живописца из гончарни, куда тот постоянно стремился улизнуть, чтобы провести несколько спокойных часов, чуть ли не каждый день он отправлялся в загородный дом Конона, потому что Конон вдруг заинтересовался комедией и требовал, чтобы ему подробно сообщали, как идут репетиции. С Коринной он почти не виделся, да и во время этих редких встреч они успевали обменяться только двумя-тремя словами. Она даже воскликнула в шутливом огорчении:
— Ох уж эти мне поэты! Посмотреть на тебя, так подумаешь, что на свете нет ничего важнее твоей комедии. О том, что государству грозит опасность, помню как будто только я!
Алексид недоуменно посмотрел на нее, а потом сказал с улыбкой:
— А ведь ты почти права. Странно, до чего важным представляется человеку его собственное дело. Знаешь, какая мысль первой пришла мне в голову, когда мы прочли спартанскую тайнопись?
— Конечно, знаю, — засмеялась она. — «Милосердные боги, пусть заговорщики подождут, пока не кончится представление моей комедии!»
— Да, боюсь, что это так и было. Ты чересчур хорошо меня знаешь!
— Ты не виноват. Так уж созданы поэты.
— Просто стыдно становится за собственное себялюбие, — сказал он огорченно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50